Страница 23 из 29
— Феффен.
— Звучит как дурацкий смешок. Отказ.
— Фернандес.
— Кто? Отказ.
— Фелли-тан.
— Жить надоело? Отказ.
— Прости, сдаюсь.
— Сдаваться я не разрешала.
Что делать… Лейфону захотелось схватиться за голову. Вообще для прозвищ имя обычно или укорачивается, или слегка видоизменяется. Или же надо найти что-то, на что человек похож…
— Что?
— Ничего.
Он хотел сказать «холодная кукла», но промолчал. Получалось крайне оскорбительно.
— Ну же, придумывай, — поторопила Фелли, но Лейфону показалось, что у него голова стала каменной.
Ничего не придумывалось. Имя изначально слишком короткое, чтобы его можно было сократить. Фе? Это что? При таком сокращении вообще выходит что-то непонятное. А может, по аналогии с прозвищем Наруки, Фекки? Опять чёрти что.
— Ну давай, что там у тебя?
— Фелли, — в отчаянии выпалил он.
Сократить и изменить не получалось. Но ещё вариант оставался. Само имя. Наверное, звучит сухо. Но больше ничего в голову не лезло, выхода не было.
Ну и как?! Некоторое время стояло молчание.
— А?
— Скажи ещё раз.
— Ээ… Фелли.
— Хм…
Он не видел Фелли, но вполне мог представить её лицо. Правая рука потирает подбородок, левая поддерживает правую за локоть, голова слегка наклонена, взгляд устремлён куда-то в сторону неба… Такую картину он представил.
— Ни творческой мысли, ни старания, ни уважения к старшей, ни тёплых чувств ко мне, — безжалостно перечислила она. — К тому же это не прозвище.
Тоже не подходит… Тогда…
— Выбора нет, сойдёт, — внезапно добавила Фелли, когда Лейфон уже смирился было с мыслью, что придётся думать дальше.
— А?
Он был не столько обрадован, сколько удивлён таким решением.
— Но произносить надо с большей теплотой в голосе. А уважение к старшей не нужно. Так что зови меня так всё время, не добавляя «сэмпай», хорошо?
— Х-хорошо…
— Итак, Фонфон. Скажи ещё раз.
— Э, да. Фелли.
— Отлично.
Лейфон вздохнул с облегчением. Но вдруг…
— Тогда пообещай.
— Что?
— Что теперь будешь обращаться ко мне именно так. Обещаешь?
— Ээ, и даже при всех?
— Конечно.
— А я буду Фонфон?
— Конечно.
— Прошу, пощади.
На тренировках взвода, или если они случайно встретятся в школе… или когда он даже не заметит, что рядом кто-то есть, а его назовут Фонфоном… Нет… нет, нет. Он же умрёт со стыда.
— Ладно, раз так хочешь, будешь Фонфоном только наедине со мной.
Вот теперь он по-настоящему успокоился.
— За это с тебя ещё обещание.
— Хорошо. Всё сделаю, — заранее согласился он.
Он был готов на что угодно, лишь бы она не назвала его Фонфоном при всех.
— Когда вернёшься, так меня и назови.
— …
— Вот и договорились, — заключила Фелли, и больше не произнесла ни слова.
Перед рассветом он решил немного вздремнуть. Чувствуя, как дорожная тряска продолжает эхом отдаваться в его голове, Лейфон лёг на лэндроллер и закрыл глаза.
Ветер стих, наступила тишина. Лейфон не знал, что делает сейчас Фелли, так как она давно уже молчала, да и сам он ничего не говорил. Тишина была абсолютной. Казалось, исчезло само понятие звука. Когда он слегка шевелился, бряцанье дайтов казалось оглушительным. Ощущение, что он является единственным живым существом в мире, стало ещё отчётливее. Разум понимал, что это не так, но ощущение не уходило. Ведь рядом никого, никто не придёт на помощь. Целни с живыми людьми остался далеко позади. А где находятся другие города, Лейфон вообще не знал.
Что сейчас делает Лирин? Почему-то он подумал о ней. После нападения личинок Лейфон написал лишь одно письмо. И стал ждать ответа. Ответа пока не было. Срок, прошедший с получения предыдущего письма, особо не удивлял. Хоробусы писем пока не привозили, так что почта, наверное, ещё в пути.
