Hassliebe. Афериsт

— Киллиан! — она уткнулась лицом в его плечо, не сдержав крик, который перешел в сдавленный стон, пока он, вцепившись в спинку кровати, грубо толкался в ее тело, шипя сквозь сжатые зубы. Она видела его горящий, жадный взгляд, слышала его рычание, и это еще больше возбуждало ее, заставляя крепче прижиматься к его потному телу.

В воздухе витал запах их возбуждения и животного секса. Тишину разрывали стоны и хлюпающие звуки, похожие на шлепки, когда его бедра ударялись об ее, сводя с ума, заставляя ее выгибаться ему навстречу. Она почти не чувствовала боли, когда его губы впивались в ее шею, оставляя засосы, словно помечая ее, словно желая в который раз напомнить ей, что она его, только его, как она и сама сказала несколько минут назад. Ей нравилась его грубость, резкость, жадность, которая так разнилась от вчерашней нежности, и она не переставала удивляться, каким он мог быть разным. Ради нее. Только ради нее. Свон и сама втягивала его кожу в себя, надкусывая ее, посасывая, ощущая его вкус, оставляя бардовые отметины на теле. Все тело ломило от боли и напряжения, но что это в сравнении с диким удовольствием, которое перекрывало боль и в то же время усиливало ее, заставляя кричать еще громче, цепляться в его липкие от пота плечи, оставлять на спине рваные отметины, подстраиваться под его требовательный ритм, снова и снова выкрикивая его имя, даже толком не понимая этого.

Он целовал ее каждую свободную секунду, словно напоминая себе, что это был не просто секс, не просто девушка, не просто страсть, что все это является чем-то большим, чем-то более важным для него, чем просто удовлетворением потребности. И он набрасывался на ее губы словно в первый раз, не выпуская ее тело из объятий, желая быть к ней еще ближе.

— Теперь все хорошо? — спросила Эмма, уткнувшись лицом в его шею и ласково водя пальцами по его груди, и Киллиан, приоткрыв глаз, посмотрел на нее, выгнув бровь.

— О чем ты?

— Ну… я так поняла, что вчера ты сдерживался. А сегодня…

— Боже, Свон, — усмехнулся он, нависнув над ней, и потерся носом о ее нос, — поверь, с тобой я могу отделаться и сексом. Трах был нужен мне раньше, как говорится дешево, быстро и сердито. С тобой же я не хочу быстро, мне нужна вся ночь, и утро, и день, и вечер… — с каждым словом он спускался все ниже по ее телу, проведя носом по ее пупку, заставив взвиться от щекотки. Подняв глаза, Джонс встретился взглядом с ее блестящими счастьем глазами и, облизав губы, выпалил одним комом, словно боясь того, что хочет сказать. — Давай уедем.

— Что? — девушка замерла, приподняв голову, и изумленно уставилась на него.

— Давай уедем, — повторил он, подавшись вперед и обхватив ее лицо руками, — только ты и я. Бросим все, что нас здесь держит, и уедем. Куда захочешь. Будем ездить по миру, делать, что захотим, жить по нашим часам, послав все на свете, — его глаза горели лихорадочным блеском, и она вздрогнула, прикусив нижнюю губу. — Я брошу эту… работу, чтоб ее, оставим здесь всех, будем жить только ради себя. Одни. Вдвоем. Хочешь? — сердце девушки защемило, когда она встретилась взглядом с его счастливыми глазами, и Свон, облизав губы, потупилась, на мгновение прикрыв глаза.

— Киллиан, я…

— Ты не хочешь?.. — его голос резко сошел на нет, и он немного отодвинулся, но Эмма вцепилась в его плечи, дернув головой.

— Нет, что ты! Хочу, просто… Киллиан, здесь Генри, и мама, и даже работа… Я не могу просто так сорваться с места и уехать, бросив все. У меня… у меня маленькая, неполная семья, о которой я должна заботиться. Я… я не могу куда-то ехать, оставив их. Это будет неправильно…

— Ты… ты права, — мужчина приподнялся, сев на краю кровати, и закрыл глаза, поджав губы. — Ты как всегда права, Свон, конечно. О чем я думал? Прости. Я не должен был это говорить. Мое предложение в корне неправильно.

