Подкаменный змей

Слова урядника: «Где Зоряновск, а где Утиха?» на поверку оказались вовсе не преувеличением. Деревня алтайских каменщиков располагалась в добрых пятидесяти верстах от рудника, в глубине Тургусунского урмана – так здесь называли лесные чащи.

Горняцкий посёлок был большой, грязный и суматошный, хоть и приютился в дивно красивом урочище. Дивная красота, впрочем, была частично взорвана и изрыта, а всё вокруг запорошено вездесущей серой рудничной пылью, даже люди были какие-то серые. Анне там не понравилось, но пришлось на сутки задержаться в номерах для приезжих. Как ни скромен был багаж Штольманов, но не тащиться же верхом с чемоданами наперевес? К тому же Яков Платонович настаивал на участии в экспедиции местного урядника – если в тайге творилась какая-то уголовщина, то кому с этим разбираться? Всё это, разумеется, озвучивала Анна, чтобы «немец» лишний раз рот не раскрывал – ну как возьмёт и гаркнет: «Милостивый государь, делом займитесь!» Опять же, отказать хорошенькой женщине не всякий сможет, даже если этот всякий – русский провинциальный полицейский. С этим иногда справлялся начальник Затонского сыскного отделения, но именно что иногда. Все прочие, включая полицмейстера Трегубова, были перед Анной абсолютно бессильны. О чём Штольман не без ехидства напомнил ей, отправляя строить уряднику глазки, чтобы его уговорить. К этому ленивому и нелюбопытному детине он её не ревновал.

Ну, а урядник ехать раньше завтрашнего утра наотрез отказался.

И хоть Анну снедало нетерпение, как всегда перед лицом неведомого, ночь в Зоряновске её слегка утихомирила. Яков для этого очень постарался. Так что утром она чувствовала себя лёгкой и умиротворённой, почти лениво водя гребнем по волосам и раздумывая, куда она, собственно, так торопится, почему не задержаться здесь хотя бы на неделю? Места очаровательные, комната чистая, клопов нет. И любимый муж в полном её распоряжении. Кажется, коварный Яков Платонович именно этого и добивался. Потеряв надежду отвадить её от опасных приключений запретом и убеждением, он принялся действовать иными средствами. Благо, теперь у него эти средства были.

Подумав об этом, Анна дерзко тряхнула головой. Не то, чтобы она была против «средств», просто привыкла Штольмана в каком-то умысле подозревать, да так и не могла отделаться пока от этой привычки. Отказа от расследований, по её мнению, их союз не подразумевал. Он вообще никаких определённых обязательств не подразумевал, кроме того, о чём в церкви клялись: «Быть вместе в горе и в радости, в здравии и в болезни, покуда смерть не разлучит…» И это Анну полностью устраивало. Всё прочее Яков Платонович в горячке их стремительного объяснения на потайной квартире в Затонске оговорить забыл, ошалев от её безоговорочного согласия разделить с ним всю неопределённость его дальнейшей жизни. Если уж быть честной, то это Анна вырвала у него безоговорочное согласие на то, чтобы она следовала за ним. И не сказать, чтобы это ей легко далось. В общем, тогда Штольман другим был озабочен, а потом ограничивать жену уже поздно было.

Впрочем, даже если бы и захотел, сейчас сыщик был в явном меньшинстве. Господин Кричевский также пылал нетерпением отправиться по следам Подкаменного Змея, хотя опыта путешествий не имел никакого. Яков сам добывал лошадей для поездки в Утиху. Бывший приват-доцент крутился во дворе – сквозь распахнутое окно то и дело слышался его торопливый говорок.

Кстати, Якова верхом Анна прежде тоже не видела. В Затонске господин надворный советник барственно ездил в пролётке, но Анна почему-то не сомневалась, что её муж, в совершенстве владевший массой разнообразных умений, с верховой ездой тоже справится. Сама она прекрасно чувствовала себя верхом – на коне ли, на велосипеде. Главное, чтобы одежда была удобная. Пока собиралась, мелькнула у неё задорная мысль: нарядиться в панталоны и гетры, что были на ней в день знакомства со Штольманом два года назад. И полюбоваться выражением его лица. Она не сомневалась, что увидит там массу интересного. Но по зрелом размышлении эту мысль Анна отбросила. Даже для родного Затонска, который она приучала ко всему с малых своих лет, этот туалет был несколько чересчур, не стоило проверять, как к нему отнесутся в деревне староверов. Поэтому для поездки в тайгу она предпочла «амазонку», в которой обычно фехтовала с папа: удобный жакет с пелериной, юбка едва ниже колен, к тому же очень хитро скроенная так, что никому не пришло бы в голову, что на самом деле это две широченные штанины - и к этому высокие сапоги. Тоже смело, но всё же не через край.

