Страница 11 из 13
«Прошло четырнадцать лет, – писал Гитлер, – с тех пор, как наш обманутый и ослепленный народ забыл свое прошлое, честь и свободу. Нищета нашего народа ужасна. Гибнет наша великая империя. Коммунистическое безумие грозит отравить наш несчастный народ. Четырнадцать лет марксизма разорили Германию. Один год большевизма ее убьет. В этот двенадцатый час нас призвал седой вождь мировой войны для спасения родины. Мы перенимаем ужасное наследство и обращаемся к германскому народу: дай нам четыре года сроку, а потом суди нас».
Несколько дней спустя я перечитал эту речь и обратил внимание на слова вождя, которых сначала не заметил. Адольф Гитлер говорит, что ему нужно четыре года. Неужели это значит, что еще четыре года продлится теперешнее проклятое положение? Я считаю, что эти слова надо понимать иначе: Адольф Гитлер уже теперь начнет выполнять нашу программу, а через четыре года все уже будет закончено. Потом меня еще удивляет, почему в правительстве сидят Папен, Гугенберг и их люди. Ведь еще в ноябре Гитлер говорил, что он никогда не вступит в правительство, в котором будут участвовать капиталисты и изменники Папен и Гугенберг. «Ангрифф» не раз писал, что они оба подлые реакционеры. Все это, конечно, непонятно, но не стоит об этом беспокоиться. Наверное, наш вождь, когда надо будет, выбросит из правительства Гугенберга, Папена и всех, кто за реакцию и против национал-социалистской революции.
Пять дней назад мы были в Спортпаласе. Там вождь обратился к СА и НСБО с большой речью, на меня его слова подействовали так же, как год назад, когда я решил стать национал-социалистом. Адольф Гитлер в конце речи сказал:
– Я убежден, что придет час, когда миллионы тех, кто нас проклинает, пойдут за нами и будут нас благословлять, но если германский народ в этот исторический час нас покинет, то, да простит нас небо: мы пойдем по пути, который необходим для того, чтобы Германия не погибла.
Да, мы пойдем с Адольфом Гитлером до конца! Меня огорчили однако другие слова вождя. Он говорил, что дело восстановления Германии потребует многих лет. Потом я не понимаю, что значит: «Мы живем не для фантастических программ, но для народа». Ведь наша программа как раз для народа! Вечером мы говорили об этом в казарме. Один из СА сказал, что Гитлер прав и хорошо делает, что плюет на программу. Теперь нам должны больше платить и лучше кормить, а остальное – ерунда. Дросте вмешался в разговор и прибавил, что Гитлер будет действовать, а не обещать, что начинается «третья империя» и за нее придется еще немало подраться с марксистами, евреями и французами.
Я начинаю жалеть, что веду дневник: во-первых, трудно найти время и место, где можно было бы спокойно писать, а во-вторых, в голову лезут дурацкие мысли. Я бы перестал писать, но как-то обидно бросать и, кроме того, интересно читать то, что писал прежде. Мне кажется, что я за последний год стал больше понимать. Я решил держать дневник дома, так как боюсь, что в казарме его кто-нибудь найдет, и меня поднимут насмех.
25 февраля 1933 г.
Несколько дней назад меня и Дросте пригласил к себе в гости доктор Парске. У него маленькая, но хорошая квартира, всюду ковры. Он угощал нас пивом и папиросами. Парске спросил, как мое плечо. Я ответил, что даже забыл о нем.
– Видишь, как мы тебя вылечили, а все это потому, что не допускали к тебе врача-еврея. Он бы тебе живо оттяпал руку, и остался бы ты калекой. Сколько я насмотрелся на эти еврейские подлости! Я могу под присягой показать, что евреям никогда ничего не ампутируют, а как попадется христианин, в особенности настоящий немец, здоровый, светловолосый, то его обязательно искалечат. Сколько народу еврейские врачи отправили на тот свет – трудно сосчитать! В нашей городской больнице в хирургическом отделении старшим врачом до сих пор сидит еврей Леви. Просто позор, что мы его терпим.
Дросте закурил папиросу, прищурил глаз и спросил:
– Может быть, мы можем вам помочь, господин доктор?
Парске сразу заявил, что он лично в этом не заинтересован и просит его в это дело не впутывать, но если мы считаем нужным покончить с этим издевательством, то это наше дело.
