Любовь и небо

Моей возлюбленной импонировали и мои увлечения журналистикой. И когда я усаживался за крохотный столик для подготовки материалов в газету, она отправлялась на прогулку или по более прозаичным делам.

В конце августа в гарнизон нагрянула выездная бригада артистов с Ленфильма. Событие взбудоражило не только авиаторов, но и местное население. Естественно, мы не могли не пойти на концерт. Из всех участников на всю жизнь запомнилось улыбающееся молодым задором лицо Олега Табакова. Мы сидели во втором ряду, смотрели на него снизу вверх и слушали забавные закулисные истории актёра. Красивый и статный, с милыми ямочками на круглых щеках – накинь на такого платок на голову – ни дать, ни взять молодая девушка.

По инициативе начальника парашютно-десантной службы и по приказу командира полка на аэродроме провели соревнование по прыжкам с парашютом на точность приземления. Участие в нём принимали все желающие, а молодёжь – в особенности. «Старики» от этого мероприятия самоустранились, – какой смысл подвергать лишний раз риску свою и без того короткую жизнь.

В списках оказался и я. Не потому, что очень жаждал острых ощущений, а из – за своей Светланки. Ну, как я мог выглядеть в её глазах, если все мужья её подруг прыгают, а её – сидит дома. Кроме того, побудила меня на этот шаг врождённая настырность. Дело в том, что я никак не мог избавиться от страха перед свободным падением. Летать я не боялся, хоть на метле, но пусть будет, в конце концов, какая – то точка опоры под задницей! А здесь под тобой – ничего, пустота, с которой ты остаёшься один – на – один.

Короче, я боялся, но не хотел быть в подчинении врождённого инстинкта самосохранения. Кроме того, были и другие нюансы в этой ситуации. Во – первых, нужно подготовить отчёт о соревнованиях для прессы, и быть при этом сторонним наблюдателем я считал для себя позорным. Во – вторых, на соревнования приехал корреспондент – организатор армейской газеты капитан Хоробрых. Мы были уже знакомы с Анатолием Михайловичем, и я знал, что он является мастером спорта по прыжкам с парашютом. Более того, этот парень был единственным в стране, а может быть и в мире, обладателем оригинального рекорда: «Ан – 2», прозванный народом « Аннушкой», протащил его на буксире на высоте сто метров по кругу, после чего над посадочной полосой спортсмен отцепился и благополучно опустился, естественно, на парашюте. И он тоже принимал участие в наших прыжках. Но в другой, профессиональной команде.

Накануне соревнований каждый из участников лично, под присмотром опытного специалиста, укладывал свои парашюты на длинном широком столе. Мне помогал укладчик рядовой Круглов, немногословный, флегматичный и красивый юноша из Красноярска. И хотя команда состояла из офицеров, ему, перворазряднику, тоже разрешили участвовать в состязаниях – форму поддержать да подработать: худо – бедно, а за каждый прыжок платили.

Соревнования начинались с четырёх утра, и я поднимался задолго до рассвета. Светлана безмятежно спала, когда её муж, накинув лётный комбинезон, тенью исчезал из дома и спешил на аэродром.

В разбитом, обозначенным белыми флажками, «квадрате», со скамьями для отдыха, как всегда, суетились люди. В сторонке, на длинном, в тридцать метров, брезентовом полотнище, были в рядок выложены, готовые к «бою» парашюты. Здесь же, неподалеку, стояли санитарная, пожарная и бортовая машины, а ближе к взлётной полосе тарахтел на малых оборотах брюхатый самолёт «Ли – 2».

После медосмотра и короткого инструктажа первая шестёрка спортсменов, облачённая и экипированная основными и запасными парашютами, гуськом направлялась на посадку, неуклюже переставляя ноги. Все провожали их сочувствующими взглядами: кто знает, как он обернётся – этот наглый вызов притяжению Земли.

В первом заходе с борта самолёта сбрасывали « ваньку» – чучело для уточнения скорости и направления ветра и определения точки начала работы. А потом по команде штурмана по одному ныряли в открытую настежь дверь любители острых ощущений. Скажу прямо, занятие для меня лично не из весёлых, но в компании дышалось посвободней. Это не то, что прыжки с «По-2», здесь, если замешкался в фюзеляже, и под зад – есть кому поддать.

