Страница 52 из 57
Подойдя до узкой служебной лестницы, ведущей на верхние этажи, Хаймович услышал шорох катящего за ним шара. Где он гулял, этот бильярд переросток, было непонятно. Но то, что он сейчас последует за ним, Хаймович не сомневался. Сомневался только, в его мирных намерениях. Как бы эта тварь не захотела им поужинать? И потом…Он же шар. Как он поднимется по ступенькам? Поэтому, поколебавшись, Хаймович остановился на половине пролета, чтобы подождать своего пациента.
Шар же, докатился до лестницы, крутанулся волчком, отчего песчинки пыли под ним, противно скрипнули, и изменил направление, попытавшись подняться по ступенькам.
– Бум! Трах! – между шаром и блестящими металлическими перилами (то ли никелированными, то ли из нержавейки) пролетел сноп синих искр, и в воздухе ощутимо запахло озоном. Шарик откинуло назад, и он гулко стукнулся в стену, облицованную белой керамической плиткой. От удара плитка на стене треснула, и ее кусочки посыпались на пол.
– Т-а-ак, – произнес Хаймович, наблюдая за метаморфозами, происходящими с шаром. Тот забугрился, вытягивая конечности, шкура на нем пошла пятнами, то приобретая серый цвет бетонного пола, то белой плитки. И когда он, наконец, трансформировался, то был похож на замшелую египетскую статую, выгоревшую на солнце и сливающуюся с окружающей пустыней. Только в данном случае, он сливался по цвету с полом и стенами. И его можно было принять за скульптуру какого-нибудь унылого художника авангардиста, ваяющего в стиле "пейзаж городской свалки".
– Мимикрия неплохая, – одобрил Моисей Хаймович, внешний вид аморфа, – Ну, что дружок? Пойдем?
Дружок как не странно, ничего не ответил, а лишь наступил передними конечностями на лестницу. Мягкие шершавые подушечки пятипалой лапы легко и устойчиво припечатали ступеньку.
Я чувствовал, что двуногий меня боится. И не зря. Голод терзал меня изнутри. Но голос звучавший и ласково зовущий меня, успокаивал и обещал, что я съем его потом…Потом. А пока он нам нужен. И мне нужно идти за ним, и не противится тому, что он будет делать.. Хорошо. Я подожду. Я умею ждать.
– О чем задумался, дитя природы? – спросил я у Сивуча, разглядывающего непонятные агрегаты. Все эти ящики, шкафы и коробочки подмигивали различными мелкими лампочками, словно светлячки в них поселились, а шумели они как сверчки, некоторые шкафы просто выли как жук-пугальщик. Есть такой жук, сам размером с кулак, а как заревет, словно бешеная собака, что вороны его пугаются и не трогают. Хотя безобидный жук на самом деле, мы их ели. Не очень вкусный, но какая, ни какая, а все-таки пища, для семилетнего ребенка.
– Сложно оно тут все устроено, – задумчиво сказал Андрей.
– А ты думал,- усмехнулся я,- Это тебе не ножик, где кроме лезвия и рукоятки нет ничего.
– Да я и не думал…Просто ищу красную кнопку, и никак не вижу.
– Почему именно красную?
– Есть такое предание, что важные кнопки красят в красный цвет. Ну, те, которые при нажимании к взрыву приводят…Вот их красными и делают, чтобы случайно не нажал ни кто.
– Ты гонишь что ли? – опешил я. Взрываться у меня в планах не было. По крайней мере, именно сейчас.
– Нет. Просто я пришел туда, куда должен был. И должен выполнить приказ до конца… Вот, тебе и на? Я собственно планировал тут кое-что порушить, но не так кардинально. А впрочем…
– Ты дурень деревенский, куда лезешь?
– Я же объяснил. Мне нужно выполнить приказ, – сжав зубы, холодно и решительно проговорил Сивуч. Слово "дурень" он игнорировал, так же как и предыдущее "дитя природы". Я занервничал. Весь наш с Хаймовичем план и строился на нашей несовместимости. Нам нужно было срочно подраться. Именно здесь, вот сюда, куда я потихоньку передвигался, в этом большом, светлом и шумном зале. Где стояли высокие шкафы с черными сетчатыми дверями. На дверях поблескивали три металлические буквы- 1ВМ. А шкафы выли, и выли. Словно выпрашивали хорошего удара под дых, иначе они не заткнуться. Шкафы стояли в ряд, за стеклянной перегородкой, отгораживающей их от остального помещения. Тут ощутимо было прохладнее, чем в другой части комнаты.
