Страница 102 из 105
Античные, египетские и другие мистерии, без сомнения, — свидетельство смутной памяти первоначального, райского знания человека, однако знания, утраченного в своей целостности и потому неизбежно искаженного. Смутно вспоминая первозданное бытие и тоскуя по нему — вне зависимости от того, какие цивилизации где располагали его географически — это не имеет никакого значения, так как и наши представления о пространстве и времени тоже следствие греха и смерти (в обратной перспективе внутреннего зрения, например, Афон, Пиренеи и Урал могут быть одними и теми же "сионскими высотами"), люди стремились на физическом плане воспроизвести отношения "нефизического", точнее, "прежде-физического". Райское состояние человека не знало запретов — запреты появились только после того, как рай оказался затворен — это, собственно, точка отсчета "человеческого времени", у начала и конца которого стоит Архангел с вращающимся мечом. Собственно, меч Архангела охраняет запреты, и он же разрубит их тогда, когда "времени уже не будет"; однако, чтобы это произошло, следует "до конца претерпеть". В Мистериях пытались воспроизвести уже и еще затворенное, не претерпев — и чем дальше, во времени, тем больше мистерии деградировали, "оплотнялись", грубели. Потому они были отменены и заменены единственной Мистерией — Мистерией Боговоплощения, Мистерией Тела и Крови Спасителя, ежедневно совершаемой до скончания физического времени. После того, как Кровь Богочеловека пролилась на Кресте и ежедневно проливается и вкушается верными Ему за каждой Божественной литургией, мистерии стали не нужны. Повторяем — речь идет о физико-пространственно-временном состоянии мира.
Преп. Максим Исповедник писал: "Также непозволительно утверждать, что своеобразные свойства, замыкающие каждый из миров в самом себе и ведущие к разделению и разъединению их, обладают большей силой, чем дружественное родство, таинственным образом данное им в единении. Сообразно этому родству [осуществляется] всеобщий и единый способ незримого и неведомого присутствия в сущих всесодержащей Причины, разнообразно наличествующей во всех и делающей их несмешанными и неразделенными как в самих себе, так и относительно друг друга, показывая, что эти сущие, согласно единообразующей связи, принадлежат скорее друг другу, нежели сами себе. И это до тех пор, пока не благоугодно будет Тому, Кто связал их воедино, расторгнуть сию связь, ради высшего и более таинственного Домостроительства, в годину всеобщего и чаемого нами свершения [веков]. Тогда и мир, подобно человеку, умрет в своей явленности и снова во мгновение ока воскреснет юным из одряхлевшего при чаемом [нами] воскресении. Тогда и человек, как часть с целым и как малое с великим, совоскреснет с миром, получив обратно силу непреходящего нетления. Тогда, по благолепию и славе, тело уподобится душе и чувственное — умопостигаемому"[1008]'.
Для современного "всеприемлющего" сознания и популярного "космизма" существует чрезвычайно резко сказанное Псалмопевцем "бога язык суть беси" (Пс. 95, 5). Это сказано как раз о божествах мистерий, "мужских" и "женских" "богах" и "богинях". Но ведь очевидно, что архетипы, оторванные от единства и предоставленные самим себе, а порой вступающим в борьбу, суть блуждающие, агасферические сущности! Именно поэтому любые попытки искусственно восстановить древние мистерии после Боговоплощения неизбежно и неминуемо будут пародией, тем, что на языке Генона и Эволы называется "контринициацией", иначе говоря, "мерзостью запустения на месте святе". Это проявляется в современном масонстве, в особенности после появления так называемой "Конституции Андерсона" 1715 г., современном оккультизме, экуменических "богослужениях" и, не в последнюю очередь, в "оперативной половой магии".
Эвола подробно описывает средневековый опыт "шабаша" и "черной мессы". Там действительно и совершенно реально проявляют себя архетипы древних, в частности, античных мистерий. Но целью практики оказывается вовсе не соединение полов само по себе и даже не восстановление архетипов. И "шабаш", и "черная месса" "от обратного" свидетельствуют об абсолютном христоцентризме мироздания, проявленном после Боговоплощения. Содержащиеся в книге объяснения свидетельствуют о том, что все "пробужденные архетипы" и "энергии" оказываются лишь орудием богоборчества, выкриками бесноватых в их тщетной хуле на Богочеловека. И не в "метафизике пола" здесь оказывается дело, а в обычном бегстве в пучину свиного стада.
Здесь есть и еще одна сторона. Ю. Эвола упоминает, что "черную мессу" может совершать лишь правильно поставленный и имеющий посвящение от Ватикана католический священник. Мы встречаем здесь трагическую антиномию Римского католицизма, связанную с его юридическим пониманием благодати, в том числе благодати священства. Она заключается в том, что священник, имеющий власть на принесение Бескровной Жертвы и ее совершающий (а католическое приношение действительно и реально, так как священство имеет преемство от Апостолов, а евхаристическая молитва произносится полностью и аутентично), в то же время, "употребив свою власть" на совершение иной жертвы, не теряет своего священства. И, пусть такие случаи крайне редки — мы могли бы даже допустить, что сегодня их нет вовсе — приходится признать, что черная месса как таковая "имманенто присуща" самой церковно-юридической стороне римо-католичества и выражает собой крайнюю степень правового понимания благодати. Не случайно православный мир, имеющий иную, также имманентно присущую ему изнанку, в виде "воинствующего атеизма" — не знает этой формы сатанизма, по крайней мере история не оставила нам свидетельств совершения черных месс в православном мире. Как не знает католический мир массового разрушения храмов или "безбожных пятилеток". Разговор об онтологических (никак не историко-политических!) корнях последнего выходит за рамки проблематики книги Эволы, и мы здесь вести его не будем.
Обратимся все-таки к самой книге и поговорим о так называемой "половой магии".
Происхождение всякой магии лежит прежде всего в представлениях о существовании некоей "добожественной сущности" — причем совершенно неважно, творится ли мир из нее "богом" или "демиургом", или же возникает самопроизвольно. Эту сущность можно именовать по-разному — от "Пралайи" или "Ungruind'a" до бердяевской "свободы" или "материи" Энгельса. Положение человека в данном случае всегда оказывается в подчинении у стихий и стихийных или отпадших духов — научаясь повелевать одними, он попадает в зависимость от других — и так до бесконечности.
Свободное творение Богом мироздания из ничего, равно как и проявления Его, манифестации в виде Божественных энергий, предполагает наличие между Богом и тварным космосом (включая "умный" или, по-славянски "оумный", ангельский мир небесных сил) невыразимой бездны, "незаходимого мрака" (св. Андрей Критский), преодолеваемого только в молитвенном предстоянии, делающем человека "богом по благодати". Молитва, в отличие от магии, выводит за пределы космоса. Магия же есть бесконечное вращение в разнообразных, пусть и очень высокого уровня, космических кругах. Магические законы в принципе есть расширенное естествознание или, в определенном смысле, "нефизическая физика", и, вероятно, есть неправда манихейского свойства в историческом церковном гнушении знанием этих законов. Однако следует помнить, что собственно первородный гpex и заключался в предпочтении магического древа общению с Богом лицом к Лицу.
1008
Там же, с. 168.