Опыта управления парашютом у меня было – кот наплакал, но даже я приноровился как – то воздействовать на поведение « ПД – 1», парашюта десантного первой модели. Во всяком случае, к концу соревнований на точность приземления я занимал устойчивое третье место, чем был весьма озадачен: оказывается, и я на что – то гожусь.

Об этих соревнованиях я упомянул только потому, чтобы почтить памятью рядового Круглова. Месяц спустя на одной из тренировок солдат погиб. Ни основной, ни запасной парашюты не раскрылись. Очевидцы рассказывали, что ударившись о землю, тело его, словно футбольный мяч, подпрыгнуло метра на два над полем, и медики, прибывшие на место катастрофы, положили на носилки мешок с костями.

С тех пор к прыжкам с самолёта я стал относиться с отвращением и брезгливостью.

Между тем лётная подготовка шла своим чередом. Мы отработали полёты строем и приступили к стрельбам по воздушной мишени. Неутомимый трудяга фронтовой бомбардировщик «Ил –28», который пока не подозревал, что служить ему в авиации остались считанные дни, таскал за собой на длинном тросе конус, который мы старались сбить, гоняясь за ним с гироскопическим прицелом. В то, что это возможно, никто из нас, сосунков, не верил, до тех пор, пока наш комэска Прошкин, взбрыкнув от возмущения, взлетел и отстрелил его напрочь.`

– Соображать надо, ибитть, – сказал майор на предварительной подготовке, и, как всегда, поддёрнул пальцами приспущенную мотню.

А в это время вдали от нас, на самых верхних эшелонах власти происходили события, потрясшие мировые основы и принципы ведения войны, и изменившие судьбы десятков и сотен тысяч людей. В Вооружённые Силы страны респектабельной дамой вошла ракетная техника. Та самая, которая могла доставить ядерный заряд в любую точку земли за сумасшедше короткое время.

С лёгкой руки Никиты Сергеевича пошла под пресс ставшая ненужной фронтовая авиация. С какой стати держать старые вещи про запас, если приобретены новые. Только себе и стране в убыток.

С точки зрения логики – решение верное. Но вот американцы – дурачьё – до сих пор хранят в штате Невада законсервированными самолёты времён Второй мировой войны. Да полно те, какое нам было дело до потенциального врага, если пошёл слушок о сокращении численности войск и боевой техники. Нас пока Бог миловал, но мы точно знали, что и в ВВС, и в ПВО лётные полки расформировывались, а личный состав беспощадно увольнялся в народное хозяйство.

Не знаю, как другие, но я с беспокойством думал о том, что ни на что не гожусь, кроме как управлять истребителем, да и то с большой натяжкой. Возможное увольнение воспринималось мной как трагедия с летальным исходом. В самом деле, если уволят, как я смогу достойно содержать семью? Да и не в этом даже дело. Я люблю летать, люблю небо, люблю людей к нему приближённых. Для меня нет приятнее запаха, чем запах отработанных газов, исходящих из чрева турбины. Я уже стал частицей, молекулой, электроном в теле авиации, и никакие силы не могли оторвать меня от неё, предварительно не уничтожив.

Было и ещё одно важное обстоятельство, заставляющее крепко призадуматься о своей судьбе. Всё началось с того, что через месяц нам выделили прекрасную двадцатиметровую комнату в коммунальной квартире. Две другие занимала семья майора Фридмана, еврея по национальности и снабженца по призванию. Жена его, женщина миловидная, но неряшливая, с первых минут общения свалила меня наповал. На вопрос, есть ли у неё тряпка с ведром для помывки полов, она, с чисто одесским прононсом вежливо ответила:

– У нас всё есть, но мы никому ничего не даём…

Через три дня мы обставили свои хоромы необходимым набором мебели, отпраздновали новоселье и улеглись на новенькую, с панцирной сеткой, кровать. Присмотрели её давненько, полагая, что спальное ложе – важнейшая деталь, укрепляющая взаимоотношения полов.