Страница 9 из 48
Мне было девять, когда я увидела одну из воспитанниц, которая накануне перенесла пробуждение. Её глазные яблоки были молочно-белыми, будто сваренными. И кричала она так, будто они до сих пор варились в кипятке, хотя после пробуждения прошло уже больше суток. А ещё у одной кости на руках и ногах скрутило дугой в прямом смысле слова. Рассказывают, что самая могущественная из магинь-лирр Дайтелла вообще полностью парализована. Якобы она не может пошевелить вообще ничем – не моргает, не может сглатывать слюну и даже дыхание её поддерживается лишь силой её магии.
– Да в гробу я видал такое могущество!.. – скривился Бин. – Что толку от него, если ты лежишь целыми днями, как бревно?
– Не скажи. Многие отдали бы всё ради этого. Собственно, они всё и отдают. Если по одному мановению твоей мысли расступаются воды в море, если ты читаешь в душах людей всё самое сокровенное, даже если они находятся во многих милях6 от тебя…
– Толку-то читать, если сказать об этом ты не можешь… – фыркнул Бин.
– А для чего говорить? Если тебе будет нужно, твой голос громом раздастся в головах тысяч людей. Ты можешь создать огненные письмена прямо в небе, и их увидят миллионы.
– То есть, ты бы тоже так хотела? – посмотрел на лирру Бин.
– Вероятно, нет, – несколько растерянно ответила Мэйлинн. – Понимаешь, никто точно не знает, какие факторы влияют на то, как даются способности магиням, и чем за это они должны платить. Считается, что всё это во власти самой лирры. Каждая имеет какие-то амбиции и хочет стать более или менее сильной магиней. Главное – на что ты готова решиться ради этого. Ну и что ты хочешь получить взамен. Как у нас говорят: «Рушить горы или заборы?». В конечном итоге решаешь, наверное, именно ты. Только вот это решение лежит не в плоскости рассудка, а где-то гораздо-гораздо глубже. Именно поэтому с шести лет нас и готовят к пробуждению. Нам честно показывают все те телесные увечья, которые постигают магинь. Но и демонстрируют возможности, которые они приобретают.
За годы в Наэлирро я видела почти три десятка выпускниц. Конечно, большинство из них отделывается какими-нибудь выпавшими зубами, как Олива, или там чесоткой. Но и магические способности их будут невелики. Так – предсказания на ближайший день, или, к примеру, вызвать дождь над полем… У одной магини после пробуждения загнила грудь. Она покрылась чёрными жилами, а из сосков постоянно сочился гной. Её магические силы будут не в пример сильнее.
В общем, нам показывали обе стороны медали, и дальше уже каждая из нас, где-то в глубинах подсознания, наверное, решала – что же ей ближе. Наиболее сильные и фанатичные уже в шесть лет мечтали стать такими, как Дайтелла. Но говорить, что хочешь и хотеть – не одно и то же. Поэтому за время моего пребывания в Школе никого подобного не возникло, хотя и появилось несколько сильных волшебниц, как я только что сказала.
– Но по тебе не видно никаких изменений… – растерянно проговорил Бин. – Или у тебя ещё… – он покраснел и стушевался.
– У меня уже были лунные кровотечения, если ты об этом. Но… Я не стала магиней. В этом-то всё и дело. Я – первая в истории лирра из Школы Наэлирро, которая не пробудилась, – с отчаяньем воскликнула Мэйлинн и даже закрыла лицо руками.
– Может, ты просто не заметила? – робко, с явной попыткой утешить пробормотал Бин и сделал шаг к лирре с явным желанием если и не обнять, то хотя бы положить руку ей на плечо. Однако Мэйлинн резко отдёрнулась и повернулась к Бину с какой-то даже злостью.
– Не заметила??? Не говори ерунды!!! Что ты можешь об этом знать? Как я могла такое не заметить? Пробуждение сразу чувствуется! – в её глазах вскипели слёзы. Видно, она давно давила в себе эти чувства, но вот они вырвались наружу.
– Прости меня, я идиот! – в полном отчаянии вскричал Бин и глупо остановился, так и не решив, что ему делать дальше – бежать подальше или всё-таки обнять плачущую лирру.
Как не странно, но именно это комичное отчаяние сработало. Мэйлинн вдруг засмеялась сквозь слёзы.
– Ты не идиот, Бин, – тепло сказала она. – Просто ты многого не знаешь.
