Фарфоровая жизнь

– В спальне наверху, в мансарде. – Молодой оперативник кивнул в сторону лестницы. – У нее там Петрович.

– Померла хозяйка, что ли?

– Да чего там – померла. – Оперативник пожал плечами. – Захворала.

– Ага, и патологоанатом – именно тот доктор, которого при этом надо позвать. – Реутов принялся подниматься по лестнице. – Предусмотрительно, что ж.

Откуда-то из верхних комнат слышался болезненный натужный кашель. Реутов покачал головой и пошел на звук.

– А, Денис! – Патологоанатом деловито простукивал узкую спину женщины, сидящей на кровати спиной к двери. – Входи, я почти закончил.

– Не по профилю ты работаешь, тут рано еще.

– Да, поменял амплуа. – Петрович озабоченно прислушался к дыханию женщины. – Лучший диагност – это патологоанатом, а у дамы запущенный бронхит. Он дал осложнение, теперь требуется серьезное лечение антибиотиками. Вот, подруга ваша принесла из аптеки лекарство, это хороший антибиотик, обязательно принимайте его по схеме, которую я расписал вам, и сироп тоже принимайте. Да, Тина, это хорошо, что у вас хватило благоразумия не сесть в самолет, а вернуться домой.

Женщина снова закашлялась и, натянув на плечи халат, обернулась.

– А, это вы.

Реутов видел жену убитого мельком, но отметил, что женщина хороша собой, с ладной фигурой и царственными манерами. Он сразу решил, что убийства она не совершала. Если бы такая женщина решила кого-то убить, это было бы проделано не сгоряча, не настолько грязным способом и, конечно же, не в ее доме. Да и причина должна быть гораздо более весомой, чем интрижка супруга.

– Тина Евгеньевна, мне нужно задать вам несколько вопросов. – Реутов с удовольствием рассматривал узкое лицо с тонким аккуратным носом, высокими скулами и большими глазами цвета кобальта. – Вы утверждаете, что ваш муж, Семен Валериевич Тобольцев, находился на переговорах в другом городе?

– Так он мне говорил. – Тина снова закашлялась. – Мы буквально за пять минуть до моего отъезда поговорили по телефону…

– И решение вернуться вы приняли внезапно?

– Да. – Тина вздохнула. – Я прошла регистрацию на рейс, сдала багаж и пошла в вип-зал, до рейса оставалось около часа. Но там я поняла, что заболела. Ну, знаете, как это бывает: давно кашляла, пыталась лечиться сама. Вроде бы чувствовала себя нормально, пока собиралась, стараясь ничего не забыть, пока приводила себя в порядок, потом ехала, пристраивала машину, как-то держалась все это время, а села в кресло, расслабилась, торопиться уже некуда – и поняла, что все, поплыла. Температура поднялась, я даже машину оставила на парковке в аэропорту, домой на такси добиралась.

– Это понятно. Просто никто из работников аэропорта не заметил, как вы ушли.

– У нас маленький аэропорт, а у стойки регистрации скандалила какая-то женщина, все смотрели туда. Снимите данные камер наблюдения, там наверняка все есть. – Тина зябко поежилась и укуталась в плед. – Я едва до стоянки таксистов дошла, а там они меня почти что на части разорвали, спасибо этой девушке, она отогнала их и привезла меня домой.

Реутов огляделся – спальня явно была гостевая. Ни безделушек, ни запаха духов или косметики, вообще ничего, свидетельствующего о том, что комната используется регулярно.

– Вы живете вдвоем с мужем?

– И Елена Игоревна живет здесь. – Тина покачала головой. – Это наша какая-то дальняя родственница, она всегда жила в нашем доме. Помогала вести хозяйство, присматривала за приходящей прислугой… Когда папа умер, она осталась с нами. А куда же ей было идти? Она жила у нас всегда.

– И где Елена Игоревна сейчас?

– Я не знаю. Наверное, в магазин поехала, но ее телефон не отвечает, я звонила. – Тина откинулась на подушки. – Я ничего не понимаю, что здесь происходит!

– А женщина, которая там с вашим мужем, вы ее знаете?

– Не уверена. – Тина покачала головой. – Но я же ее видела только со спины. В кресле ее сумка, так что выяснить, кто она, вряд ли станет для вас трудной задачей, у нее наверняка были с собой какие-то документы. Судя по ее одежде, это кто-то с работы, но не его секретарша. Анна Ивановна – полная женщина за сорок, а та женщина молодая, ей лет двадцать пять, судя по состоянию кожи, и она очень стройная, наверное, даже скорее худая.

Реутов мысленно поставил собеседнице высший бал. Вошла, увидела то, что увидела, – но тем не менее заметила и оценила и сумку, и одежду убитой.

