Испытание

Киев ты всегда называл трогательно — «мий дидуган». Помнишь, мы стояли на Владимирской горке, и казалось нам, сидит над рекой знаменитый дидуган-лирник, рокочут старинные думки, плывут по просторному Днепру «дубы» твоих и моих предков. Тогда же мы слышали прекрасную, хотя и сумную песню о кандальных, ждущих избавления. Вставали перед глазами нашими могучее Черное море, галеры с прикованными хлопцами-запорожцами, невольничьи рынки Каффы, Констанцы. Знали ли мы тогда, что снова придут на Украину месяцы страданий и мук?

Мы вспоминали отчаянную вольницу Хортицы, степи, видевшие стремительность удачливых всадников, поборников воинской славы во имя родины. Они завещали ответственность перед родной землей, нерушимость товарищеской дружбы. У бедер висели клинки, сработанные лучшими оружейниками, и на булатах, свитых из шести стальных полос и после откованных и закаленных по особому способу, чернели арабские письмена. Мы знали эти сабли. Они передавались из рода в род. От прадеда к деду, от деда к отцу, от отца к сыну торжественно передавалось это оружие — символ верности родной земле, символ гибели черного недруга.

И когда началась година испытаний, были вынуты из ножен сабли предков, безмолвно мы поклялись на них и стали побратимами. Так назывались в нашем запорожском славном войске братья по духу. Ты родной мне человек, как и родной мой товарищ и побратим по гражданской войне — твой брат Николай, как родной мне твой батько — могучий старик Максим Трунов, человек, повторивший свою славу. Я вторично познал новых своих побратимов — людей труда, моих соотечественников украинцев и уральцев, чьи подвиги не овеяны дымом сражений, но также велики и благородны...

Настало время, и миллионы наших мирных людей пошли по дорогам войны.

Враги, вначале опьяненные успехами, увидели сопротивляющийся, могучий народ. Все народы, объединенные под солнцем Ленина-Сталина, сплотились, поднялись против иноземцев.

«Черная смерть» — лепечут враги, пораженные грозным оружием, а мы благодарно зовем наших соколов «Светлой жизнью». Боевое оружие создается везде, дорогой Тимиш. Отовсюду несутся к фронту полки «Черной смерти». Они летят по заданию великого полководца, по заданию отчизны и сердца. Их сработали узловатые руки рабочих Урала, Татарии, Сибири и нашей Украины. Тяжел и тернист был наш путь сюда, Тимиш. Трудно приходилось восстанавливать уже раз созданное. Но все осталось позади. Промышленность работает, невиданное переселение арсеналов окончено в нашу пользу.

Тут работают люди, которых мы смело можем назвать гвардейцами тыла. Их подвиг у мартенов, станков и домен так же почетен, как подвиг на бранном поле. Здесь тоже тяжело, но люди сурово насупили брови и сжали челюсти. Все для победы! Таков лозунг наш, работающих в трудовых арсеналах страны. Ты доживешь до победы, наш родной Тимиш! Мы все доживем до победы разума и справедливости. Родная наша Украина будет освобождена. Снова зацветут на полях, у тынов золотые подсолнухи, снова белым и душистым ковром раскинется греча и возвратятся люди на свои места. Будут построены новые дома, на оголенные стропила оставшихся хат и сараев лягут желтые навальни пшеничной соломы. Будет жить Украина!

Скоро снова запоет Украина, не удастся врагу онемечить певучую украинскую мову. И родина-мать простит своему сыну его раннюю седину, о чем ты кручинишься в своих письмах.

Пиши нам, родной Тимиш...»

ГЛАВА НЕ ПОСЛЕДНЯЯ

Дубенко стоял на высоком холме. Рядом с ним, прижавшись к плечу, притихшая, похудевшая Валя. Снег слежался, и где-то внизу, ближе к земле, бродила влага. Венок сизой тайги окаймлял гористые горизонты, и над тайгой, в западной части, поднялись пушистые облачные лучи, подсвеченные солнцем. Может, это отражение недалекого северного сияния? Может, фантастически перенесенные за тысячу верст отблески далеких кровопролитных сражений?

Город разбросался черными домами, поселками шахт по склонам трудолюбивых Уральских гор, обмытых трудом поколений. Здесь на взгорье стояли снега, воздух был чист и можно было дышать всей грудью.

По тропке, протоптанной шахтерами, бежали школьники, размахивая сумками. Они краснощеки и веселы. Они счастливы, эта уральские дети, они не видели близко войну...

Дубенко смотрел на кирпичные стены завода, оранжевые от света и игры снежного фирна, на корпуса, срубленные из уральской ели, пихты и кедрача, сборочные цеха цвета пшеничной соломы. И чуть подальше, почти сливаясь с тайгой, — бараки, длинные, приземистые. Редкий ельничек, остаток вырубленных лесов, торчал из-под снега. Там ночью прошел заяц. Он трусливо наделал восьмерок и исчез где-то в сугробинах лога.

Рев мотора и снежная пыль. Дубенко снял шапку и помахал. С аэродромного поля плавно взвилась машина с приподнятыми крыльями — бронированный штурмовик. Самолет пронесся, оставляя след отработанного газа и клубчатый вихрик разбитого винтами воздуха.

— Романченок? — спросила Валя.

— Романченок! Его уральская пятисотая машина!

Когда-то Романченок сбил «Юнкерс» в отмщенье за нападение на беззащитный «Поселок белых коттеджей». С тех пор прошло не так уж много времени. Битва идет — и звезды, которые блеснули сейчас на серебристых крыльях машины, сияют и отсюда, с Востока...

Сыны Украины, побратимы, здесь тоже Советская Россия, здесь тоже наша Родина, товарищи!