Страница 73 из 106
Для воззрений Павлова очень характерно допущение «специфически человеческого» типа нервной деятельности — второй, или речевой, сигнальной системы, которая, по его же выражению, является «чрезвычайной прибавкой» к первой сигнальной системе в развивающемся животном мире на фазе человека.
В этой связи следует отметить еще одну особенность Павлова-мыслителя.
Считая, что наука должна помогать человеку в решении важнейших практических задач, Павлов всегда уделял много внимания экспериментальной разработке вопросов патологии и терапии, в частности патологии и терапий головного мозга. Но смелый новатор в науке проявлял крайнюю осторожность, когда речь заходила о том, чтобы перенести результаты лабораторного эксперимента с животных на человека, чего бы это ни касалось: закономерностей ли нормальной деятельности головного мозга или закономерностей его патологической деятельности и мер лечения. Он писал: «Если сведения, полученные на высших животных относительно функций сердца, желудка и других органов, так сходных с человеческими, можно применять к человеку только с осторожностью, постоянно проверяя фактичность сходства в деятельности этих органов у человека и животных, то какую же величайшую сдержанность надо проявить при переносе только что впервые получаемых точных естественнонаучных сведений о высшей нервной деятельности животных на высшую деятельность человека! Ведь именно эта деятельность так поражающе резко выделяет человека из ряда животных, так неизмеримо высоко ставит человека над всем животным миром» [50 И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 326.].
Как известно, многие видные натуралисты спотыкались и спотыкаются именно здесь: они становятся на позиции либо идеалистического отрыва науки от жизни, отрицая возможности использования эксперимента над животными для решения вопросов физиологии, патологии и терапии человека, либо вульгарного практицизма в науке и механистического уравнения особенностей физиологических, патологических и церебральных процессов, происходящих в организме животных и человека.
Наконец, накопленные Павловым данные о двух основных антагонистических нервных процессах — возбуждении и торможении, а также глубокое теоретическое их освещение, в частности положения о единстве этих процессов, их непрерывной борьбе и взаимном переходе одного в другой, о творческой, движущей силе их антагонизма, об их решающей роли в формировании высшей нервной деятельности,— все это принадлежит к числу наиболее основательных естественнонаучных доказательств правоты марксистского диалектического метода. Эти воззрения Павлова вполне созвучны ленинскому взгляду на роль борьбы противоположностей в развитии, движении материи. Для иллюстрации приведем несколько высказываний Павлова: «Нервная деятельность вообще состоит из явлений раздражения и торможения. Это есть как бы две половины одной нервной деятельности» [51 И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 129.]; «Раздражение и задерживание — это лишь разные стороны, разные проявления одного и того же процесса» [52 Там же, стр. 137.]; «Торможение постоянно следует за возбуждением [...] оно в некотором роде является как бы изнанкой раздражения» [53 Там же, стр. 187.]; «Можно было бы условно говорить о положительной и отрицательной возбудимости» [54 Там же, стр. 314.]; «Основные процессы, на которых основывается этот синтез и анализ,— это, с одной стороны, раздражительный процесс, а с другой — тормозной, какая-то противоположность раздражительного процесса» [55 Там же, стр. 328.]. Дифференцировка (отрицательный условный рефлекс), по выражению Павлова,— результат «борьбы между раздражением и торможением». Эта борьба имеет всеобщий характер и разные результаты (растормаживание, срывы, взаимная индукция, суммация, тонкий анализ и синтез, сон и бодрствование и т. д.). Более того, по утверждению Павлова, «баланс между этими процессами и колебания его в пределах нормы и за норму определяют все наше поведение — здоровое и больное» [56 Там же, стр. 12.].
Таким образом, можно сказать, что основные фактические данные и теоретические положения Павлова о процессах возбуждения и торможения, об их динамике и роли в высшей нервной деятельности по своему содержанию и сущности весьма созвучны с кардинальным положением материалистической диалектики о том, что предметам и явлениям природы свойственны внутренние противоречия, о единстве противоположностей, о борьбе противоположностей как главного источника развития. «Раздвоение единого и познание противоречивых частей его-..,— писал В. И. Ленин,— есть суть (одна из «сущностей», одна из основных, если не основная, особенностей или черт) диалектики [...] Условие познания всех процессов мира в их «самодвижении», в их спонтанейном развитии, в их живой жизни, есть познание их как единства противоположностей. Развитие есть «борьба» противоположностей [...] развитие Как единство противоположностей (раздвоение единого на взаимоисключающие противоположности и взаимоотношение между ними) » [57 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 316—317.].
В учении Павлова о высшей нервной деятельности можно найти прекрасное естественнонаучное обоснование также для марксистского понимания таких категорий диалектики, как категория случайности и необходимости (факт образования условных рефлексов при случайном сочетании раздражений и вследствие этого — переход случайности в необходимость), категория анализа и синтеза (неразрывность анализа и синтеза и их взаимное проникновение в условно-рефлекторной деятельности), категория формы и содержания (обусловленность функции материальной структурой), категория причинности (строгая детерминированность всех явлений деятельности мозга) и т. п. Ограничимся одной цитатой, характеризующей его понимание большинства этих категорий. «Теория рефлекторной деятельности,— писал Павлов,— опирается на три основных принципа точного научного исследования: во-первых, принцип детерминизма, т. е. толчка, повода, причины для всякого данного действия, эффекта; во-вторых, принцип анализа и синтеза, т. е. первичного разложения целого на части, единицы и затем снова постепенного сложения целого из единиц, элементов; и, наконец, в-третьих, принцип структурности, т. е. расположения действий силы в пространстве, приурочение динамики к структуре» [58 И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 436.].
Каково значение учения Павлова о высшей нервной деятельности для марксистско-ленинской философии?
Мы уже частично ответили на этот вопрос. Но мы вновь остановимся на нем специально.
В связи с этим вопросом следует вспомнить о том, какое громадное значение придавали гениальные основоположники марксизма-ленинизма естествознанию для развития материалистического мировоззрения. В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» писал:
«... естествознание, отражая внешний мир в «опыте» человека, одно только способно давать нам объективную истину» [59 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 127.]. Обзор истории развития материализма в связи с развитием естествознания Энгельс в работе «Людвиг Фейербах» заканчивает следующими словами: «... материализм, подобно идеализму, прошел ряд ступеней развития. С каждым составляющим эпоху открытием даже в естественно-исторической области материализм неизбежно должен изменять свою форму» [60 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, 1961, стр. 268.].
Хотя Павлову и принадлежат классические исследования по многим вопросам в ряде важнейших разделов физиологии, но венцом более чем шестидесятилетней деятельности гениального ученого являются его работы по физиологии головного мозга, учение о высшей нервной деятельности. Экспериментальные и теоретические данные, полученные Павловым в результате тридцатипятилетней напряженной работы в этой сложнейшей области науки, знаменуют собой крупнейшее достижение современного естествознания на магистральном пути познания глубоких тайн мозга — самого высшего, совершенного и сложного из созданий природы, и поэтому бесспорно, что они имеют громадное значение не только для физиологии, для многогранной жизненной практики и для материалистической психологии, но и для марксистско-ленинской философии, в первую очередь для марксистско- ленинской теории отражения.