"Сердце Шивы"

- И я должен вам верить? – резко спросил сыщик.

- Ты можешь верить или не верить, я сделаю так, как сказал. Ей ничего не угрожает. А ты привезёшь мне камень.

Анна видела, что муж сильно взволнован. Лицо словно закаменело, только изредка подрагивало левое веко.

- Яков, пожалуйста! – еле слышно попросила она. – Помни: Митя и Верочка!

- Хорошо, - после раздумья сказал Штольман. – Я привезу тебе камень. Но берегись нарушить своё обещание!

- Ты смелый человек, - рассмеялся Калидас. – Угрожаешь мне?

- Не надо! Пожалуйста! – прошептала Анна по-русски.

Штольман длинно выдохнул и опустил голову, подчиняясь. Калидас сделал знак охранникам, которые завязали сыщику глаза и под локти потащили его к выходу.

- Подождите!

Анна сама не заметила, как оказалась подле. Не могла она позволить, чтобы их разлучили, не дав попрощаться. Обвила руками шею мужа, сдернула с глаз повязку, принялась покрывать поцелуями любимое лицо.

- Я вернусь, - пообещал он ей.

- Я знаю.

Потом она сама аккуратно поправила повязку, погладила взъерошенные кудри.

- Я люблю тебя! Жди!

- Я люблю тебя! Возвращайся скорее!

А потом его увели. Анна развернулась к радже, сделала несколько шагов по направлению к трону с непримиримым выражением на лице. Он думает, что русская женщина будет стенать и жаловаться? Он просто не знает Анну Викторовну Штольман!

Она стиснула пальцами свои локти, и вдруг поняла, что на плечах так и остался пиджак Якова Платоновича. Вдохнула родной запах и решительно вздёрнула подбородок навстречу покровительственной улыбке Калидаса.

========== Танец Шивы ==========

Обратно его доставили без особых церемоний, перекинув кулём через седло. Лука больно давила живот, но Яков практически не замечал этого, поглощённый другими ощущениями, на которых он сосредоточился целиком. В самом начале пути подковы клацали по камням, хотя дорога была ровная. Потом лошадь будто бы взбиралась на какую-то гряду, ощущение натужного подъема было отчетливое. Совсем не пахло болотом, как было, когда их вели к Калидасу. Зато через некоторое время он уловил свежую струю воздуха и различил плеск воды на камнях. Потом надолго воцарилась пропитанная запахом прели влажная духота джунглей.

Собранные вместе эти приметы говорили о том, что обратно его везут другой дорогой. Раджа делал всё, чтобы сам он ни при каких обстоятельствах не смог добраться до его убежища. И это убеждало в том, что убежище тайное. Не официальный дворец, который англичанам, конечно же, известен. Иначе к чему такие хлопоты?

Еще одна уверенность, которую он успел обрести, пока его везли, заключалась в том, что у раджи их кто-то опередил. Калидас откуда-то знал о сыскных талантах Штольмана, кем-то старательно преувеличенных. А ещё он сразу заинтересовался Анной. И назвал её аватаром. Это Штольману сильно не нравилось. В дороге, держась в отдалении от жены, он, тем не менее, слышал рассказ профессора об ипостасях Шивиной супруги. И, кстати, знал, чем история заканчивалась. Эту часть Стивенс ему поведал уже без Анны, припёртый к стенке суровым допросом в ту же ночь. И вынужден был дать слово, что Анна Викторовна об этом продолжении ничего не узнает.

И вот теперь Калидас, впервые в жизни видевший Анну, сразу дал понять, что знает об этом курьёзном сходстве судеб, которое, кажется, произвело на неё глубокое впечатление. Притом, что телеграфа у Калидаса не было.

Много ли народу слышало тот разговор? Человек десять, наверное. А те, кто слышал, могли с кем-то поделиться. В общем, под подозрением можно было смело держать все две сотни сипаев. И профессора Стивенса тоже.

