Страница 15 из 22
Впоследствии немецкий философ Освальд Шпенглер, предостерегая культуру именно от подобного рода «цивилизационной модели», писал: «Сущность всякой культуры – религия, следовательно, сущность всякой цивилизации – иррелигиозность». Цивилизация, – позднее вторил ему английский историк и философ Джордж Коллингвуд, – это процесс вытеснения природного элемента человеческой жизни общественным, процесс, никогда не достигающий завершения (но, добавлю от себя, – всегда тяжело травмирующий душу условного «человека»).
Ортега-и-Гассет, озабоченный оскудением естественно-человеческого начала, активно терявшего свои позиции в индустриальном бытии, в книге «Дегуманизация искусства» (1925) писал о том, что современное искусство стремится к дереализации, к избавлению от человеческого. Художник отворачивается от реальности и обращается к изображению мира идей, создавая образ ирреальности. В этом плане характерно творчество П. Пикассо, И. Стравинского или Дж. Джойса, которые целенаправленно исключают массы из культурной жизни. «Строго говоря, – делится с читателем испанский философ, – мы обладаем не самой реальностью, а лишь идеями, которые нам удалось сформировать относительно неё. Наши идеи как бы смотровая площадка, с которой мы обозреваем весь мир». Оно бы ничего, но «площадка» эта всё увеличивалась в размере, грозя закрыть собою реальность…
Итак, что толку с того, что «обо всём этом» с незапамятных времён бьют тревогу мыслители, одиночные блюстители нравственности и часть не утерявших здравый смысл людей? Проблема ведь как раз в том, что очень давно и слишком долго бьют тревогу. Да и общество ли «бьёт»? Малая толика его, которая, по этой причине не представляя собой всё общество, не имеет ни силы, ни влияния на происходящее. А всё потому, что из массового сознания вытравляются здравое мышление, толковое мировосприятие и естественные привязанности. Пытаясь внести ясность в этот вопрос, Ортега-и-Гассет отмечал, что истинная элита это не «благородные слои» общества, не те, кто «кичливо ставит себя выше» ибо занимает высшие эшелоны власти, – а то меньшинство, которое составляет высшую в умственном и нравственном отношении часть класса, способную к действию и исторической инициативе.
Увы, за тонкостью слоя «умственного класса» и непробиваемостью власть имеющего, идеи мыслителя не могли быть задействованы. Они попросту были не интересны последнему. Что касается остального, куда более многочисленного общества, то, потеряв духовное зрение, оно предпочитало «убивать время», впустую тратя и прожигая жизнь. Между тем искусственно создаваемая (по своему характеру – псевдо) реальность, заполоняя сознание и вытесняя из него всё несовместимое с синтетическими развлечениями, – способна к самовоспроизводству, сорному существованию и паразитному развитию. Начав главенствовать в обеднённой душе общечеловеков, «предметная реальность» неизбежно приводит к самоценности вещепаразитизма и в сознании и в жизни. И «вещность» эта, в своих замысловатых разветвлениях и комфорте со времён испанского философа уйдя далеко вперёд, уже не столько обременяет собой человека, сколько изощрённостью и количеством развлечений пожирает его бытие (к примеру, за один только 2009 г. американская индустрия видеоигр продала свои изделия на 20 млрд, долларов!). Уже младший современник Ортега-и-Гассета американский философ Герберт Маркузе вынужден был обратить внимание общества на опасность быстро растущего вещно-рыночного монстра.
Развитие науки и техники, считал Маркузе, позволяет господствующему классу социально развитых стран сформировать через механизм потребления новый тип массового «одномерного человека» с атрофированным социально-критическим мышлением, а его старший современник Карл Юнг беспощадно констатирует: в области науки и техники мы вступаем в атомный век, а в области духа всё больше регрессируем в каменный век.