«Абсолютно холодный ум. Не хотелось бы мне, чтоб моя Соня, в случае чего, вот так же точно ничего бы не чувствовала. – Реутов прислушался: внизу шаги, голоса, хлопнула дверь. – Ладно, пока здесь больше ничего не добьюсь».

– Тина Евгеньевна, выздоравливайте. И, конечно же, большая просьба: никуда не уезжайте, в ходе следствия могут возникнуть дополнительные вопросы.

– А когда мне выдадут тело? Нужно организовать похороны.

– Пока не знаю, но как только эксперты с ним закончат, я дам вам знать.

Реутов вышел, сожалея, что ничего полезного не узнал. Но, судя по поведению хозяйки дома, для нее произошедшее оказалось неожиданностью, и только воспитание и огромное самообладание не позволили ей биться в истерике. Эту женщину вообще невозможно представить бьющейся в истерике или совершающей что-то, выходящее за рамки приличий.

– Водила где?

– Там. – Оперативник кивнул в сторону ступенек, ведущих на первый этаж дома. – Дверь справа от входа. Там вроде как столовая, и кофейник есть. Вот и…

– Ясно. – Реутову и самому хотелось кофе. – Стажеров моих не пускай никуда, когда выйдут от экспертов, пусть подождут меня во дворе – скажи, что я приказал.

Реутов спустился вниз и прошел в столовую, влекомый запахом хорошего кофе. Комната, куда он попал, была светлой и просторной. Большой массивный стол, вокруг которого расположились стулья, такие же массивные и классические, светлые стенные панели, буфеты с элегантной посудой. Реутов вдруг поймал себя на мысли, что этот дом, а особенно эта столовая напоминают ему классический английский особняк, и такой фарфор он видел в антикварном магазине Лондона. Соня даже купила какое-то фарфоровое блюдо за бешеные деньги, расписанное голубым и синим, Реутов тогда сказал, что это гжель, а Соня ответила, что он бестолочь, и это настоящий веджвуд, и Реутов прекратил спор. А в этих буфетах хранилась прорва этого веджвуда, если только он был настоящим, а что-то подсказывало Реутову, что Тина Тобольцева ни за какие коврижки не хранила бы у себя подделку. А это значит, что фарфор этот стоил совершенно немыслимых денег. Как, наверное, и сами буфеты, на вид антикварные.

– Кофе?

Высокая крепкая девица лет двадцати пяти поднялась из дальнего кресла. На ней были синие джинсы, и такая же синяя джинсовая куртка с меховым воротником брошена на спинку кресла, волосы отливают медью, большие серые глаза, немного раскосые, и короткий воинственный нос на скуластом лице придают ей вид самоуверенный и независимый. Всем своим видом девица словно показывала, что пальца ей в рот совать не стоит.

– Да, кофе я бы выпил.

Девица взяла с полки чашку и налила кофе. У противоположной буфетам стены оборудована кухня, и девица, похоже, здесь вполне освоилась.

– Вас зовут…

– Василиса Николаевна Пашковская. – Девица отхлебнула из своей чашки и скорчила гримасу. – Двадцать три года, не замужем, не привлекалась. Работаю в «Аргос-такси», люблю шоколад, кофе и натуральных блондинов.

– Хватит паясничать, – проговорил Реутов и одобрительно хмыкнул, отхлебнув кофе. – Недурно… Ладно, расскажите по порядку, как вы здесь оказались и что видели.

Девица снова устроилась в кресле и задумчиво накрутила на палец прядь волос.

– Значит, так. Принцесса тут не при делах. Когда мы приехали, они там уже лежали, и принцесса едва в обморок не хлопнулась от такого натюрморта, но воспитание не позволило. – Девица отхлебнула кофе и поставила чашку на пол рядом с креслом. – А было все, значит, так. Смотрю: идет на стоянку такси такая из себя вся английская леди – нет, не из-за одежды, но ощущение. Знаешь, вот есть это слово – порода, я раньше не понимала, что это значит, а когда ее увидела, то поняла. Ну, чисто тебе принцесса, хоть вид у нее был как у бледной поганки с морской болезнью. А наши-то уже завидели добычу, так что пока я подоспела, они ее так взяли в обработку, что она едва плавниками шевелила. Оно ясно, отчего наши возбудились, там только куртка стоит кучу бумажных денег, конвертируемых – у таксистов на эти дела глаз наметанный, знаете ли, а уж остальное-то! Понятно, что всякому хотелось заполучить клиентку, но я их разогнала, уж больно она мне хворой показалась. В общем, наши по итогу тоже прониклись, усадили ее ко мне в машину, глинтвейну дали глотнуть, и повезла я ее. А она молчит как рыба об лед и кашляет так, что душа болит слушать. Приехали, значит, а я думаю: доведу-ка до дома, а то она того и гляди упадет. Так вот я подхватила ее рюкзачок и пошла за ней. А она калитку открыла…