Страница 9 из 43
— Почерк, доктор, почерк у нее все тот же, что и в детстве.
Она укачивает письмо на груди, словно младенца.
— Если вы отдадите мне его, я буду мысленно разговаривать с моей девочкой.
Португалец в нерешительности кусает губы. Мать пристально смотрит ему в глаза. Доктор разбирается в недугах. Ему ли не почувствовать, как болит сердце матери, когда ее дитя далеко.
— Я боюсь только, как бы это письмо не расстроило вас еще сильней.
— Не волнуйтесь, доктор. Платок у меня большой: сколько ни наплачу, все вытрет.
Он протягивает ей письмо. Она начинает притопывать и кружиться. Благодарность так велика, что ее можно выразить только всем телом. Дона Мунда танцует. Сидониу Роза не знает, что нынче же вечером, только загорятся звезды, она встанет у открытой двери веранды и будет беседовать с теми, кого нет. И надолго увязнет в сведении несводимых счетов с судьбой. Врач не знает, что во тьме во все стороны тянутся дороги. И по одной из этих дорог придет Деолинда. Придет об руку с богом, лишенным неба, и сядет на стул, на который с самого ее отъезда никто не садился.
Мунда целует и целует конверт. Потом складывает его, чтобы он поместился в лифчик.
— Вам везет, доктор. Мне моя дочь никогда не писала.
— Честно говоря, дона Мунда, мне кажется, тут что-то нечисто.
— В каком смысле нечисто?
— Деолинда не говорит мне всей правды. Приезд постоянно откладывается… И почему бы ей не написать, где она?
— Вы ничего не понимаете: дело не в вас. Дело в старике, в ее отце.
— В отце?
— Дочь откладывает приезд, боясь застать отца больным, немощным, одной ногой в могиле. Это от него она прячется.
— Не знаю, не знаю…
— Зато я знаю, я ведь ей мать. Деолинда слишком любит отца, чтобы вынести подобное зрелище…
— Так напишите, пусть возвращается: я позабочусь, чтобы к ее приезду отец стал кровь с молоком.
— Доктор, я не понимаю.
— Ну это просто такое образное выражение.
— Всякие такие выражения используют тогда, когда боятся сказать правду. Вы уж простите за откровенность, доктор Сидоню, но у меня что на уме, то и на языке.
В разговор врывается шум и крики с улицы. В первый момент всплывает мысль об уличных беспорядках. Потом становится ясно: это духовой оркестр с барабанами. Он марширует посреди улицы, за ним — колонна борцов за демократию, скандирующих лозунги и размахивающих флагами. Предвыборная агитация в разгаре.
— Опять эта свора жуликов, — ворчит Мунда.
— Бога ради, говорите потише.
Дона Мунда презрительно щелкает языком и продолжает так же громко.
— Впереди, ясное дело, патрон всех жуликов — господин Районный Администратор.
Врач кланяется проходящей процессии. Он приветствует Алфреду Уважайму, пожизненного Районного Администратора. Тот кивает ему в ответ и с улыбкой указывает на флаг, развевающийся на верхушке флагштока. Не далее как на прошлой неделе чиновник приходил к доктору на прием. Он вошел в кабинет, подволок поближе стул и сел на него, раскорячившись так сильно, как только власть имущие могут себе позволить. Не давая ни секунды передышки носовому платку, он беспрерывно елозил им то по лбу, то по шее. В тоне его неведомо как совмещались мольба и приказ:
— Мне нужно лекарство, доктор.
— Лекарство? Вы не могли бы выразиться поточнее?
Нет, он просил не афродизиака, как подумал сначала доктор. Ему требовалось средство, способное прекратить потоотделение. Не дезодорант, а абсолютный ликвидатор пота. Он хотел вообще избавиться от потовых желез.
— Потливость — недостаток, свойственный бедноте. А мы, дорогой мой доктор, боремся с бедностью, не так ли?
Так что пусть доктор освободит его от этой плебейской тенденции. А то он тут недавно по непростительному недосмотру утерся национальным флагом.
— Вы только подумайте: вытер пот со лба нашим священным знаменем!
Чиновник злоупотребляет эпитетами, как другие заикаются. Никогда не скажет «наш поселок», а только «наш утопающий в садах поселок», хотя обильной растительностью здешний пейзаж похвастаться не может. От него не услышишь простое слово «страна», а только «наша горячо любимая дивная Родина». Боясь показаться слишком лаконичным, доктор тоже стал уснащать свою речь эпитетами. Из тех же соображений он сейчас улыбается и радостно машет всем проходящим.
— Извините, доктор, — ворчит Мунда, — по-моему, вы ему слишком потакаете.
К примеру, Уважайму велит не допускать других посетителей в медпункт, когда сам прибегает к его услугам. А врач и рад стараться. Да к тому же закрывает глаза на то, что Уважайму умыкает с медицинского склада продукты, медикаменты, спирт, матрасы, простыни. Португалец признает, что действительно слишком уступчив. Но он не знает, как вести себя в мире, где у предпринимателей нет предприятий, а государственные служащие решают исключительно частные вопросы.
Но вот опять наступает покой, и поселок постепенно приходит в себя после шумного нашествия. Говорят, будто тишина внушает страх, потому что в пустоте никто ничему не хозяин. Возможно, по этой причине врач торопится вновь заговорить:
— Почему бы нам не рассказать вашему мужу?..
— О чем?
— Обо всем, о нас с Деолиндой…