Страница 58 из 71
Преобладание нематериальных стимулов — ордена, медали, благодарности, звездочки на погонах… Всё это — «нематериальное стимулирование воинского труда» (равно как и любого мобилизационного, то есть в чем-то воинского труда).
Жертвенность, подвижничество — это альфа и омега военной жизни. Ведь что такое война? Это гибель очень большого числа молодых, здоровых людей. Это страдания раненых. Это множество калек, обреченных на пожизненное физически неполноценное существование. Что для людей, постоянно лицезрящих эту изнанку военной жизни, искупает такие чудовищные издержки? Что побуждает их идти навстречу опасности, а не избегать ее всеми допустимыми средствами? Страх перед карой со стороны государства? Но мало ли способов уйти от опасности и одновременно избежать кары? К подвигу и жертвенности адресует воинская присяга. Почитание подвигов и жертвенности, военная жертвенная героика… В любой по-настоящему сильной армии этому придается ничуть не меньшее значение, чем созданию и освоению военной техники, совершенствованию стратегии и тактики ведения военных действий. Спору нет, военный профессионализм — важнейшее слагаемое победы. Но ничуть не менее, а возможно и более важным ее слагаемым является сила воинского духа. Военный «профи», лишенный идеи, жертвенности, любви к тому, чему ты служишь, — это бандит, ландскнехт. Но даже превращаясь в такового, он обязательно продолжает исповедовать какой-нибудь квазижертвенный, квазиподвижнический культ, оправдывающий его воинскую «кшатрийскую» (ставшее нарицательным название индийской воинской касты) избранность, отделенность от мирских утех, обрученность с «Госпожой Смертью».
С этим всегда соседствует какая-то концепция воздаяния, вознаграждения. Тебя будет чтить потомство… Если не потомство, то твой род, твой клан, твое племя, твое военное братство, отделенное от прочих обрядом воинской жертвенности. Жертвенность… Нет «жертвенности вообще»… Есть жертва, возлагаемая на определенный алтарь. Оскверните алтарь — и жертвенность «испарится». И тогда воинский клан, воинское сословие, воинское братство превратятся во враждующие суперпрофессиональные мафии. Сегодня — такая инерционная вражда. А завтра? Любая вражда требует готовности умирать… За что? Зачем нужны земные блага, если ты воспользоваться ими не можешь… Умирают всегда за что-то, обладающее очевидно большей ценностью, чем твоя жизнь… За материальные блага? За бабки? Если в международный правовой язык с легкой руки Березовского и Абрамовича уже вошло слово «krisha», употребляемое британским консервативным судьей как проработанное понятие, то почему бы такой же статус не придать и слову «babky»? Так вот, за бабки не умирают. За них убивают.
Поэтому, начав с грызни, воинские суперпрофессиональные мафии начнут рано или поздно о чем-то договариваться на своих «стрелках» («strelky» — еще один новорусский вклад в международную юриспруденцию XXI века). Всё начнется с частных договоренностей, которые высокие договаривающиеся стороны будут постоянно нарушать, «кидая» друг друга (еще один новый международный правовой термин — «kidniak»). Договориться же основательно, создав глобальный общак («obschak»), мафии смогут лишь об одном — безнаказанном ограблении народов.
Безнаказанном — потому что давшие клятву защищать свои народы, получившие от народов соответствующие возможности военные профи, предавшие народы, окажутся вне конкуренции. Что смогут противопоставить обманутые народы Военной Форме, объявившей войну Военному Содержанию?
Сначала: «Есть такая профессия — Родину защищать». В конце: «Есть такая профессия — родину истреблять»… Это вполне закономерная динамика, в отличие от нормальной называемая не э-волюцией, а ин-волюцией… (На языке закрытых структур то же самое называется «контринициацией».)
Лев Троцкий, наломавший много дров и, в отличие от Сталина, никогда не любивший Россию, стал, в итоге, в ряды людей, изменивших духу Красной весны. Но всё это не исключает прогностической силы его отдельных утверждений.