Как писал Хаймович " вы ему не нужны, и после того как я уйду, жизнь ваша не будет стоить ничего. Поэтому если вы предпримете явные враждебные действия, ИР может привести свою угрозу в действие". А значит, нам нужно как бы невзначай тут кое-что повредить. Но чем больше я смотрел на шкафы и перегородку из толстого стекла, тем больше меня одолевали сомнения. Это же, как надо Сивуча припечатать, чтобы он это стекло пробил? Именно пробил. А не вошел через двери рядом, что будет "сразу воспринято как опасность". А ведь еще нужно зайти в узкий проход за шкафами? Как бы невзначай…
– Ты, что думаешь? Я тебе дам рисковать нашей жизнью? Пока там старый за нас отдувается? А вот уж хрен ты угадал!
– Мне наплевать, кто за что отдувается, – смачно сплюнул в сторону Андрей. И его харчок попал на ручку ящика в столе, и соплей свесился вниз. Здоровый такой харчок. Откуда столько нехорошего в организме молодого полковника? Ну, да ничего, сейчас я с него содержимое повыбью.
– У меня есть задание, и я его выполню и ни на кого рассчитывать не буду. Тем более, что мне все равно конец…
– Ах ты чурбан тупорылый!
И я хлестко наотмашь ударил Сивуча в ухо. Но тот видимо ждал удара, и успел пригнуться. А присев, впечатал мне кулаком по причинному месту. Больно. И я, почти не притворяясь, откинулся назад, спиной пробуя стеклянную перегородку на прочность. Перегородка обиженно хрустнула, и по поверхности молнией прочертилась трещина. Должно же мне хоть в чем-то везти? – подумал я, скрючившись на полу, и борясь с нетерпимой болью. Меж тем Сивуч стоял, тяжело дыша, и выжидая, то ли того, когда я поднимусь, то ли раздумывая куда меня ударить еще.
– Ты такой же придурок, как твой покойный отец, – процедил я сквозь зубы. Не люблю бить ниже пояса, но сдачи-то давать надо. А главное не дать ему остыть. Чтобы начавшаяся драка не кончилась так же внезапно, как началась.
– Так это ты убил его? – дошло наконец, до Андрея. Он не сказал, прошипел, наклоняясь и размахиваясь ногой, чтобы пнуть меня.
– Я! Зарезал как бешеную собаку! – успел выпалить я, и тут же схватился за ногу, воткнувшуюся мне в живот, и рванул ее на себя. Сивуч упал на спину, но совсем не в ту сторону, что мне надо. А ударился об стоящий сзади него стул. Гнутые железные ножки стула разошлись под весом Андрея, и стул выскользнул из под падающего тела. Я поднялся на ноги и поднял стул. Размахнулся им, что стена из стекла за моей спиной рассыпалась и зазвенела битым стеклом. В спину ударила волна ледяного воздуха. И жуки-пугальщики, засевшие в черных шкафах, запели громче. Сивуч поднялся на ноги, и кинулся на меня. Мне, конечно, нужно было просто огреть его стулом. Но в таком случае драка кончилась бы тут же, на этом самом месте. А этого нельзя было допустить. И я пропустил его удар…Как же это все-таки противно играть в поддавки, подумал я, падая на битое стекло…
Как не старался Моисей Хаймович сдержаться, а рука дрожала. Предательски дрожала, когда он подносил скальпель, зажатый в руке к голове зверя. Глупость, конечно, и никакого мозга в этом плоском черепе с внушительными клыками во рту не было. Но, а что если? Если сейчас выяснится, что там мозг? И одним небрежным движением можно прервать эту нить жизни? И разрешить отчасти проблему?
А может от того, рука дрожала, что глаза твари, в которые Моисей старался не смотреть, предвещали скорую смерть человеку со скальпелем.
– О! Матерь Божья! Дай мне силы! – взмолился Хаймович, прикасаясь острием к затылочной части. И вонзаясь таки с нежной силой в эту неправдоподобную мягкую шкуру, такую толстую и грубую на ощупь. Прикасаясь к ней, он заметил, что само тело твари холодное на ощупь, как бывают, холодны покойники. И вертикальные зрачки наводили на мысль, что тварь скорее можно отнести к пресмыкающимся, чем к теплокровным млекопитающим. Хотя, все это обман. Тварь не имела признаков пола, не имела органов размножения. И была единственная в своем роде и виде. И все же Хаймович, давно не читавший биологию, пытался по обрывкам знаний понять, как она устроена? Если и скелета как такового она не имеет? Беспозвоночное? Хордовое? Но хорда была присуща только низшим и простейшим. Как? Как вообще возможно такое существо, которое невозможно? Этот вопрос занимал старого Моисея более, чем те фокусы, которые ИР вытворял со временем и пространством. Наверное, потому, что время невидимо и абстрактно, а этот зверь из непонятной плоти сидит перед тобой на задних лапах и смотрит на тебя немигающим голодным взглядом. Жуть! Так, наверное, выглядела собака Баскервилей.