Капитан Кортес

Море с подветренной стороны острова было совсем тихим, точно вовсе не буйствовало двое последних суток. Долго плыли они, держась берега. Лопе вглядывался в пустынный берег, в заросли поодаль. Когда вдали, высоко над лесом показался большой белый крест, сколоченный из досок, индеец молча причалил к берегу. Лопе выпрыгнул на мокрую гальку.

- Спасибо, друг! - сказал Лопе. - Я заплачу тебе.- Он порылся в поясном кармане, достал маленький ножик без ножен, с бронзовой ручкой, подкинул на руке, вздохнул и протянул индейцу. - Бери!

Индеец взял, покорно улыбнулся, взмахнул своей доской и отчалил. Индеец привык не обижаться, если белые люди дают мало, и молчать, если ничего не дают. Он поплыл той же дорогой домой, второй раз рискуя жизнью, от берега Эспаньолы обратно к острову Черепахи.

- Прощай, индио!

Индеец уплыл. Лопе заторопился к лесу, - солнце стояло уже низко.

Лопе шел быстро; он узнавал знакомые места. Вот лес повырублен, вот следы костров, обгорелые сучья; вот кучки пепла на месте сожженной деревни. А вот и ров, и башня из бревен, и высокий частокол старого форта. Здесь, в служебных тростниковых домах, жили солдаты гарнизона, здесь был у Лопе старый друг - Гонсало Перес, товарищ по-материковому походу.

Две огромные черные овчарки с лаем бросились на Лопе, но, обнюхав, отошли. Испанцев здешние собаки не трогали. Лопе разыскал дом и окликнул Гонсало в низкое незастекленное окно, похожее на прорез в стене. Гонсало все понял, ни о чем не спросил и впустил Лопе в хижину.

В открытой ветрам, неудобной бухте, у самого берега, на глубоком месте стояла ветхая черная каравелла.

- Вовремя пришел! - сказал Гонсало. - Завтра утром уходит в море.

Ночью Лопе пробрался на каравеллу и лег на носу. Гонсало накрыл его старым, брошенным парусом.

- Ничего, Лопе, бодрись!-тихонько сказал Гонсало.- Долговая тюрьма - не позор солдату. Попадешь в армаду - добудешь денег и славу, и новый камзол.

- Пускай дьявол уносит мою душу в ад, - сказал Лопе, - если я не попаду в армаду.

- Помоги тебе бог и святой Яго! - Гонсало дал товарищу круг жесткого индейского хлеба и ушел.

Утром судно отплыло. С рассвета шел дождь; парусина над Лопе обмякла; он боялся, что под ней обозначится его тело, и лежал тихо, не шевелясь, боялся дышать. Один раз кто-то наступил ему на руку, но Лопе стерпел и боль. Весь день и всю ночь шел дождь, теплый, сильный, какой редко бывает в этих местах в ноябре. Все попрятались в закрытом кормовом помещении, на носу никого не было, и Лопе никто не обнаружил. Ночью дождь лил еще сильнее; струи воды затекали под парусину. Лопе пил воду с палубы, кусал жесткий хлеб и плакал от злости. Кони стучали копытами в трюме, фыркали громко, жевали траву; Лопе знал - это везут коней в Сант-Яго, на остров Фернандину. Губернатор острова, Диего Веласкес, снаряжает большую армаду в ближние и дальние земли, для этого похода везут коней, и люди едут туда же, пытать счастья на новых островах.

До Лопе доносились обрывки разговоров. Он лежал тихо и старался не шевелиться. Только бы добраться до Сант-Яго! Диего Веласкес снаряжает людей в поход? Неужели он не примет его, Лопе Санчеса, старого солдата, участника двух походов, одного из первых завоевателей материковых земель? Только бы попасть в армаду, а там ему простят и сорок песо долгу, и кости, и драку. Оружие дадут, денег дадут, -только иди, Лопе, воюй, добывай золото и себе, и капитанам!

Лопе не видел, как вдали показался неровный берег фернандины, как старая каравелла, борясь с волнами, скрипя всем своим ветхим, давно не осмоленным корпусом, вошла в узкую бухту Сант-Яго. По крикам и беготне на палубе он догадался, что берег близко. Когда сводили коней на лодки и вокруг поднялась суета, Лопе, улучив минуту, выглянул из своего укрытия и замер.

Вся площадь и порт Сант-Яго были оцеплены стражей. Вооруженный альгвасил стоял у самого причала и смотрел, кто сходит с каравеллы, а еще двое альгвасилов, конные, скакали наискось через площадь, держа собак на длинных ремнях.