Утверждение троцкистов о неминуемости термидорианского перерождения большевизма заслуживает самого внимательного рассмотрения. Термидор — это исторически несомненная глубокая метаморфоза якобинцев, осуществивших Великую Французскую буржуазную революцию и мягко уничтоженных контрреволюционными силами. Да, именно мягко уничтоженных. Ибо революционная Форма, став обособляться от революционного Содержания, в конце концов стала это Содержание беспощадно уничтожать.
Троцкисты, как и ленинская гвардия изучавшие опыт своих предшественников, заявляли: «Оторванная от широких масс партия может в лучшем случае погибнуть в неравном бою. А в худшем? Скажете — сдаться в плен? Но в политических битвах в плен не берут. В худшем — она предаст интересы породившего ее класса». Именно в подобном предательстве видели большевики вообще и троцкисты в первую очередь негативный урок Великой Французской революции. Ленина возможность повторения термидора, то есть отчуждения революционной Формы [то есть ВКП(б)] от революционного Содержания («Красного Проекта», «Красной весны») беспокоила ничуть не меньше, чем Троцкого.
Именно этим беспокойством проникнуты все его последние работы (в первую очередь — «О нашей революции» и «Как нам реорганизовать Рабкрин»). Да и Сталин, которого Троцкий несправедливо обвинил в термидорианстве и бонапартизме, яростно пытался осмыслить феномен «отрыва Формы от Содержания» и что-то противопоставить подобному явлению, которое классики именовали «превращением Формы».
К началу XXI века подобные превращения обсуждаются не только обществоведами, но и биологами. Ибо именно на таком превращении (формировании злого Содержания под маской благой Формы) основана и мутация, и каллогенез (истребление здорового начала иммунитетом, призванным это начало защищать), и действие вирусов. Это же обсуждают культурологи, анализирующие «умирание культур», психологи, исследующие способность психики как Формы отчуждаться от своего Содержания… Словом все, вплоть до физиков…
Но здесь давайте просто перефразируем тезис об оторванной от широких масс партии и рассмотрим следующее сходное утверждение:
«Оторванная от народа Сила, призванная народ защищать, может в лучшем случае быть разгромлена. А в худшем? Сдаться в плен? Нет, в великих битвах в плен не берут. В худшем — она предаст своих творцов — народ и идею. И превратится из силы, защищающей народ, в Антисилу, народ беспощадно уничтожающую». Только на этой стадии исследования К-17 могут, наконец, выйти за рамки «аналитики элитного заговора» (для одних — зловещего, а для других освобождающего от зла коммунизма) к чему-то большему.
В самом деле, потратить столько времени только на аналитику проекта Андропова, внутрипроектных конфликтов, развала проектного содержания, злоключений борющихся друг с другом клочков лишенной этого Содержания элитно-чекистской Формы — конечно, можно… Как-никак, это поможет спрогнозировать ближайшее будущее, на 99 % носящее летальный характер. Ибо какой другой характер в этом случае может иметь будущее нашей родной страны? Но для того, чтобы противопоставить что-то реальное этому самому, столь высоковероятному и ненавидимому нами летальному исходу, нужна не только аналитика крайне важного, но всё равно локального феномена К-17, а нечто гораздо большее.
Элита КГБ повела себя как форма, отчужденная от своего содержания. Ибо, являясь по своему содержанию силой, должной защищать народ, проект и государство, она как отчужденная форма занялась чем-то другим. Да, это так. Но чем именно? И каковы слагаемые этой метаморфозы? Ибо, не выявив эти слагаемые, мы уподобляемся так называемым конспирологам, забалтывающим так называемую специсторию вместо того, чтобы ее обсуждать.
Первое слагаемое — отчуждение формы от содержания. Это вам не злоумышление (или благой замысел) группы заговорщиков, для одних — спасителей, а для других — погубителей. Формой, равно как и содержанием, обладает всё: живое и неживое… доразумное и разумное…