— Киллиан, — она с болью потянулась к нему, стараясь поймать его взгляд, — я бы очень хотела, правда, просто…

— Я понимаю, — поцеловав ее в лоб, он поднялся и вышел из комнаты, закрывшись в ванной, где сполз вниз по стене, закрыв лицо руками, крепко сжав челюсти. — О чем ты думал, дурак…

Мэри-Маргарет, кажется, чуть ли не растеклась от умиления и восторга, когда Киллиан и Эмма переступили порог её квартиры. Джонс чувствовал себя дико нелепо, сжимая в руке букет цветов, которые они купили в магазине по наводке Эммы. Девушка была уверена, что её мать будет счастлива получить от него цветы, и он, буквально багровея от неловкости, протянул ей букет, вздрогнув, когда женщина крепко обняла его, обливаясь слезами радости.

— У меня тут кое-что есть для Генри, — выдавил он, отступив на шаг, — я сейчас, — и скрылся в детской.

Миссис Свон, не переставая ворковать, понеслась на кухню, наливая воду в вазу, и бережно поставила в неё цветы, расправив упаковку. Эмма, умиляясь матери, опустилась на стул, устало прикрыв глаза.

— Детка, — женщина села рядом, сжав её руку, — ну расскажи мне. Что, как… Милая, — она расплылась в улыбке, поймав счастливый взгляд дочери, — что, правда?

— Все хорошо, — прошептала она, положив голову ей на плечо, — у нас… Все хорошо. Мы наконец разобрались во всем, и я больше не боюсь. И, мам, — она облизала губы, покачав головой, — я так его люблю, если бы ты только знала…

— Милая, — Мэри прижала её голову к груди, украдкой вытирая слезы, — я так рада, так счастлива, что вы наконец все поняли. Я ведь знала, ещё тогда знала, что он тот, кто тебе нужен.

— Мама! Мама! — Генри выскочил на кухню, сжимая в руках толстую книжку, и подлетел к Эмме, распахнув её. — Смотри, что мне Киллиан подарил! Тут рассказывают о самых крутых героях книг! Видишь, какие картинки? Ты ведь мне потом почитаешь, да, мамочка? — сделав огромные глаза, он вцепился в не руку. — Почитаешь ведь, да?

— Почитаю, — улыбнулась она, прижавшись губами к его виску, — мы все вместе почитаем, хочешь?

— Да-да! — радостно завопил он, подпрыгнув. — Вместе!

Подняв глаза, Эмма увидела застывшего в дверях Киллиана, который с робостью и нежностью смотрел на них, прислонившись плечом к дверному косяку. Его пронзительные голубые глаза горели искренностью и чистотой, и она, встретившись с ним взглядом, улыбнулась ему, просто не веря, что можно любить кого-то с такой силой.

Через полчаса они все вместе вышли на улицу, и Киллиан, отдав Эмме свою куртку, пошёл с Генри на спортивную площадку, ничуть не смущаясь в компании детей. Уверенно ведя мяч, он периодически прикрикивал на них, говоря, как лучше его вести и обводить противника. Стоило ему только отойти в сторону, наблюдая за ними, дети гурьбой бросались к нему, прося присоединиться, и он, заливисто хохоча, возвращался на поле, не переставая улыбаться.

Свон, до боли вцепившись в его куртку, мяла её в руках, не в силах сдержать слезы и оторвать от него глаз. Весёлый, молодой, он приковывал взгляд, цеплял, заводил своей веселостью и порой даже ребячеством. Другие родители с завистью следили за тем, как дети, покорённые его харизмой, лезли к нему, наперебой требуя внимания.

В какой-то момент, после того, как Генри забил гол, Киллиан поднял его в воздух и, усадив себе на плечи, стал что-то восторженно кричать под оживлённый гул ребят.

— Он будет хорошим отцом, — прошептала Мэри-Маргарет, и Эмма вздрогнула, начисто забыв о её присутствии. Она вспомнила историю с Руби и тот факт, что сейчас у него могла быть беременная жена и семья, совсем другая жизнь, в которой ей не было места. И как бы это не было эгоистично, сейчас она была счастлива, что судьба повернулась именно так.

Генри, оказавшись на земле, подбежал к ним, счастливо улыбаясь и тяжело дыша, и прыгнул матери на колени, обхватив её шею руками.

— Мам… Я… Я знаю, что Киллиан не мой отец, — прошептал он ей на ухо, и она содрогнулась, закусив губу, крепче обняв его, — но, знаешь… Я бы хотел, чтобы он им был. И… И если ты захочешь быть с ним, то я… Мы с бабушкой, — поправился он, и Мэри кивнула со слезами на глазах, — будем этому очень рады, потому что он… Он правда замечательный.