- Ищут кого-то!-Лопе забился под парус. Когда свели коней, он сполз в трюм и спрятался в грязной соломе. Каравеллу отвели от причала и поставили на ночь в стороне, недалеко от берега. Ночью Лопе вылез из соломы, снял плащ, намотал его на голову, взял шпагу в зубы и тихонько прыгнул с борта каравеллы в черную ночную воду.

Берег был плоский, пустынный, усыпанный серой галькой. Кое-где, повыше, - крупные камни, кусты. Лопе плыл со шпагой в зубах, навертев плащ на голову, как чалму, обросший бородой, похожий на турка в морском бою. Вода была по-ночному холодна, Лопе ругался и высматривал места, где бы вылезть на берег. В одном месте редкие кусты росли у самой воды. Лопе подплыл и вдруг увидел, что из-под одного куста торчит чья-то наклоненная голова и босые ноги. Какой-то человек сидел в кустах и внимательно смотрел на Лопе.

Холодная дрожь пробрала Лопе. Кто-то следил за ним из кустов. Но деваться уже было некуда. Лопе выпрыгнул на берег, и тут ему сразу стало еще холоднее, в мокрой одежде, на ночном ветру.

- Силы небесные! - сказал Лопе и запрыгал на месте, пытаясь согреться. - Второй раз за последние трое суток купаюсь в море в одежде и полном вооружении!.. Силы небесные и земные!

Лопе стянул камзол, чтобы выжать из него воду, и уже с вызовом повернулся к кусту. Тут он увидел, что человек, который следил за ним, молод, плохо одет и что он, не прячась, смотрит на него и смеется.

Лопе потер кривой нос, давно когда-то перебитый камнем из индейской пращи, подтянул панталоны, выпятил грудь. Вода струйкой еще стекала с него.

- Чему ты смеешься? - заорал Лопе, вдруг взбесившись. - Или ты хочешь сказать, что в этом наряде я похож на турка? Или на нечистого мавра? - Лопе выхватил шпагу, дрожа от холода и от злости. - Подойди-ка сюда, скажи мне это прямо! Да!..

Лопе подскочил к кусту и только тут разглядел, что человек одет в рваный подрясник и опоясан веревкой.

- Монах! - изумился Лопе и отступил. - Нет, с монахом я не стану драться.

Монашек встал. Он был еще очень молод, лет девятнадцати, не больше. Короткий подрясник задирался у него выше голых колен.

«Послушник!..» - уже с сочувствием подумал Лопе.

Монашек твердо шагнул к Лопе. Он принял вызов всерьез.

- Шпаги у меня нет! - сказал монашек, как-то необычно, с легкой хрипотой и картавостью выговаривая слова. - Шпаги у меня нет, но если хочешь, - на кинжалах!

Он распахнул рваный коричневый подрясник, и под одеждой послушника Лопе увидел второй пояс - широкий, расшитый сложным восточным узором. Пояс был надет прямо на голое тело, и из-за пояса торчала рукоятка кинжала, серебряная с чернью, арабской росписи.

- Если хочешь, - на кинжалах! - повторил монашек и выхватил кинжал из-за пояса.

- Послушник - и с кинжалом! - ахнул Лопе. Он не успел больше ничего ни сказать, ни подумать - лошадиный топот донесся из-за дальних кустов, - разъезд конных альгвасилов скакал по берегу, почти у самой воды. Оба, и Лопе и послушник, вместе шарахнулись в кусты и сели рядом на земле, тесно друг к другу, как заговорщики.

«Эге, да ты, монашек божий, кажется, боишься того же, что и я!» - подумал Лопе.

Монах молчал. Он напряженно вслушивался.

Один разъезд альгвасилов скрылся, второй, чуть поотстав, скакал выше по берегу. Передний всадник конных вел на длинном поводу двух огромных псов.

- С собаками ловят! - прошептал Лопе. - Кого же эхо они ищут в Сант-Яго? Здесь, в Новом свете, с собаками охотятся только на индейцев, подобно тому, как в Старой Испании - только на разбойников и переодетых мавров.

Почти совсем стемнело, но и в полутьме Лопе, обернувшись к послушнику, увидел, что тот вдруг побледнел от этих его слов.

- Молчите, тише! Тише! - сказал послушник, все с тем же странным акцентом, что-то напомнившим Лопе.

Лопе вгляделся в лицо юноши, в горячие темные глаза, обведенные кругами, в смугло-желтые, точно чем-то опаленные щеки, в резкий изгиб ноздрей.