Яков прежде её в этом наряде не видел, так что она сполна насладилась улыбкой, которую он не смог сдержать, восхищённым сиянием глаз и удивлённо вздёрнутой левой бровью. Кажется, за последние два года Анна столько раз заставляла вздёргиваться эту бровь, что над ней уже новые морщины нарисовались.

Сам Яков был одет ровно также, как и всегда, с неизменным петербургским шиком, только длиннополый сюртук сменился пиджаком ради удобства в седле. Та же шляпа, тот же галстук, сегодня едва заметно ослабленный. Не хватало трости и саквояжа, чтобы вообразить, будто господин следователь опять в Затонске едет на очередное дело. Трость и саквояж оставались в гостинице, в лесу с ними было бы неудобно. Кроме того, в Затонске Анне ни разу не удалось добиться от Штольмана беспрекословного согласия на участие в расследовании. Это было ещё одно завоевание, доставшееся ей вместе с обручальным кольцом. Не удивительно, что она чувствовала себя победительницей.

И не удивительно, что в этой поездке она оказалась в центре внимания.

- Боже, какая крупная малина!

- Анна Викторовна, а вы медведей не боитесь?

- Медведей? – Анна в некотором недоумении посмотрела на галантного спутника, гадая, разыгрывает он её, или всерьёз пугает.

Кроме урядника Егорьева, Андрея Дмитриевича Кричевского и Штольмана в экспедиции неожиданно оказался приезжий из Усть-Горска купец Грохотов. Несмотря на своё купечество и громокипящую фамилию, был он человеком вполне городским и даже в некотором роде интеллигентным. Анна с первого момента ощутила к нему безотчётную симпатию, и, лишь задумавшись, поняла, в чём тут было дело. Купец со Штольманом относились к одному физическому типу: оба худощавые, среднего роста, темноволосые, с резкими чертами лица. В одном только отличались радикально: суровое лицо Штольмана словно бы озаряли огромные, выразительные голубые глаза. Анна в этих глазах регулярно тонула, и выныривать не собиралась – так много всего в них отражалось в любой момент времени – не налюбуешься! Усть-Горский же купец свои чёрные глаза постоянно иронически щурил, от чего выражение на его лице всё время было какое-то двусмысленное: то ли серьёзно говорит, то ли издевается?

- Вы шутите, Карп Егорович, не правда ли?

- Какие уж тут шутки, Анна Викторовна? Ведаете ли, такая вот «шутка» весит двадцать пять пудов, а на бегу догонит вашу лошадь!

- Ведаю, Карп Егорович. В моих краях они, представьте себе, тоже есть. Но вы зря меня пугаете. Сейчас лето – вон какая малина кругом наспела. Медведи нынче сыты.

Грохотов тонко улыбнулся, словно признавая поражение. Он с ней явно флиртовал.

Анна нервно обернулась в поисках своего «немца». Штольман нарочно держался поодаль, чтобы не вступать ни с кем в беседу. А купцу самоуверенности было не занимать. Или он полагал, что муж её по-русски не понимает? Или считал его вовсе слепым?

Симпатия к Грохотову у Анны стремительно улетучивалась. Она с тревогой вгляделась в лицо мужа: как реагирует? Пока, вроде бы, спокойно. Едет с видом слегка надменным, смотрит с лёгким прищуром. Ох, нет! Совсем он не спокоен. Уже головой повёл недовольно – в своей обычной манере: «Ну и ну!»

Анна отчаянно засигналила Якову глазами, что всё у неё в порядке, что любит она только его, и на заигрывания купца отвечать не собирается. Яков чуть заметно улыбнулся в ответ, но, кажется, расслабился.