Активно прогрессируя в середине XX столетия, к концу его плоское мышление превратилось в океан общественного безмыслия, в котором кое-где пока ещё высилась уникальная одарённость и тревожная мысль не утерявших навыков мышления. «В наше время, – писал как раз в это время Левицкий, – вопреки Гегелю, действительное – неразумно, и неразумное – действительно». Парадокс сей объясняется не только отсутствием баланса и даже разрывом цивилизации с культурой (что само по себе трагично), но и отрывом истинного мышления от мира пустых реальностей.
Нынче в индустриально цивилизованных странах потребителю предлагается столько сорных удобств «для жизни», что он не успевает не только осмыслить происходящее, но ему и жить-то не остаётся времени. Всё, на что его хватает, – это полумеханически обслуживать специально для него созданный конвейер потребления. Вещный материализм настолько усложнился (и в арифметической прогрессии продолжает усложняться), что теперь просто пользоваться предметами уже не представляется возможным. Для этого нужно изучать (то есть получать специальные знания в школах, колледжах и даже университетах), как применять простые по своему назначению, но сложные в употреблении вещи. И не только вещи, но социальные, бытовые и прочие, «облегчающие жизнь», блага, навязанные в качестве «предметов первой необходимости», которая уступает лишь первейшей оплатой их.
Можно не сомневаться, что служители маркетингового культа прекрасно знают, что они делают (производят) для кого и в каких целях. Потому и не пытаются заменить индустрию игровых и прочих развлечений на что-нибудь менее духовно и психически разрушительное. В противном случае переориентировали бы производство «вещной реальности», таким образом существенно снизив духовную деградацию «хомо сапиенс». Но о чём они точно не догадываются, – это то, что являются первыми жертвами духовного и морального разложения.
Проблема тем более актуальна, что сущность человека разрушается темпами, много опережающими защитные ресурсы трагически быстро истощающейся психики. По этой причине социальные акселераты всех слоёв общества не успевают оценить опасность. Чтобы упредить её, каждой новой эпохе необходимо комплексное понимание проблемы, чего не происходит, ибо ощущают и понимают опасность лишь те, кто успел ощутить трагизм разрушения личности. Когда же понявшие начинают делиться своими открытиями, то натыкаются на предсказуемо враждебное отношение сначала со стороны «дирекции» Рынка, а потом со стороны потерявших уже навыки мышления и плотно «севших на иглу» потребления. К слову, гибельная тяга к индустрии развлечений происходит не по «глупости молодости», а ввиду того, что эмоциональное восприятие, увлекаемое энергией роста, обгоняет способности юношества к анализу происходящего и сознаванию последствий. Ведя к истощению внутренних потенций и патологии внешних привязанностей, это в конечном итоге приводит к исчезновению инстинкта духовного и социального самосохранения.
Истощение внутренних ресурсов человека закономерно обернулось потребностью в новых ценностях и, понятно, ценниках на них.
Если в далёкие 1970 гг. «фирменный» полиэтиленовый пакет свидетельствовал едва ли не о положении в обществе его обладателя, то теперь «вещь», упакованная в «пакет» маркетинговой эпохи, – в принципе стала символом уровня и стиля жизни. «Облагороженные» духовными претензиями, но олицетворенные в вещах, – новые (как копеечные, так и очень дорогие) «индульгенции» раскупаются в количествах, о которых папский клир не смел и мечтать! Причём если долютеровские покупатели, развязывая кошель, по-своему всё же заботились о душе, ибо надеялись на Рай «;там.», то нынешние покупатели, не имея подобных иллюзий, стремятся найти его здесь. Эта «здешняя идея» тесно связана с, во времена Кальвина поставленной Западу, ветхозаветной идеологией. Опираясь на неё, нынешние строители «башни» глобального мира создают единый для всех народов язык потребления, в которых материальный успех не просто признак благодати, а сама благодать. Тем не менее, устранение личности и самой сущности человека достигло такой степени, что пришло время осознать простую истину: массово проводимое оглупление и идиоти-зация населения, уничтожающие человека в его духовной, творческой и мыслящей ипостаси, – ничуть не менее преступны, нежели его физическое устранение.