Страница 7 из 28
– О, да, – согласился Колон.
Он, Колон, понимает, что стране, встающей на ноги, всегда немного не до романтики. А в ежегодной охоте на сирен, конечно, есть определенная доля романтики. Правда, сейчас, именно сейчас он. Колон, заинтересован прежде всего в человеке другом. Он даже думает, что информация о человеке другом выглядит сейчас важнее, чем любая другая. Но он. Колон, тронут предложением.
– Вы отказываетесь? – поразился Тавель Улам.
Его узкие щеки неприятно дрогнули, красивые губы на мгновение перекосило судорогой.
– Садал! – негромко позвал он.
Из-за ширмы, оттолкнув локтем нерасторопного солдата, выдвинулась странная сгорбленная фигура.
Человек был худ, сед, длинные свалявшиеся волосы неопрятно падали на поднятый лоснящийся воротник невероятно затасканной, но джинсовой, именно джинсовой куртки, типичной одежды хито, вредного элемента, надетой прямо на голое тело.
Хито!
Б Биологическом центре Сауми!
Рядом с Тавепем Уламом, братом человека другого!
От Садала явственно несло алкоголем…
Семенов внимательно рассматривал Садала. Именно Садала они видели сегодня утром на грязном полу разгромленного бара. Почему он здесь? Почему он не схвачен черными солдатами? Почему он одет так, как может одеться лишь отъявленный хито?
Семенов усмехнулся.
Наверное, Тавель Улам имеет какие-то особенные права.
Тавель Улам перехватил усмешку Семенова.
– Садал, – медленно сказал он, и скулы его дрогнули. – Садал, ты хочешь услышать Голос?
Садал медленно поднял голову. Его огромные темные глаза были полны равнодушия, но при упоминании Голоса в этих глазах что-то промелькнуло. Какой-то лучик сознания, хотя было неясно, адекватно ли он воспринимает окружающее.
– Садал не человек, – объяснил Тавель застывшим от удивления журналистам.
Тавель Улам явно торжествовал: он все-таки заставил журналистов удивиться. Он заставил их смотреть на него вопросительно.
– Не надо бояться Садала, – сказал Тавель Улам журналистам. – Он дерево. Какой-то своей частью он еще человек, но он уже дерево.
– Дерево? – действительно удивился Семенов.
Почему дерево? Что цан Тавель Улам имеет в виду?
Правильно ли они поняли цана Тавеля Улама? И почему от человека-дерева пахнет алкоголем? И почему на его плечах джинсовая куртка, произведенная вовсе не в Сауми? Почему за столь великие прегрешения Садал еще не объявлен хито?
Тавель Улам не ответил.
Заставив журналистов удивиться, заставив их сразу задать столько беспокойных вопросов, он потерял к ним интерес. Муха жужжала, муха убита, о мухе можно забыть.
Он не ответил журналистам.
Широко раздвинув крепкие короткие ноги, Тавепь выпрямился, опустив руки по швам.
Он смотрел в сторону высокой арки, тонущей в полутьме. Видимо, именно из-под этой арки должен был появиться другой.
5
Он ждет другого, понял Семенов.
Он уже не видит нас, он, как и мы, ждет другого.
Он добился эффекта, его страсть к самоутверждению на время удовлетворена. Теперь ему необходимо увидеть другого.
Он очень напряжен. Это странно.
Разве не каждый день родной брат видит родного брата?
Человек другой, подумал Семенов.
Почему, собственно, приход человека другого должен означать конец эры человека разумного? Почему, собственно, явление человека другого должно означать наш уход? Мало ли всяких, иногда весьма радикальных оздоровительных реформ и далеко идущих планов выдвигалось в разные времена самыми разными ревностными сторонниками прогресса. Мало ли кто, уверовав в собственную гениальность, объявлял о близком конце света, после которого в мире останутся лишь те, на кого указывает гений.
Тем более в Азии.
Азия – это время, текущее сквозь пальцы.
Она бесконечна.
И обязательно ли воспринимать слова доктора Улама буквально?
Если уж копать совсем глубоко, то, скорее, прав Колон – опасность грозит не человечеству, опасность пока грозит самому Каю.
