Страница 63 из 106
В этом высказывании содержится также глубокая идея об эволюции самой второй сигнальной системы, о непрерывном развитии способности человеческого мозга ко все более широким, глубоким и совершенным обобщениям и абстракциям, о переходе от примитивных форм мышления, «общечеловеческой эмпирики», к более высоким формам мышления и, наконец, к наивысшей его форме — к научному мышлению с его безграничными возможностями и всепобеждающей силой. Поясняя свою мысль о важнейшем прогрессивном значении отвлечения и обобщения в высшей отражательной деятельности человека, Павлов говорил: «Благодаря отвлечению, этому особому свойству слова, которое дошло до большей генерализации, наше отношение к действительности мы заключили в общие формы времени, пространства, причинности. Мы ими прямо пользуемся как готовыми для ориентировки в окружающем мире, не разбирая часто фактов, на которых основана эта общая форма, общее понятие. Именно благодаря этому свойству слов, обобщающих факты действительности, мы быстро учитываем требования действительности и прямо пользуемся этими общими формами в жизни» [114 «Павловские среды», т. III, стр. 320.]. Возможность посредством обобщения и абстракции глубже и всесторонне познать действительность обусловила господствующее положение второй сигнальной системы во всей высшей нервной деятельности нормального взрослого человека, ее роль высшего регулятора человеческого поведения, и сделала человека хозяином природы: «Человек,— писал Павлов,— прежде всего воспринимает действительность через первую сигнальную систему, затем он становится хозяином действительности — через вторую сигнальную систему (слово, речь, научное мышление)» [115 «Павловские среды», т. I, стр. 239.].
Как мы видели, в сфере первой сигнальной системы действительности условные раздражители перестают вызывать привычные рефлексы при их систематическом неподкреплении соответствующим безусловным раздражителем. По Павлову, подкрепление имеет такое же решающее значение и для специфически человеческих условных рефлексов второй сигнальной системы действительности: слово как раздражитель теряет здесь свое сигнальное значение, если систематически «не подкрепляется» раздражителем первой сигнальной системы действительности или при отрыве первой сигнальной системы от второй, т. е. при нарушений их естественной взаимосвязи и взаимодействия. Постоянно отмечая более высокий ранг и преимущества второй сигнальной системы перед первой, придерживаясь точки зрения, что у нормального взрослого человека «вторая сигнальная система постоянно держит под сурдинкой первую сигнальную систему» [116 «Павловские среды», т. III, стр. 319.], доминирует, как правило, над нею, Павлов одновременно постоянно подчеркивал их тесную связь и взаимодействие, указывал на то, что вторая сигнальная система, оторванная от первой, перестает быть средством правильной ориентации в действительности. «Нужно помнить, — говорил он,— что вторая сигнальная система имеет значение через первую сигнальную систему и в связи с последней, а если она отрывается от первой сигнальной системы, то вы оказываетесь пустословом, болтуном, и не найдете себе места в жизни[...] Следовательно, нормальный человек, хотя он пользуется вторыми сигналами, которые дали ему возможность изобрести науку, усовершенствоваться и т. д., будет пользоваться второй сигнальной системой эффективно только до тех пор, пока она постоянно и правильно соотносится с первой сигнальной системой, т. е. с ближайшим проводником действительности» [117 Там же, стр. 318.]. И далее: «Нормальное мышление, сопровождающееся чувством реальности, возможно лишь при неразрывном участии этих двух систем» [118 «Павловские среды», т. I, стр. 232.].
Таким образом, речевая сигнальная система с присущими ей общими понятиями и абстрактными категориями должна быть в правильных соотношениях с лежащей в ее основе первой сигнальной системой. Иными словами, подкрепление — необходимое и даже определяющее условие существования и нормального функционирования также и для слова как обобщенного, нового типа сигнала, как раздражителя второсигнальных условных рефлексов. Однако подкрепление в данном случае осуществляется сложным путем, не прямо, а опосредованно, через первичные конкретные сигналы этой действительности.
