Страница 4 из 6
движения тапера,
следя за ней глазами.
Они исполняют синхронный танец.
Тапер взмахивает руками вверх, и ее, словно ветром, относит к стене зала. Затем она возвращается, подчиняясь неспешному ритму ноктюрна. Все быстрее и быстрее кружась, она начинает выкрикивать невнятные звуки, гаснущие в музыке пианино. Юбка поднимается под прямым углом, как у волчка. Спина женщины выгибается, словно натянутая струна. Она резко садиться на пол и опускает голову. Пианино стихает.
Женя всматривался в девушку. Веселые беззаботные черты лица обрели спокойную уверенность. Мочки ушей продевали кольца серег со свисающими камнями. Возникший словно из ниоткуда, зонт держался хвостиком за ее запястье. Длинный плотный плащ укрывал теперь Ирину.
Вокруг головы девушки появилось зеленоватое свечение, в такой перспективе похожее на нимб.
Ирина присела перед ним, поставив на колени сумочку. То, что казалось зеленоватым нимбом, осталось на небе. Овальное святящееся пятно с маленькими, идущими по всему краю лапками. Словно огромная сороконожка ползла по небу и вдруг замерла, боясь быть замеченной. Расстегнув молнию, Ира достала из этого женского чемоданчика нечто похожее на маленькую таблетку и поднесла ко рту юноши. Повинуясь, он взял губами предмет и проглотил. Девушка скрылась в бетонном коробке надстройки.
Не в силах оторвать взгляда от необычного ночного явления, Женя принялся разглядывать каждую "лапку" и каждый "усик" небесного насекомого. Свет на нем играл, переходя от изумрудно-зеленого к пепельно-белому, и обратно.
По мере того, как проходило время, небо менялось. Оно перемещало звезды и луну на своем фоне, будучи вечно недовольным собой художником, меняло эскиз. Сороконожка блекла, преображаясь и тяготея к уже красным оттенкам. Постепенно выходя из белого цвета, вступала в желтый, розовела, и вновь обращалась в желтый.
Женя чувствовал, что сороконожка общается с ним, но не словами, а использует те свойства, которые доступны ей - цвет и пульсация света. Она говорила с ним о бытие и роли его в этом бытие, обещая быть отныне мудрым наставником на пути долгой жизни.
Усики и ножки налились флуоресцентным и растворились в наливающейся утренней синеве неба. Женя закрыл глаза и тут же обнаружил, что спит.
Экран темнеет. Женщина-тапер встает, подходит к пианино, открывает крышку и начинает играть. Эту мелодию я, конечно, узнаю. Ты помнишь? Да, "Путь в Вальхаллу" Вагнера. Правда, старое пианино обрезает многие тона, и мелодия получается куцей. Тем ни менее, это точно Вагнер.
Появляется черно-белая рамка. Текст:
"Часть II. Прощание"
Евгений проснулся от приступа сильнейшей тошноты. Толчком рвотной массы его вытолкнуло из сна. Предчувствуя беду, еще не поняв, что происходит, Женя резко повернулся на бок. В этот же момент рвота наполнила рот, и он разомкнул губы. Разнородная масса была исторгнута. Юноша приподнялся, оперевшись одной рукой и сплюнул остатки гадости. Затем сел. Протер свободной рукой глаза и огляделся.
Он также был на крыше. Чуть выше дома поднялась утренняя дымка, и солнце уже пробивало ее сильными жаркими лучами.
Женя сел, вытер ладонью подбородок. Его внимание приковала надстройка в виде бетонной будки, служившая выходом на поверхность крыши. Вчера он мельком взглянул на нее, и его поразило наличие проемов в ней. Когда они с Ирой шли сюда, он готов был поклясться, никаких проемов не было. Так же вчера монолитная своей щербатостью серая стена надстройки была девственно однообразна. Сегодня же красовалась надпись, исполненная баллоном черной краски.