В самом деле, подумал Семенов, у Кая Улама, У человека другого, может быть, и нет врагов, по крайней мере он может так думать. Но его враги, а они, вероятно, существуют, могут так не думать. Они могут предпринимать самые неожиданные демарши. Врагом человека другого может оказаться любой из черных солдат, прячущихся за ширмами. Рано или поздно до одного из них может дойти та простая мысль, что именно благодаря Каю Уламу, человеку другому, он сам, его дети и внуки, они все обречены. Разве такая простая мысль не способна заставить любого из этих солдат нажать на спусковой крючок автомата? Собственно говоря, любой человек разумный может быть и, наверное, является врагом человека другого.
Не имеет значения.
Ладно, сказал себе Семенов.
Не надо торопиться, не надо строить гипотезы.
Надо просто дождаться Кая Улама, увидеть его глаза, услышать его голос. Глаза и голос – главное в человеке. Когда в Испании мне устроили встречу с Отто Скорцени, я тоже думал о глазах. Я шел через зал, буравил лицо Скорцени взглядом, который – казалось мне – должен быть гипнотическим, и видел глаза, зелено-голубые, чуть навыкате (не очень-то загипнотизируешь!), и шрам на лице, и громадные руки, лежавшие на коленях, и за мгновение перед тем, как Скорцени начал подниматься, я почувствовал это…
Ладно.
Глядя в глаза, можно задать вопрос и услышать голос, который самим своим звучанием подскажет – насколько собеседнику можно верить.
Семенов вдруг поймал себя на странном волнении.
Его глаза все чаще обращались к арке, тонущей в полутьме.
Туда же смотрели Колон, Садал и упорный смертный Тавель Улам, и туда же смотрел бесшумно выскользнувший из ниши, серый, как мышь, цан Су Вин.
«А если Кай Улам действительно человек другой?»
Он не успел додумать свою странную мысль.
Под аркой, неторопливо переступив короткими ногами через поверженное изваяние отшельника Сиддхартхи Гаутамы, появился человек, за ним еще трое.
6
Первым шел генерал Тханг.
Черная просторная рубашка с накладными карманами на груди, черные просторные армейские брюки, грубые сандалии из тростникового волокна – генерал Тханг весьма выгодно отличался от цана Су Вина, суетливо бросившегося ему навстречу. Плотный, будто вырубленный из скальной породы, генерал Тханг выбросил правую руку перед собой. Тем же бесшумным жестом ему ответили солдаты за ширмой, а также Тавель и цан Су Вин.
Натак!
Знак победы.
Круглое лицо генерала Тханга (хотелось сказать – лунное, и так потом Семенов и написал в отчете), хорошо рассчитанная улыбка генерала, обнажившая крепкие желтые зубы, его щеки, густо побитые оспой, бородавка на щеке и бородавка на подбородке, ежик серых волос – генерал Тханг нисколько не походил на карикатуры, не раз появлявшиеся в самых разных изданиях внешнего мира. Член военной Ставки Сауми, до переворота – начальник Особого отдела Королевской армии, ныне один из самых активных сторонников Нового пути, проповедуемого доктором Сайхом, наконец, личный друг доктора Сайха – генерал Тханг, конечно, не мог не вызывать интереса у политиков и у журналистов. Скорее всего, именно этот человек курировал все работы, связанные с созданием другого человека…
Но именно генерал Тханг, отметил про себя Семенов, командовал отрядами, проводившими полную очистку Хиттона от жителей, именно генерал Тханг объявил миллионы саумцев хито – вредными элементами.
Убивая – воспитывать.
Семенов действительно чувствовал странное волнение.
Сразу за генералом Тхангом шел доктор Улам. Он на голову возвышался над генералом Тхангом, у него было чистое светлое лицо и светлые волосы, но он был коренной саумец. Он родился в Сауми и провел детство в Сауми. Воспитанник буддийского монастыря, он бежал на случайном судне в Австралию, откуда судьба привела его в Германию. Университет, глубокое биологическое образование, работа в самых известных лабораториях генетики в Германии, в Бельгии, в Великобритании, в США, опять в Германии. Доктор Улам подолгу не задерживался ни в одном научном центре, но везде за ним оставался след великолепных неожиданных открытий и не менее великолепных и неожиданных скандалов.