С одной стороны, было что-то успокоительное в уважении, продемонстрированном Калидасом. Индусы, верившие в бесконечный круг сансары, с готовностью находили в любом червяке воплощение божества. Если они сочли Анну аватаром Парвати, то это обеспечивало ей не только уважение, но и безопасность, пока его нет рядом с ней. Это Якова Платоновича устраивало.

Не устраивало его продолжение сказки. Потому что жена Шивы пережила три воплощения. И Анна в своих видениях уже видела третье.

В мистику он по-прежнему, не верил, так что перерождения любимой не опасался. Но тревожило то, что её это неминуемо должно напугать… уже напугало однажды.

А его не будет рядом.

Плохо.

Он на некоторое время отвлёкся от дороги, пытаясь это обдумать, и теперь корил себя за то, что не совсем отчётливо представлял последние несколько минут пути. Кажется, они продолжали ехать по джунглям. И все? Или было что-то еще?

Потом джунгли внезапно кончились, а его довольно грубо швырнули, заставив больно удариться коленями. Копыта простучали снова, и Штольман понял, что остался один.

Некоторое время он продолжал стоять на коленях, пытаясь восстановить в памяти телесные ощущения движения и определиться с направлением, откуда его привезли. Потом достал из сапога нож и избавился от верёвок и повязки на глазах.

Ледяной ком где-то в солнечном сплетении был, скорее, душевного свойства и представлял собой парализующее отчаянье. Очень хотелось размозжить себе кулаки о ствол ближайшего дерева, чтобы телесной болью заглушить эту боль. Разумеется, он не позволил себе этого сделать. Он найдет, обо что их ещё размозжить.

Точнее, об кого.

Он давно уже знал одно действенное средство от отчаянья – работу. Ему предстояло много работы. И начинать следовало прямо сейчас.

Если судить по ощущениям, в заточении они пробыли довольно долго. Но вечер ещё только наступал, значит, ощущение не соответствовало действительности. Впрочем, сыщик знал, как обманчив вечер в тропиках: ночь наступает практически без сумерек. А потому торопился использовать каждую минуту светлого времени.

Выгрузили его на скрещении трёх дорог. Сообразуясь со своими представлениями, он выбрал одну из них и двинулся по ней скорым шагом. Свежая куча конского навоза убедила его, что по дороге только что проехали всадники, но само по себе это ещё ничего не значило. Всадники могли проехать по любой из трёх дорог, и не обязательно это были те, кто ему нужен.

Успокоился он только тогда, когда дорога свернула в чащу, и в ноздри снова ударил знакомый пряный букет лесных ароматов. Под сросшимися, сплетёнными лианами кронами деревьев было уже почти темно, но дорога под ногами была торная, и он уверенно шагал по ней. Брегет у него не отобрали, он засек время, когда тронулся в путь. Через час скорого марша по джунглям тропинка поползла вверх, и справа открылся небольшой, но живописный водопад. Яков Платонович с облегчением вздохнул, вспомнив свежесть и плеск воды, замеченные им ранее. Он был на верном пути.

Затем была невысокая гряда. Достигнув верхней точки подъёма, сыщик решил оглядеться, ощущая, что темнота может наступить в любой момент. Зрелище, представшее его глазам, было фантастическим.

Он увидел мёртвый город в джунглях. Деревья ворвались в него, куроча мостовые, проламываясь сквозь стены дворцов и храмов. Причудливые индуистские постройки тонули в сплетении лиан, покрытых крупными, яркими цветами. Порой строения уже нельзя было отличить от скал, на которых они были возведены.

Этот город был пуст. И пустовал он давно.

Но Штольмана привезли отсюда, а значит, он должен идти дальше. Не успел он ступить на разрушенную мостовую заброшенного города, как в считанные минуты на джунгли спустилась ночь.

Продолжая двигаться с предельной осторожностью, он вдруг услышал отдалённый рык и вспомнил о хищниках. Совсем уже лишнее в его обстоятельствах. Револьвер у него отобрали. К тому же, Штольман сомневался, что тигра можно застрелить из револьвера. Помедлив немного, он всё же решил продолжить путь сквозь мёртвый город. Здесь были люди. Едва ли тиграм очень нравится такое соседство.