Текст на экране:
"Я БЕЗНАДЕЖНО ВЛЮБЛЕНА В ТЕБЯ"
Из центра этой бетонной коробки торчала кирпично-красная труба, а одна из стен была буквально завалена разного рода столбиками и решетками, перевязанными проводами. Создавалось впечатление, что эти металлические скелеты играют в перетягивание каната.
Неровная поверхность битума тут и там собрала небольшие озерца росы, но они уже иссыхали. Рядом с юношей располагалось самое большое озерцо на этой крыше - озерцо, созданное им, но не по его воле. Он брезгливо покопался в нем пальцем и выловил оттуда небольшой комочек бумаги. Стиснув зубы, Женя развернул его.
Маленький смятый лоскуток уже подвергся действию желудочного сока, но надпись можно было прочитать. Синей шариковой ручкой на клочке тетрадной бумаги в клеточку почерком прилежной ученицы было выведено:
"Приходи попрощаться"
Не теряя ни секунды, Женя встал и поспешил в подъезд. Миновав бетонную надстройку, он вырвался из-за рыже-черной двери во внутренности дома. Ноги перебирали ступеньки, словно поезд, мчащийся над шпалами. Иногда Женя хватался за перила, чтобы войти в очередной резкий поворот между пролетами. Каблуки его осенних туфель выбивали чечетку по трещинам старых ступеней. Узоры напольной плитки сменяли друг друга, но все они были неизбежного желтого цвета, цвета ушедшего времени.
Там, где голубая краска стен встречалась с известкой, будто пограничники, сновали туда и сюда мелкие пауки и сенокосцы. В воздухе висел сигаретный дым и запах скисшего крепкого вина. Видимые раньше надписи и рисунки на стенах заросли.
Женя бежал вниз, то и дело, обивая туфли о стены, дабы вытрясти из них огрызки, песок и пепел. В подъезде никого не было. Словно кто-то существовал тут минуту назад, но затем вышел из бытия лестничных клеток, оставив лишь след, что позабудется пространством подъезда через пару мгновений.
Юноша бежал вниз. Ни звука, ни вздоха, ни преград. Он спускался вниз со скоростью света, но свет будто бы давно опередил его. Словно попавший в уснувший маленький город, имеющий все шансы прослыть бунтарем лишь за то, что находится вне квартиры, Женя не встретил даже маленькой собачонки или таракана. Лишь пауки сопровождали его, будто верные лакеи подъездных пространств.
Где-то в этом месте, где кирпич в оконном проеме доходил почти до самого потолка, было нацарапано имя Ирины. Женя потрогал ровную стену. Все давно заросло.
Спустившись по последним ступенькам, юноша вырвался из чрева дома в чавкающую седеющую осень.
Механик вновь меняет бобину. Тапер будто не замечает этого, продолжает играть Вагнера. Китаец с кошкой не двигаются.
Мне вмиг стало неудобно сидеть. Что-то мешает. Рукой я нахожу на своем кресле бог весть откуда взявшийся маркер. Выкинуть его некуда, и я убираю в задний карман штанов.
Бобина заменена. Экран вспыхивает новой картинкой.
Бог сердитым ребенком срывал остатки листьев с деревьев, смешивал их с уличным мусором и швырял в лица прохожих. Тепло ушло в безвременье, оставив людей сиротеть и кутаться в толстые ткани. Вассалы надвигающейся зимы скрежетали и лязгали металлом, били бутылки, бесновато каркали в окна и долго смеялись в безлюдных закоулках города.
Ветер скулил и кружился загнанной бездомной собакой, хватающей в зубы все, что удавалось, и тут же бросал это. Зима ожидала своего часа, стояла у метро, держа в руке отрезанную голову девочки-лето, но дальше пока не шла. Скрюченным пальцем тыча в небо, обещала разобраться со всеми, как только вступит в свои права.
Мелкий дребезжащий холод пробрался под куртку, схватил Женю за лопатки и понес по городу. Лужи рябили и меняли берега. Птицы пили из них. Плотно укутанные прохожие оставляли обнаженными лишь глаза, которыми чертили свои маршруты. Битком набитые автобусы принимали грязевые ванны. Дома темнели стенами.