Hassliebe. Афериsт

— Блин, брат, ну серьезно. У нее нигде не написано, что она твоя девчонка. Я бы никогда…

— Да ты ее уже трахнул, скотина!

— Мы долго будем по кругу крутиться?! — взвыл Киллиан. — Ну правда! Я же тебе говорю — я не знал, что она твоя девка, ну не знал! Если бы я знал, у меня на нее бы даже не встал. Ну, точнее, может, и встал, но я бы нашел себе другую разрядку, честно. Ты мне друг…

— Я тебе не друг! — заорал Дэвид, бешено сверкая глазами.

— Бляха от сандаликов! — зарычал Джонс и, схватив его за грудки, прижал к стене, пыхтя ему в лицо. — Да пойми ты наконец — разлюбить, возненавидеть, помириться с человеком можно, но вот растрахать его — ну никак! Это вообще нереально, блин! Ну нереально, так не бывает! Я не знаю, что мне еще сказать или сделать, чтобы ты угомонился.

— Ты трахнул мою девушку!

— Да ты что, Колумб хренов, — брюнет отошел в сторону, запустив руку в волосы. — Ну, хочешь, врежь мне. Я даже не буду сопротивляться. Хочешь? Могу, не знаю, заплатить тебе, если надо. Просто скажи, что мне сделать, чтобы ты успокоился, ибо меня наш адский круг уже задолбал.

— Ты тра…

— Клянусь, Дэвид, еще раз ты повторишь эту фразу, и уже я тебе вмажу. Честное слово. Я извиняюсь, я признал свою вину, я готов принять наказание, которое ты захочешь. Только перестань талдычить, ради Бога!

— Я… я просто не могу понять, как… — резко сник Нолан, привалившись к стене, — я ведь понял, что… что это было не насильно, а то я бы тебя кастрировал прямо голыми руками. Но… тогда получается, что она хотела изменить мне. А что, если это не первый раз? Значит, она меня не любит…

— Дэйв, — мужчина подошел к нему и крепко сжал его плечо, пристально глядя ему в глаза, — забудь о таком понятии, как любовь. Ее не существует. В принципе. Ее нет. Это надумано людьми, которым просто нужно во что-то верить. Вот есть атеисты, есть верующие, разные веры, мировоззрения… И ведь, по сути, они ничего не значат, если уж совсем копать. Но жить тяжело, реально тяжело. Поэтому люди пытаются придумать что-то, как говорится, светлое, чтобы верить в это и как бы считать, что все не так дерьмово, как есть на самом деле. И любовь — та самая «светлая» брехня, которой люди прикрывают темноту будней. Поэтому, если вся проблема именно в ней, просто выброси все из головы и прости меня. Я реально хреново поступил, и мне очень жаль, что я зацепил тебя. Но я не хочу терять в тебе друга. Что ты скажешь? — он протянул ему руку, поджав губы. Пару секунд Дэвид смотрел на него, потом, выдохнув, сжал его ладонь, кивнув.

— Я тоже не хочу терять такого друга, как ты, Киллиан.

— Киллиан, — открылась дверь, и в кабинет вошел бледный Август, кусая губы. Команда поднялась, отдав ему честь, и мужчина нетерпеливо махнул рукой, поморщившись, — да садитесь вы.

— Вы что-то хотели, сэр? — остался стоять Джонс, и Бут кивнул.

— Да, иди за мной.

— Да, сэр, — поймав встревоженный взгляд друзей, он только выдавил улыбку и последовал за ним, мысленно перебирая, где он мог успеть провиниться.

Войдя в кабинет, генерал тяжело опустился в свое кресло, и брюнет замер возле стола, убрав руки за спину и пристально наблюдая за серым лицом начальника, который, кажется, едва держал себя в руках.

— Все в порядке, сэр? — не выдержал он молчания, и Август, вздрогнув, кивнул, вырвавшись из своих мыслей.

— До меня дошли слухи, Киллиан, и я бы хотел обсудить их с тобой.

— А какое я имею к этому отношение? Или я что-то натворил? В любом случае я приношу извинения, хотя ни в чем не виноват.

— Да ты и не виноват. У меня к тебе два, так сказать, дела. Выслушаешь? — он приподнял бровь, и Киллиан, кивнув, сел на край стола, положив руки на колени. — Спасибо, — он сделал паузу, явно стараясь собраться. — Во-первых, я так понял, вы подозреваете Грэма во всех этих убийствах, — брюнет напрягся, поджав губы, и слегка покачал головой.

— Была такая вероятность, ребята и правда так думали, но…

— Но?