Когда мы вышли, Дросте сказал мне:
– Ну и стерва этот Парске! Он хочет выжить еврея и занять его место. Но ему все-таки надо помочь – он всегда лечил наших ребят после драк. Кроме того, и евреям полезно дать урок, чтобы они поскорее купили себе билеты в Палестину.
Мне эта история очень не понравилась: то, что евреи – враги германского народа, это верно, но я не думал, что Парске такая свинья, а еще считается национал-социалистом. Кроме того, я слышал в больнице, что Леви очень хороший врач и не гонится за деньгами. Больные всегда старались попасть к Леви, а не к Парске, который всегда причиняет боль. Словом, я сказал Дросте, что не буду участвовать в этом деле. Тот подозрительно посмотрел на меня и буркнул:
– Смотри, Шредер, ты еще кончишь тем, что женишься на еврейке.
Не прошло после этого и трех дней, как Дросте отозвал меня в сторону и насмешливо сказал:
– Ну, Шредер, твой друг Леви уже получил свою порцию.
Оказывается, сегодня Дросте и человек десять СА ворвались в городскую больницу и устроили там невероятный скандал, обвиняя Леви в том, что он торгует немецкими трупами и отправляет их в анатомический театр, где их режут еврейские студенты. Потом они еще кричали, что Леви на днях зарезал больного немца. К ним выскочил сам Леви, начал кипятиться, но получил пару оплеух. Это его «успокоило», и он ушел домой. Больше он в больницу не вернется, если у него есть на плечах голова.
Вчера другие наши ребята ворвались, сговорившись с каким-то художником, в художественную школу в Шенебурге, схватили за шиворот профессоров-марксистов и спустили их с лестницы. Конечно, эти профессора ни к чему, и художественная школа тоже никому не нужна, но мне кажется, что все это нужно было как-то иначе сделать, – я люблю иметь дело с врагом, который может защищаться.
У нас в отряде говорят, что пусть только коммунисты дадут нам повод, тогда Гитлер отдаст нам Берлин на три дня, и мы устроим варфоломеевскую ночь. Я спросил, что такое варфоломеевская ночь. Гроссе объяснил, что несколько сот лет тому назад какой-то король велел перерезать своих врагов. Это были не то католики, не то протестанты.
Вообще мне кажется, что власть не совсем в наших руках. В правительстве сидят капиталисты и мешают Гитлеру во всем. Они не дают ему выполнять нашу программу. Чувствуется какое-то беспокойство. Два дня назад в двенадцать часов ночи вдруг забили тревогу. Мы живо вскочили с коек, схватив карабины (я забыл записать, что у нас почти все СА получили карабины и по пять обойм к ним). Нас вывели на улицу, заставили пробежать два квартала, потом вернули.
Это была, оказывается, пробная тревога. Очевидно, чего-то ожидают. Говорят, что коммунисты что-то готовят, и нам нужно быть начеку. Среди наших штурмовиков настроение боевое. Кормят хорошо: ежедневно мясо и пиво; выдают папиросы, хотя и дешевые, но зато по двадцать пять штук в день.
28 февраля 1933 г.
Мы теперь очень заняты в связи с выборами в рейхстаг, которые будут 5 марта. Гитлер разъезжает по всей стране – сегодня он в Штутгарте, завтра в Дортмунде, потом в Штеттине. Везде он призывает всех честных немцев голосовать за национал-социалистскую партию. Он говорит, что германский народ сам должен решить свою судьбу, национал-социалисты не хотят насильно управлять им. В Берлине каждый день митинги: в Спортпаласе выступают Геринг, Геббельс, Розенберг.
Нас тоже посылают агитировать за национал-социалистскую партию. Я много раз разговаривал на бирже труда с молодыми безработными. Рассказывал им о себе, о том, как я стал национал-социалистом, о «третьей империи», о Гитлере, об освобождении родины от Версаля. Нескольких я привел с собой записаться в национал-социалистскую партию.
Я решил тоже пойти в вспомогательную полицию; туда берут только проверенных штурмовиков, а я доказал свою преданность вождю. Большинство старых полицейских никуда не годится; настоящую работу будет вести вспомогательная полиция. С врагами «третьей империи» будем расправляться мы; если надо будет, я не пожалею родного брата. Кроме того, во вспомогательной полиции хорошо кормят и платят большие деньги. Может быть, удастся купить велосипед, я о нем мечтаю с детства.