В письме Лейфон честно рассказал всё о себе нынешнем. Как сразу по приезде его заставили поступить на военный факультет, как вступил во взвод и как сражался с личинками… Как не смог бросить Военное Искусство.
Что подумает Лирин? Покачает головой с грустной улыбкой или раскраснеется и начнёт читать лекцию?
На сложенной вдвое портупее звякнули дайты.
Всё-таки я боюсь одиночества, признался он себе. Когда он только приехал в школу, то писал Лирин каждую неделю — а теперь не пишет. И дело не только в том, что он утратил охватившее его при поступлении чувство новизны и любопытства, но и в том, что ответные письма не приходили с такой скоростью, с какой он писал сам, и стало казаться, что Лирин это не так интересно.
Он не получал письма от Лирин с того самого дня. Наверное, дело всё-таки в расстоянии. В современном мире прямая связь между городами невозможна, и письмо Лейфона может просто не дойти. Впрочем, он не думал, что это помешало бы Лирин писать свои. Но ненадёжная связь между городами, положение, в котором оказался он сам, а также тот факт, что он вспоминает о Лирин только в такие мгновения… Всё это наталкивало на невесёлые мысли.
Смогли ли те, кого он повстречал здесь, заполнить пустоту от расставания с Лирин? Нет, подумал Лейфон. Они эту пустоту не заполнили, а заслонили. Факт расставания никуда не делся, просто школьная жизнь затянула его, и вспоминать о Лирин стало просто некогда. Наверное, такой он и есть, Лейфон из Целни. Не столь напряжённый, как в Грендане — и это, быть может, к лучшему.
Конечно, не всё идёт гладко, да и занимается он вообще-то тем же, чем и раньше. Именно из-за этой новой жизни он покинул сейчас жизнь нормальную и оказался в пустыне.
Снова звякнули дайты. Песчинки забарабанили по корпусу. Поднялся ветер. Лейфон, слушая его завывания, забылся неглубоким сном.
* * *
Незадолго до того, после отъезда Лейфона.
Дверь со скрипом отворилась.
— Привет, Нина. Жива-здорова?
— Тебе не кажется, что у больных такое не спрашивают?
— А ведь верно, — беспечно улыбнулся Шарнид, подмигнул проходящей по коридору медсестре и вошёл в палату. Следом вошёл Харли.
Был выходной, первая половина дня. Нина отложила книгу.
— Что читаешь? Учебник! Да к тому же «Основы Военного Искусства, часть первая»… Чего это ты вдруг?
Она кивнула, разглядывая два дайта на поясе Шарнида.
— Я должна кое-что повторить.
— Ха-ха, уже и в обморок свалилась, а всё не успокоишься, — удивлённо пожал он плечами.
— А как же ты, сегодня же бой? Не будешь смотреть?
— Если тебя это так заботит, принесу потом диск. День внезапно оказался свободен, свиданий не назначено, делать нечего.
Вот и пошёл бы бой смотреть, хотела сказать Нина, но промолчала. Харли, стоявший за спиной Шарнида, улыбался невесело. Не чувствовалось в его улыбке обычной бодрости, и Нину это беспокоило.
— Но надо же было свалиться от переутомления. А главное, всё зря. Командир, мы склоняем головы.
— Я раскаиваюсь.
— Нет, нет, — остановил Шарнид погрустневшую девушку. — Я тебя стыдить не собираюсь. Тут ты, наверное, сама отлично справляешься. А я сюда, вообще-то, о другом поговорить пришёл. Ты извини, но больничный визит сейчас не самое важное.
— О другом?
Шарнид зачем-то выхватил дайты.
— Наверное, будет странно услышать такое от человека, которого однажды выгнали из взвода… — сказал он, ловко крутя дайты в обеих руках. — У всех есть тайны, но тайны бывают пустяковые и не очень. Пустяковые — это нормально, а вот те, которые не очень… Да?
Движение было мгновенным. Прежде, чем присутствующие успели что-либо понять, дайты восстановились в боевое состояние, и оба огнестрела смотрели на Харли.
— Шарнид! — вскрикнула Нина.
Шарнид продолжал улыбаться, Харли же застыл на месте.
— И если товарищ скрывает такое, я лишаюсь свободы маневра. Ведь приходится думать, не получу ли я удар в спину. Вот ты, например, сейчас думаешь: а вдруг я случайно выстрелю? Ну, для примера.