Страница 11 из 14
Скорынёнок Виктория, 9 лет
Евгения Дубровина, г. Нолинск, Кировская область
Песенка ежика
Осинина Анна, 13 лет
Надежда Зайцева, г. Архангельск
В.З.
Меня назвали в честь рукавичек моей хозяйки – Варежка. Все ее рукавички называли рукавичками, а одну пару, серую с синими узорами, – варежками. Маша, именно так зовут мою хозяйку, больше всего любила варежки носить. И в снежки в них играла, и с горки каталась, даже, бывало, дома ходила, не снимала. Только потом одну варежку рассеянная Маша потеряла. Мою сестричку-рукавичку, получается.
А меня убрали на самую верхнюю полку в шкафу, к рассохшимся башмакам, облезлой меховой шапке и искусственной елке. Сколько там лежала, не помню. Я уже привыкла к их компании, и мы находили общие темы для разговоров. Однажды Машина бабушка достала меня из шкафа, постирала, пришила глазки и тряпичные ушки, запихнула внутрь кусок мехового воротника от старого пальто, и я превратилась в того, кто я сейчас, – милую собачку Варежку.
Маша опять любит меня больше всех, часто играет со мной, щекочет мой мягкий животик. Она – самая чудесная девочка на свете.
Но иногда я думаю, как здорово было бы встретить мою сестричку-рукавичку. Она есть, она никуда не исчезла. Мы с ней будто связаны веревочкой навек! Может, она превратилась в мягкую игрушку или играет в кукольном театре (мы с Машей видели такие представления по телевизору). А может, она вытирает пыль в какой-нибудь детской комнате или сидит в заточении в бюро находок. А может, она распустилась на ниточки… Нет, такого просто не может быть!
Интересно, она думает обо мне? И когда? Так же, как и я, – на подоконнике под звездным светом или в объятиях какого-нибудь малыша? Только бы у нее все было замечательно и нашлись такие славные хозяева, как Маша. Мы с ней обязательно повстречаемся, в это я верю.
Ночами я говорю Маше:
– Вспомни, милая Маша, где же ты потеряла варежку. Мы с ней так долго были неразлучны! Давай найдем ее как-нибудь, а?
– Давай, – сквозь сон отвечает мне Маша. А утром она думает, что мои ночные разговоры снятся ей.
Удивительно, у всех в мире есть пара: у ног, у сапог на эти ноги, у сережек, у крыльев бабочек, у каждого «тика» часов есть свой «так». Воробьи и те прилетают на наш подоконник поклевать крошки парами. Даже у меховой облезлой шапки из шкафа было два ушка.
В одну из ночей я сидела на подоконнике с открытой форточкой. Вдруг с улицы послышался вкрадчивый голос:
– Ва-реж-ж-ж-ка! Я тут! А ты где?
В темноте я ничего не увидела, кроме двух огоньков у дворовой скамейки.
– Ва-режжжжка! – позвал меня голос еще раз.
Я забралась на форточку, чтобы лучше слышать. Может, это моя сестричка-рукавичка зовет меня или ветер дразнит? От такой догадки я вздрогнула, но удержалась на форточке.
– Ты кто? – негромко позвала я, чтобы не разбудить Машу.
– Ия, ия, ия, – неслось со стороны скамейки. Этот звук будто ударил об оконную раму, и я вывалилась на улицу. Я попала в сугроб, поэтому совсем не ушиблась.
– Кто тут? – крикнула я, зажмурившись от страха. «Ты – храбрый пес», – подбадривала я себя. Ничего не услышав в ответ, я направилась на свет желтых огоньков.
– Я идуууу, – грозно предупредила я, чтобы не мне одной было страшно. Двумя огоньками оказались фары от игрушечного грузовика.
– Это ты меня звал? – спросила я.
– Нет, – прогрохотал он в ответ.
– А ты слышал, как меня звали?
– Нет, – односложно ответила машина.
– А что ты тут делаешь ночью?
– Жду Славика.
– Кто такой Славик?
– Это мой хозяин. Он нечаянно забыл меня тут, когда родители позвали его домой смотреть новый вертолет. Ничего, он меня заберет, и я тоже увижу вертолет. Даже фары включил, чтобы меня легче найти было.
– Ты случайно не встречал тут рукавичку, похожую на меня? – с надеждой спросила я.
– Рукавичку с ушами я вижу первый раз в жизни, – признался грузовик. – Нет же, это у меня есть ушки, а у нее – нет, – пояснила я. – Она была самой обычной рукавичкой. Меня, кстати, Варежкой зовут.
– А меня Грого! Гр-р-рузовик Гр-р-рого!
– Интересно, кто же тогда меня звал?
– Может быть, он? – сказал Грого и указал на громкоговоритель возле нашего подъезда.
– Извините, пожалуйста, – обратилась я к приемнику. – Это вы меня звали?
– Гх-х-х-х, – засмеялся Грого. – Ты что, это только приемник. Наверное, в диспетчерской кто-то сказал в микрофон, а он передал.
– Тогда где диспетчерская? – спросила я. – Там сидит моя сестричка и ждет, когда я ее найду.
– За тем забором видишь дверь? – показал грузовичок в темноту. Я робко кивнула.
Мы отправились в сторону диспетчерской. Я плохо поспевала за шустрым грузовиком, поэтому Грого сказал:
– Забирайся в кузов и держись покрепче! У тебя лапки коротковаты по таким сугробам ходить.
Он ловко петлял по снежным дорожкам. В моем сердце с каждой минутой крепла уверенность, что это именно моя сестричка говорила со мной. Какая же она мудрая, если решила позвать меня в приемник, чтобы я точно услышала. Я все думала, думала. А Грого ехал, ехал, и, наконец, мы добрались до крыльца, над которым крупными буквами было написано «Посторонним вход воспрещен!»
– Как ты думаешь, мы – посторонние? – спросила я у Грого.
– Если пойдем по сторонам, то будем посторонними, а если пойдем тут, – грузовичок указал на центр крыльца, – то будем тутосторонними.
Мы с Грого осторожно крались по тутосторонней части крыльца, чтобы не стать посторонними.
Хлыстова Лаура, 13 лет
Когда мы оказались внутри и поднялись еще по одной лестнице, мы сразу увидели дверь в диспетчерскую. Точнее, дверей не было, а был вход в небольшую комнатку, заставленную коробками, в центре которой стоял стол с микрофоном. А перед столом – массивное крутящееся кресло на колесиках, спинкой к нам. Мы в нерешительности остановились у порога. То ли от сквозняка, то ли от волнения я поежилась, а Грого заурчал. «Ты – храбрый-храбрый пес», – снова напомнила я себе и громко спросила:
– Есть тут кто?
Кресло заскрипело, отчего мы струсили и спрятались за ближайшую коробку. Оно медленно повернулось к нам. В самом центре сидел колокольчик. Мы осмелели и показались из убежища.
– Дон, просто Дон, – представился колокольчик, звякнул и спрыгнул на пол. – Понимаете ли, надоело висеть над входом, вот решил стать радиоведущим.
– Так это ты говорил из приемника? – разочарованно спросила я.
– Не только говорил, но и пел. Голос-то у меня отличный. В четырнадцати тональностях звенеть могу, – не без гордости сказал колокольчик.
– Так это… А как же: Варежжжжка? А сестричка? – со слезами бормотала я.
– Эй, ну чего же ты? – утешал меня Грого.