Только в свете этих высказываний Павлова, свидетельствующих о правильном его понимании единства чувственного и логического, конкретного и абстрактного в познании действительности, можно понять его предупреждение об опасности отрыва второй сигнальной системы от первой и о необходимости постоянной их проверки действительностью. «Многочисленные раздражения словом,— писал он,— с одной стороны, удалили нас от действительности, и поэтому мы постоянно должны помнить это, чтобы не исказить наши отношения к действительности. С другой стороны, именно слово сделало нас людьми» [119 И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 568—569. ]. «Если ты хочешь употреблять слово, то каждую минуту за своими словами разумей действительность» [120 «Павловские среды», т. III, стр. 163.].
Постоянно подчеркивая принципиальную, качественную разницу между двумя видами нервной деятельности — обычной условно-рефлекторной и речевой,— Павлов одновременно указывал и на органическую связь между ними, на общность их основных закономерностей, на то, что «основные законы, установленные в работе первой сигнальной системы, должны также управлять и второй» [121 И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 569.].
Условный рефлекс как средство индивидуального приспособления проходит длинный путь эволюционного развития, начиная от примитивных, подобных или родственных элементарным условным рефлексам реакций одноклеточных и простейших животных и кончая второсигнальными условными рефлексами человека, претерпевая при этом глубокие количественные и качественные изменения. Однако, в каком бы многообразии ни были представлены условные рефлексы, как бы ни отличались они друг от друга по степени сложности и совершенства, уровню развития, роду, структуре и локализации и даже по принципу сигнализации,— при всем этом принципиальная сущность условного рефлекса остается одной и той же. Это — выработанная форма нервной деятельности, детерминированная условиями жизни, адекватно и активно отображающая объективную действительность в ее многообразии и динамике, обеспечивающая наиболее точное, тонкое и совершенное приспособление организма к вечно изменяющейся внешней среде. В равной мере это относится и к условно-рефлекторной деятельности в целом.
Учение Павлова и другие науки
Являясь системой наиболее точных, полных, глубоких и достоверных знаний о функциях мозга, физиологическое учение Павлова о мозге представляет интерес для обширного круга наук и многих областей практической деятельности человека — для медицины, биологии, психологии, философии, педагогики, лингвистики, рациональной организации процесса труда и отдыха, кибернетики, животноводства и т. п.
О значении своих исследований для многих из этих отраслей знаний сам Павлов ничего не говорил и не писал. О связи же и взаимоотношениях своих экспериментальных фактов и теоретических положений с материалистическим Мировоззрением, с некоторыми биологическими науками и с психологией он довольно часто высказывал глубокие и оригинальные мысли в докладах, лекциях и статьях, а также в выступлениях на лабораторных научных собраниях. Его высказывания мировоззренческого характера ввиду их принципиальной важности обстоятельно излагаются и освещаются в специальной главе. Здесь же мы коснемся высказываний Павлова о тесной, органической связи его учения с эволюционным учением Дарвина, с психологией и особенно с медициной.
Павлов был убежденным и последовательным сторонником эволюционного учения Дарвина, и его учение проникнуто идеей эволюции. Он неоднократно подчеркивал, что вся жизнь — от простейших до сложных организмов, включая и человека,— есть длинный ряд развивающихся и усложняющихся приспособлений к условиям существования, уравновешиваний с внешней средой. По Павлову, уравновешивание является универсальной реакцией развивающегося материального мира на внешние воздействия. «Для последовательного натуралиста,— писал он,— и в высших животных существует только одно: та или иная внешняя реакция животного на явления внешнего мира. Пусть эта реакция чрезвычайно сложна по сравнению с реакцией любого мертвого предмета, но суть дела остается все той же. Строгое естествознание обязано только установить точную зависимость между данными явлениями природы и ответными деятельностями, реакциями организма на них: иначе сказать, исследовать уравновешивание данного живого объекта с окружающей природой» [122 Там же, стр. 58.].