Дикая принцесса

– Да ты, я вижу, не щенок, ты свинья.

Ри оскорбляли и раньше. Даже за последние полчаса он выслушал столько сомнительных комплиментов, что обижаться на Эвретто было, по меньшей мере, странно. Но напряжение и пережитый страх что-то в нем надломили. И теперь это что-то окончательно сломалось. Ри поступил так, как научился поступать за два года в Интернате. Он ударил камердинера его светлости Гергоса. Ударил больно и обидно – не так, как полагается бить воспитанному молодому человеку. Но Ри был сильно ниже Эвретто и поступить более изящно – например, свалить обидчика хуком справа – не мог.

Эвретто согнулся и зашипел. А Ри пошел своей дорогой – искать Митти, чтобы она помогла промыть и забинтовать рану. Но он добрался до кухни, так никого и не встретив. А потом его нагнал Эвретто. Первый же удар камердинера свалил Ри с ног, он приземлился на раненую руку, и осколок вошел глубже. Если бы не это, Ри тотчас бы вскочил и дал сдачи. Он умел драться и не боялся даже более крупных противников – в Интернате многие были выше и сильнее его. Но осколок стекла в правой ладони очень сильно мешал.

Поэтому – и только поэтому! – Эвретто удалось нанести второй удар. От третьего Ри увернулся, откатившись в сторону. Затем вскочил и бросился вперед – пинаясь, кусаясь и царапаясь здоровой рукой. На крики прибежали слуги и принялись разнимать дерущихся. Теперь и ливрея Эвретто была порвана и запачкана кровью. Волосы Ри стояли дыбом, а выражение лица, должно быть, было настолько диким, что кухарка, не удержавшись, вздохнула:

– Звереныш!

Ри шмыгнул разбитым носом.

– Он первый начал.

Но никто ему почему-то не поверил. Эвретто с достоинством поправил ливрею и пригладил волосы.

– Я сообщу его светлости, – пообещал он.

– Трус и стукач!

Это не прибавило ему одобрения в глазах других слуг. Видя вокруг лишь осуждающие взгляды, Ри выскочил из кухни.

– Эй! – донесся сзади тоненький голосок Митти. – Давай помогу!

Но Ри не остановился. Он пронесся по коридору, мимо дверей, и выбежал в холл. Там он столкнулся с богато одетой дамой, и только ее испуганный визг заставил его наконец прийти в себя.

– Госпожа Дакару!

– Ри? – недоверчиво спросила она. – Что-то случилось с его светлостью?

Большие голубые глаза смотрели на него с неподдельной тревогой. Ри попытался привести себя в порядок, но тут же зашипел – правая рука нестерпимо болела при каждом движении.

– Нет, – пробормотал Ри, – с дану... то есть с его светлостью все хорошо. Но его нет дома.

– Где он?

Тревога сменилась подозрением, госпожа Дакару сначала побледнела, потом ее хорошенькое личико залил румянец. А Ри только поразился, какая светлая у нее кожа, почти прозрачная. Не то что его собственная. И одежда – светло-голубое платье собрано спереди в красивые складки и чуть приподнято, чтобы были видны кружевные оборки панталон.

– Он в клубе, беседует с его сиятельством Албэни и... – тут Ри пришлось кашлянуть, прочищая горло, – и его светлостью Коварэном.

– А!

Госпожа Дакару заметно повеселела.

– А с тобой что приключилось? Ты ранен? Покажи руку.

Ослушаться было невозможно, и пришлось рассказать про упавший кувшин и небольшое происшествие на кухне – служанка только что вымыла полы, и Ри поскользнулся.

– Все тебе не везет, – вздохнула госпожа Дакару. – Пойдем, я помогу. Нет-нет, не спорь. Ты! – она обернулась к стоявшей в дверях Митти. – Принеси бинты и пинцет.

Маленькие тонкие пальчики госпожи Дакару двигались на удивление проворно. С другой стороны, а что в этом удивительного? Любовница дану Гергоса была талантливой художницей и музыкантшей. Впрочем, это не помешало ей стать бывшей любовницей дану Гергоса – тут же напомнил себе Ри, и от этого словно на душе посветлело.

– Расскажи... – начала Линая Дакару и снова смутилась, – как поживает его светлость?

Ри честно не знал, что ответить. За прошедшие три дня дану Гергос получил несколько приглашений на обед, посетил три вечеринки и принял бессчетное количество гостей. О прочитанных и написанных письмах Ри старался даже не думать. Но скажи он обо всем этом госпоже Дакару, и она снова начнет плакать. Она неплохо держалась, даже улыбалась немного, но глаза все равно подозрительно блестели.

А с другой стороны, не врать же? Еще подумает, что дану убит расставанием, и решит вернуться. Или остаться. Почему-то от мысли, что госпожа Дакару может поселиться в доме Гергоса, Ри стало нехорошо. Он осторожно сжал пальцы, проверяя, не осталось ли в ране стекла. Разрез по-прежнему саднил, но боль теперь была вполне терпимой.

– Я думаю, – осторожно сказал Ри, – что вам следует самой у него спросить.

– По-твоему, он скоро придет?

– Я не знаю. Он...

Вечер у Гергоса был уже полностью распланирован, если он и собирался зайти домой, то только для того, чтобы быстро переодеться.

– Пожалуй, ты прав, я подожду его светлость.

Ри закусил губу. Ну зачем ему лезть во все это? Надо промолчать.

Но Ри не промолчал.

– Я думаю, госпожа, будет лучше, если вы просто оставите карточку.

Госпожа Дакару вспыхнула на мгновение, но быстро справилась с собой. Сжав забинтованную руку Ри, она грустно улыбнулась:

– Я и тебе кажусь жалкой, да? Ну, хорошо! Пусть будет по-твоему, я подчинюсь совету мудрого пажа.

Она вынула из ридикюля аккуратную визитку и, попросив перо, быстро написала на обратной стороне несколько слов.

– Позаботься, чтобы никто, кроме его светлости, ее не увидел, – попросила она, вручая Ри карточку. – Тебе я доверяю, но другие слуги... сам понимаешь.

Ри смущенно кивнул, чем заработал еще одну грустную улыбку.

– И береги его, Ри. Сбереги его для меня.

Она быстро ушла, оставив после себя легкий шлейф духов. Ри повертел в руках визитку, но разобрать написанного не смог. Нет, почерк у госпожи Дакару был на зависть многим, но то ли что-то в глаз попало, то ли камин чадил... Бросить бы ее в огонь! Но ведь нельзя, госпожа Дакару непременно спросит. Ри вздохнул и направился в покои хозяина.

Он никогда не был там без Гергоса, и теперь комната казалась непривычно большой и пустой. Спрятав визитку в шкатулке для драгоценностей, куда, кроме самого дану и Эвретто, никому заглядывать не полагалось, Ри быстро ушел. Вытирая тыльной стороной ладони глаза, он спустился на первый этаж и замер в недоумении.