Расскажи, как надо жить

– Вы уверены? – подозрительно спросил Игорь.

– На сто процентов. Устройство деактивировано, смотрите сами.

Все той же палочкой, что и в прошлый раз, он прикоснулся к каждому тубусу с тротилом, и она не среагировала ни разу.

– Хорошо, Марина, уходите отсюда.

– Я не могу. Человек в опасности, – ответила она.

– Вам жить надоело? Игорь посмотрел на женщину со всей серьезностью. Он не привык, что его кто-то может ослушаться. Если в первый раз он оставил это, то теперь был настроен довести дело до конца.

Марина смело выдерживала взгляд. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Игорь вдруг поймал себя на мысли, что не злится на эту женщину. Ему было интересно, кто победит в этой битве.

– Вам же сказали, что бомбу обезвредили, – ответила она ледяным тоном.

– Может быть, они ошиблись.

– Не только вы не ошибаетесь, – почти язвительно сказала Марина. – Ребята профессионалы, я им верю.

– Так и напишут на вашем памятнике, – в том же тоне парировал Игорь.

– Обязательно проследите за этим, – улыбнулсь женщина.

Саперы, освободившись от тяжелых спецодежд, недовольно смотрели на Игоря, но ему было плевать. Как эта женщина смеет перечить ему? Что в ней такого, что она позволяет себе так с ним разговаривать? Он, и только он мог решать, что и кому делать в пределах своей юрисдикции.

Но Марина считала по-другому. Она смотрела в упор на Игоря, практически не моргая, держа в ладонях изможденное лицо бомжа Валеры. Пахучая марля лежала у нее на руке, недалеко от его носа.

Игорь чувствовал запах нашатырного спирта, видел Марину, которая была тверже камня, и вдруг понял, что ему все равно. Хочет упираться – пусть. Она вольна делать, что хочет. Пусть хоть на воздух взлетит, упертая дура.

Он убрал руку и отпустил мизинец Валеры.

Бомж издал громкий вздох, полный ужаса. Игорь отпрянул.

Ничего не произошло. Секунды длились вечность. Никто не двигался и не дышал.

Через мгновение раздался оглушительный взрыв, а затем крик, полный боли и ужаса.

Саша

В голове тихо играет мелодия. Все, что сейчас мне нужно, – музыка.

Упорная луна находит меня повсюду, куда бы я ни пристроился своим ноющим от побоев телом, она находит меня, заливая глаза желтоватым светом, заставляя пульсирующую боль в голове взрываться с новой силой.

Я чувствую, что это мои последние минуты перед ужасом.

За окном давно ночь. Наступает время моего кормления. Я пытаюсь не заснуть, чтобы не оказаться перед врагом беззащитным.

Тело болит, ссадины на спине и животе кровоточат, оставляя на футболке липкие пятна. Периодически я отрываю ткань от ран, испытывая при этом жгучую боль. Она возвращает меня в реальность, не позволяя окунуться в беспробудный сон.

Спать мне приходится на холодном бетонном полу. Это, конечно, не моя шикарная домашняя двуспальная кровать с мягким матрасом. Я переворачиваюсь со спины на бок, поджимаю к груди колени, но быстро выпрямляюсь обратно с тихим воем. Боль сковывает мое тело.

Я слышу, как по коридору раздаются шаги. Пытаюсь сесть, но тут же теряю сознание. Резкая боль в ребрах отдается эхом в голове. Я широко распахиваю глаза и встаю сначала на четвереньки, а потом – на ноги. Прижимаюсь сухими кровяными корками на спине к стене, и не свожу взгляда с маленького окошка для глаз на двери.

Моя новая камера ничем не отличается от той, в которой я провел первые трое суток. В окошке я никого не вижу, но знаю, что там, за дверью, стоит человек, который смотрит прямо на меня.

Через секунду дверь открывается. В камеру входит человек. Лунный свет отражается на его кожаных берцах, мягко ощупывает заправленные в сапоги брюки цвета хаки, пропитывает толстый серый свитер грубой вязки. Лишь голова остается вне света. На ней у мужчины надета вязанная шапка до носа с прорезями для глаз. Его исламскую улыбку, чуть желтоватые зубы и синюю щетину на подбородке и скулах я запомню на всю жизнь.

– Ужин, – говорит надзиратель.

– Я не хочу есть, – морщусь я.

