Нивей И Аурей

Аурей, параллельно с восторгами по поводу творения, и вообще, давно уже наблюдал за ситуацией, которая складывалась в непосредственной от него близости, на пешеходном переходе прямо перед ними.

Вот, что он видел.

Короткая улочка вливалась в озеро площади, словно обращенная вспять Ангара в Байкал. Движение по улочке было односторонним, поэтому со стороны площади она была закупорена ядовито-желтым "кирпичом", хорошо и издалека видимым на круглом красном поле запрещающего знака. "Кирпич" висел над другим знаком, синим, на котором в равностороннем белом треугольнике черный человечек бодро преодолевал черно-белые клавиши перехода. Человечек перемещался справа налево, что предполагало стремительность преодоления преграды. Но так было лишь в графическом варианте, на рисунке, в реальности же народ на переходе стоял. Народ ждал, когда же, наконец, прервется этот бесконечный поток автомобилей, чтобы можно было без опаски и риска для жизни перейти улицу. Но машины все шли и шли сплошным потоком, затирая переход резиной своих колес, наплевав на формальное преимущество пешеходов, цинично пользуясь самовольно присвоенным себе правом сильного. И не находилось желающего, смельчака, чтобы это право у них оспорить.

Расчлененный переходом тротуар стелился от автобусной остановки к Центральному городскому рынку, расположенному неподалеку, поэтому народа в обоих направлениях перемещалось немало. Прибытие опальных ангелов в город для его населения прошло незамеченным и никак не сказалось на функционировании городского хозяйства. Все было, как и прежде: граждане, сохраняя жизни и здоровье, смело стояли на краю тротуара у перехода, посылая оттуда знаки, автомобили, сдержанно урча, двигались мимо них, соблюдая строй, а их владельцы, приникнув к штурвалам, зорко выглядывали потерявших осмотрительность нарушителей конвенции.

К счастью, некоторых погонщиков автотранспортных средств интересовали так же и вещи иного свойства.

Вот к переходу, именуемому в официальных документах пешеходным, подкатила черная Инфинити.

Ее владелец, с напряженным выражением лица сканировавший обстановку по обе стороны от вектора движения, вычисляя возможные опасности и посягательства на свои права, вдруг расплылся в улыбке. Потому что, к счастью, иногда жизнь одаривала и их, реальных авто каторжан, обыкновенными человеческими радостями. Вот и владелец Инфинити неожиданно, но к полному своему удовольствию увидел на берегу тротуара двух девиц в сильно укороченных костюмах. Водитель так изумился этому обстоятельству, что тут же ударил по тормозам, чем несказанно удивил и заставил остановиться перед самым переходом своего стального японского зверя.

Поток машин немедленно прервался, но никто из его непосредственных участников не понял, что собственно произошло и в чем причина смены, так сказать, парадигмы дорожно-транспортной обстановки.

Сбитые с толку пешеходы замерли с двух сторон улицы, выжидая дальнейшего развития событий. Водитель-неформал, понимая затруднительное состояние граждан и свою меру ответственности за него, но обращаясь прежде всего к запримеченным им девицам, сделал широкий жест рукой, приглашая их, а также и все общество в целом, к преодолению пешеходного препятствия.

Девчонки заулыбались в ответ галантному автолюбителю, состроили ему глазки, так же помахали ручками, и, не отводя восторженных глаз от прилипшего к лобовому стеклу - изнутри - лица владельца Инфинити , осторожно нащупали кончиками пальцев зыбкую поверхность перехода и, взявшись за руки стали его преодолевать.

На этом их роль в нашей истории заканчивается, а все основные события начинают стремительно происходить на противоположной стороне улицы, где, скептически оценивая шансы девчонок благополучно добраться до противоположного берега перехода, на самом краю оного, стоял мужичок средних лет и средней комплекции. Звали мужчину Оборданцев Александр Борисович, прозвище у него было Чума, и работал он слесарем на местной автобазе.

Аурей мог бы сказать, что все про мужика он прочитал в Хрониках Акаши, где, как известно, все про всех записано, но на самом деле он пролистал, разумеется, виртуально, лежавший в нагрудном кармане его рубашки в крупную клетку с короткими рукавами паспорт. А про то, что все кличут мужика Чумой - так про то у него на лице написано. И правда, достаточно было только взглянуть на Александра Борисовича со стороны, чтобы так и сказать: Чума! Некоторые еще пытались, по недомыслию или из хулиганских побуждений, переврать фамилию Александра Борисовича и обозвать его то Оборванцевым, а то даже Ободранцевым. Но с такими остряками он долго не церемонился, вообще не церемонился, сразу пуская в дело имеющиеся в его распоряжении средства прояснения сознания. И к следующей встрече эти лица звали его не иначе, как Александр Борисович, а за глаза величали Чумой. Оба варианта господина Оборданцева устраивали вполне.

Был Александр Борисович, как уже указывалось, средней комплекции, то есть среднего роста и весьма средней упитанности. То есть жилистым он был, многожильным даже, жилы его были навязаны узлами и лежали в нужных местах тела буграми. Лицо же его было плоским, с удлиненным азиатским разрезом глаз, но вся его азиатскость заключалась скорей в повышенной хитрости, которая заставляла его смотреть на мир через постоянный прищур карих глаз. Носил Чума бороду, можно даже сказать, что бороденку, давно не стриженную, но не длинную, не лопатой, а скорей совком, с проседью и застрявшими в ней хлебными крошками и крупицами табака. Волосы его тоже давненько не встречались с ножницами, тоже с проседью, были забраны в хвостик и стянуты на затылке черной резинкой от велосипедной камеры. Эти резинки Борисыч регулярно нарезал кольцами от старой камеры, и всегда имел несколько про запас, поскольку прочность у них была никакая. Только, как он ни старался упорядочить прическу, несколько прядок все равно постоянно выбивались из-под резинового гнета и налезали на глаза, отчего он выглядывал из-за них, словно из-за куста. Никогда не знавшие утюга брюки, в которые был облачен Чума, традиционно сползали с бедер и держались за копчик, по крайней мере, сзади. А, может быть, он просто держал их руками, засунув оные в карманы по самые локти. В общем, к описанной картине следует добавить еще скуренную на три четверти "Приму", которую он, скалясь, сжимал в углу рта черными и прокуренными зубами. Смолистый дым сигареты ел правый глаз, Александр Борисович, отстраняясь от него с целью минимизировать раздражающее воздействие продуктов горения табака, внимательно, как уже говорилось, следил за перемещением девиц по переходу, а так же за действиями других участников движения, совсем не торопясь сам вступать в эту воду.

За спиной у Чумы, дыша ему аккурат в хвост на затылке здоровым пивным духом и периодически туда же отрыгивая, стоял тучный краснокожий мужик в одних красных с крупными зелеными цветами ситцевых трусах до колен, по виду - типичный курортник. Имени его никто не удосужился узнать, мужик спешил, был раздражен и хамоват по натуре, и что с таким, спрашивается, связываться?

- Э, мужик, ты че тормозишь? - полюбопытствовал он душевно, но сипло у Чумы.

Александр Борисович молча оглянулся на нечаянного эпизодического собеседника через плечо, мол, шотакоэ?

- Ты идешь, нет? - не унимался, и даже настаивал на своем курортник.

- Торопишься, что ли? - полюбопытствовал Чума.