Страница 30 из 43
— Эта женщина — ведьма!
Врач помогает ему вернуться в кровать. Старик ворочается, устраивается поудобнее, натягивает простыню до подбородка. Внезапно начинает казаться, что под белым полотном нет никакого тела. Бартоломеу так и застывает, безвидный и пустой, но вдруг одним движением скидывает простыню и зовет:
— Доктор!
Сверкающий взгляд впивается в португальца и хриплый, даже нарочито хриплый голос произносит:
— Я знаю, что вы не врач!
— Что?
— Вы не врач. Вы всех обманываете — вот так.
— Вы видели… Верните папку!
— Вы не врач, и об этом узнает весь поселок. Вас выставят отсюда, не успеете и глазом моргнуть.
— Я просто не полностью окончил курс… Осталось несколько предметов…
— Вы не врач.
— Прошу прощения, я только хотел…
— А если бы наоборот? Подумайте, что было бы с африканцем, которого в Европе поймали бы с поддельными документами?
— У меня документы не поддельные.
— Верно. В документах-то все правда. Это вы поддельный.
Врач решает, что разговор окончен. Теперь придется жить под постоянной угрозой, он бредет вон из комнаты, и от стыда у него заплетаются ноги.
— Куда же вы? — спрашивает старик, внезапно смягчившись.
— В пансион. Все ведь уже ясно.
— Вам незачем уходить.
— Мне здесь больше нечего делать.
— Забудьте, что я вам наговорил. А я забуду остальное.
— Не знаю. Я не могу.
— Все это не имеет значения: вы не настоящий врач, но и я не больной.
Здоровье ни при чем. Он умирает от тоски по Жизни. Механик разглядывает свои кулаки. На руках время должно оставлять меньше следов, чем на лице. Ведь именно руки делают нас людьми. Руки сделали его механиком. А с такими суставами будет трудно теперь сложить ему руки на груди, когда помрет. Он вновь берет слово:
— Не беспокойтесь. Все останется между нами. Для нас вы всегда останетесь доктором. Моим личным врачом.
— Не знаю, что и сказать.
— Только вот одно условие: никогда больше не спрашивайте, что у меня болит.
Как он может понять, что именно у него болит, когда он весь — сплошная боль? Когда ему больно быть человеком в мире, где человеку нет места?
— Я не умереть боюсь. Я боюсь снова родиться.
Вот потому-то ему никак не удается отправиться на тот свет. Так и живет по инерции, как ногти растут.
— То, что вы врали, будто у вас есть диплом, — полбеды. Я другого не могу вам забыть.
Бартоломеу с трудом поднимается, достает из шкафа оставленную врачом папку и с размаху вываливает все ее содержимое. Множество конвертов рассыпается по полу.
— Вы ни разу не отправили ни одного моего письма. Вот в чем главный обман!
— Я собирался отправить их, когда поеду в город.
— Но уж теперь поклянитесь мне, что это письмо вы отошлете. Я в нем прощаюсь с Изадорой.
— Обещаю.
— Это мои последние красные гвоздики.
Глава пятнадцатая
На площади сквозь толпу Мунда разглядела доктора. Он сидит в открытом кузове грузовика, мотор работает, воздух раскрашен сизой дымкой, машина вот-вот тронется. Судорожно запахивая на груди капулану, Мунда бросается на перехват португальца:
— Уезжаете, доктор?
— Еду в город. Не могу больше ждать сложа руки. Буду искать Деолинду.
Мунда завязывает, развязывает и снова завязывает концы ткани на талии, как будто пытается привязать к телу слова.
— Нашли же вы время, доктор.
— По-моему, время самое подходящее. Пора.
Время самое подходящее, повторяет он, будто пытается уговорить себя. Эпидемию менингита он одолел, вчера уже убрали палатки полевого лазарета. Что еще держит его здесь?
— Да уж, доктор, нашли вы время, — повторяет Мунда. — Именно сегодня Бартоломеу чувствует себя намного хуже.
— Ему стало хуже?
— Когда вернетесь из города, застанете труп.
— Дайте ему таблетки, которые лежат на комоде.
— Вы же знаете, что из моих рук он лекарств не берет.
— Не понимаю. Еще вчера вечером он утверждал, что ему гораздо лучше.
— Он умирает. До завтра не протянет.
— Я не могу теперь к вам приходить, дона Мунда. Он разве не сказал вам?
— О чем?
— Он не сказал, что я не врач?