– Подойди ко мне и жри, – приказывает он.

Я отлипаю от стены. Помню, что, если не повиноваться, будет только хуже. Он снова станет меня бить, не реагируя ни на какие мои крики: прямо этими берцами по лицу, телу, голове, без сожаления и сострадания.

Делаю шаг к нему навстречу. В нос ударяет запах немытых волос и пота. Меня мутит, я заглядываю в кастрюлю, которую от принес, и еле сдерживаю рвотный рефлекс. Там плавают какие-то порубленные куски, запах еды я не чувствую, только смрад охранника и затхлый запах человеческих испражнений, оставленных в камере. Я опускаю руку в кастрюлю, нащупываю кусок чего-то большого, средней твердости, похожего на варенный овощ. По рукам течет жидкость, овощ распадается в пальцах, но я доношу его до рта и откусываю. Это свекла, безвкусная, словно вата. Я проглатываю ее и кусаю снова.

– Давай, жри, – с ухмылкой на лице говорит мужчина.

Меня тошнит, знобит, больше нет сил все это терпеть. Я на грани. Ненавижу… Ненавижу этого садиста. Сколько еще издевательств мне надо пережить, прежде чем все это закончится? Стоит, тварь, ухмыляется… Чувствует свое превосходство.

Надзиратель делает резкий выпад, чтобы напугать меня, я инстинктивно вздрагиваю. Кастрюля наклоняется и из нее выливается ледяной бульон, прямо мне на ноги. Охранник ржет и опрокидывает остатки мне на голову. Меня трясет от отвращения и злости. Во мне вдруг просыпается невероятная сила. Я вырываю из его сальных пальцев кастрюлю и со всего маху ударяю ею по его извращенной голове. Кастрюля отлетает в сторону, а надзиратель остается стоять как ни в чем не бывало.

Я опираюсь о стену, выплевываю не дожеванную свеклу, которая скатывается по футболке как сгнившая плоть.

Он трясет головой, приходит в себя, а потом достает из кармана пистолет. «Вот он конец», – проносится у меня в голове. Я закрываю глаза. Не хочу видеть, как он нажмет на курок и довольно улыбнется. Ну же! Стреляй, сука! Раздается выстрел.

Я замер. Жду. Боль все не приходит. Тогда я напрягаю слух, по-прежнему боясь открыть глаза. Раздается глухой стук, словно кто-то кинул на пол мешок с картошкой.

Я осторожно открываю сначала один, а затем и другой глаза.

Садист лежит на полу, вокруг его головы растекается черная жижа. На входе в камеру стоит охранник, который водил меня помыться.

– Гнида, – говорит он.

Мужчина прячет пистолет в карман штанов, нагибается, хватает за берцы убитого и тянет на себя. Тело Садиста, размазывая жижу по каменному полу, медленно уезжает сквозь проем двери, а потом, повернувшись, исчезает.

Новый охранник по имени Магди говорит по-русски и просто бесценная находка для шпиона. Ему не больше двадцати пяти лет, но выглядит он намного старше. Высокий, черноволосый с зализанными назад курчавыми волосами, худой, но сильный. Он сам рассказал, что родился в Хургаде, долине туристических курортов, но горбатиться на богатых иностранцев не хотел, и в двадцать лет уехал в Эмираты, где познакомился с большими и серьезными людьми, занимающимися торговлей наркотических средств по всему миру. Эти люди для него боги, как и его босс – Наркобарон. Несколько раз я закинул удочку с целью узнать, до каких глубин я смогу добраться доброжелательной беседой. Оказалось, что практически до любых.

Я выяснил наконец, почему я здесь. Все дело в отце, вернее в его работе. Оказывается, отдел, который он возглавляет, собрался накрыть бизнес Наркобарона. Поэтому босс Магди и его помощники ищут пути отхода: позволить порушить многомиллионный бизнес они не дадут.

Один из способов – захват заложника. Сына начальника госнаркоконтроля.

После того как Магди убил предыдущего надзирателя, жить стало легче. Магди кормил меня, выводил в душ, даже прибрался в камере и кинул на бетонный пол матрац. Но в его поведении две вещи меня настораживали.

Во-первых, Магди не скрывал своего лица. Во-вторых, рассказывал мне обо всем, что я спрашивал и даже не переживал, что выболтал лишнего. Не явный ли это признак того, что в конце концов меня убьют?