— Но я не имею к этому отношения. Я не верю, что он способен на это.

— А ты изменился, Джонс, за время нашего знакомства. Несколько месяцев назад ты бы даже заплатил всем, чтобы против него давали показания, а тут едва ли не готов его защищать. Что изменилось за полгода?

— Я узнал его лучше. Ближе. Мы даже попытались подружиться, правда, не так, как с Нилом и Дэйвом, но все же. По крайней мере, — он позволил себе смешок, — мы не бросаем друг друга на стены при каждой встрече.

— И на том спасибо. Но я все же немного о другом, Киллиан.

— Я понимаю.

— Мой вопрос в том, откуда такие подозрения? Он себя странно ведет? Пропадает? Почему они так решили? Расскажи мне их аргументы, потому что в лицо я не очень хочу у них спрашивать.

— А у меня хотите?

— Как ни крути, ты другой, Джонс. Только не в обиду.

— Какие обиды, товарищ генерал.

— Просто мне иногда кажется, что ты по-другому смотришь на наш мир, поэтому мне немного легче с тобой общаться, чем с ними. Ты трудный, но к тебе не нужен обычный подход, нужно просто говорить, как говорится. А у них у всех какая-то высокая заморочка, которая крайне неудобна.

— Знаете, — засмеялся Киллиан, покачав головой, — это, пожалуй, самый завуалированный антикомплимент из всех, что я когда-либо слышал.

— Любишь ты перевирать мои слова, — пробурчал генерал, закатив глаза. — Ты лучше на вопрос отвечай, желательно по делу, не так у меня много времени на болтовню с тобой.

— Заметьте, Вы сами меня позвали. Я не рвался.

— Джонс!

— Да не знаю я, честно, сэр, — почесал он подбородок, — ни одного нормального доказательства, улики или объяснения, но они косо на него смотрят.

— А с ним пытались поговорить?

— Трусят. Или даже не знаю, почему.

— Вот и я не знаю, — выдохнул он, откинувшись на спинку кресла, — с одной стороны он наш старый сотрудник, надежный, верный, один их лучших, можно сказать друг, член большой семьи, и чтобы он был способен на нечто подобное… Не хочу верить в это. Но профессия не дает доверять только желаниям и хотениям.

— И все же — зачем Вам я? Вы, видимо, и так все знаете. Зачем Вы вызвали меня? Я Вам ничего нового не скажу и не посоветую, честно.

— Да я уж понял, что ты партизан в этом вопросе, — отозвался Август и, помолчав, поджал губы, — ладно, тогда вопрос второй: что известно об убитом?

— Простите, — мужчина потянулся вперед и, взяв из корзиночки, стоящей на углу стола, конфету, отправил ее в рот, — о котором из? У нас их многовато.

— О последнем. Который стрелял в вас.

— При всем уважении, сэр, в нас он не стрелял. Он оба раза стрелял в капитана Свон, просто я вовремя оказывался рядом.

— Кстати, об этом, — встряхнулся Бут и немного придвинулся к Джонсу, облизав губы, — можешь как-нибудь доступно объяснить, почему всегда, когда Эмме грозит опасность, ты находишься рядом, спасая ее?

— Совпадение.

— Сомневаюсь.

— Ну, хотя бы не «не думаю»…

— Что ты сказал?

— Я молчал, сэр. Простите, продолжайте.

— Разрешил, спасибо, — закатил он глаза и тяжело вздохнул, — я уже устал следить за вами. Вот чего вам неймется, а?

— У нас все отлично. Точнее, у меня и у нее отдельно все хорошо, так как такого понятия, как «мы», не существует.

— И поэтому ты так бесишься? — вскинул генерал брови, и брюнет напрягся, облизав губы. — Спасибо, что больше не водишь к нам своих подруг, я это очень ценю, но все же. Я не слепой, да и другие, слава Богу, зрячие, и я прекрасно вижу, что у тебя не все в порядке. Ты не в ладах с собой.

— Вы себя накручиваете, сэр, — отмахнулся от него мужчина и отошел к окну, шумно дыша через нос, стараясь успокоить взбунтовавшиеся нервы, — Вам не следует погружаться в эту несуществующую проблему, я смею Вас в этом заверить.

— И все же? — он поднялся и, подойдя к нему, сжал его плечи, пристально глядя ему в глаза. — Каждый из вас для меня как ребенок, понимаешь? Я переживаю за вас, волнуюсь, маюсь, потому что хочу, чтобы у вас все было хорошо. Поэтому просто успокой меня, объясни, что с тобой не так?