– Ну да. Но я исправлюсь! – Бин понимал, что несёт чушь, но сейчас он готов был на любую выходку, лишь бы Мэйлинн больше не плакала.
Так они стояли некоторое время – он, заискивающе глядя ей в глаза и, должно быть, пытаясь прочитать в них какие-то инструкции, и она – утирая слёзы широким серым рукавом и смеясь сквозь слёзы.
– Ну пошли, что ли? – шмыгнув носом, спросила Мэйлинн.
– Да, пошли. Прости меня ещё раз, – горячо попросил Бин.
– Да брось ты! Я не сержусь, потому что ты ни в чём не виноват. Это я. Просто до сих пор не было возможности ни с кем об этом поговорить вот так вот, просто… Вот и расклеилась.
– А как же твои подруги? Преподаватели?
– С подругами после этого я не виделась ни разу. Меня тут же поселили в отдельном флигеле. Наверное, чтоб не смущала остальных, – горько добавила лирра. – А преподаватели… Они скорее допрашивали, чем разговаривали. Смотрели на меня, как на какую-нибудь неведомую зверюшку. Я же – феномен! Наверное, дай им волю, они бы и вскрыли меня, чтоб посмотреть, что внутри. Да и вопросы задавали – один ужасней другого. От самых невинных – не выливала ли я эликсиры, вместо того, чтобы принимать их, до, например, вопроса, не было ли у меня соития с кем-либо, или же не было ли у моей матери любовника из числа людей… Представляешь? Задавать такие вопросы двадцатилетней лирре!
– Что?? – Бин даже споткнулся. – Тебе двадцать?
– А ты думал, сколько?
– Ну… Думал, что не больше шестнадцати…
– Ну ты забыл, что мы живём гораздо дольше вас. Поэтому и созреваем мы чуть медленнее. Увы, лирры гораздо позже людей приобретают возможность зачать потомство.
– Так твоё неудачное пробуждение было недавно? – вновь поразился Бин.
– Ну да, около трёх месяцев тому назад, – теперь Мэйлинн откровенно забавлялась растерянностью Бина. – Я имею в виду, что моя первая лунная кровь была примерно три месяца назад.
Бин стал красным, как рак. Он даже зашагал в два раза быстрее. Но поплатился за это почти сразу же, подвернув ногу и рухнув в пыль (в какой уже раз за сегодня?).
Мэйлинн расхохоталась над бормочущим проклятия юношей и, подойдя к нему, протянула руку. Бин затравленно посмотрел на неё, и, не приняв руки, тяжело поднялся сам, что ещё больше усилило веселье лирры.
– Ну чего ты хохочешь? Не видела, как люди падают? – ворчал Бин, отряхивая пыльные колени. – Пошли, чего уж…
Пару минут они шли в тишине. Смех лирры стих, и теперь она шагала рядом с притихшим Бином.
– А ты славный! – вдруг сказал Мэйлинн. – Смешной и славный.
Бин снова вспыхнул и решил скрыть неловкость продолжением разговора:
– Ну а как теперь быть? Я имею в виду, с твоим пробуждением. Это как-то можно исправить? – как можно более деловым тоном осведомился он.
– Не знаю, – честно призналась Мэйлинн. – На самом деле, я сама не понимаю, что со мной. Потому что я вроде как пробудилась, но как будто не до конца. С моим телом не случилось никаких изменений, но кое-какая магия оказалась мне доступна. Самая простая.
– Ничего себе – простая! Как ты этих шершней натравила на колонов! – попытался подбодрить её Бин.
– Ну ты сравнил! – фыркнула Мэйлинн. – Ты же не станешь восхищаться фехтовальным искусством человека, который насадил на нож кусок мяса, чтобы его съесть! Так и здесь. Управление низшими организмами – это совершенно примитивный вид магии.
– Ну так если ты почти пробудилась, может, вскоре ты пробудишься до конца?
– Мои преподаватели говорят, что такого быть не может. Хотя я ума не приложу – откуда они могут это знать, если я – единственный в истории подобный инцидент.
– Ну вот видишь! Они просто сами ничего не знают!
– Но я не собираюсь сидеть в запертой комнате до конца лет и ждать, когда же они узнают. Для меня унизительно их отношение ко мне. Ещё вчера они называли меня «милая госпожа Мэйлинн», а сегодня говорят просто: «Присядьте», «Расскажите», «Разденьтесь». Даже по имени не окликали. Я словно перестала быть живой лиррой.