Страница 11 из 161
Он пришел к нам в девятом классе, и буквально через неделю всем стало ясно, какой он блистательный. Вот тогда я и пустил по классу выражение, после которого мне назад пути быть не могло. Я сказал: «Елин подружиться ни с кем не может. Елин может осчастливить своей дружбой». Андрей на мои насмешки отвечал презрительной холодностью. Со временем это переросло в скрытое соперничество, в котором я чаще проигрывал, чем выигрывал. Такое положение не прибавляло мне любви. Кригер несколько раз пытался сломать лед — мы оба были у него любимыми учениками, — но ему не удалось. Он переживал, говорил, что мы когда-нибудь об этом пожалеем, и называл наши отношения «великой несостоявшейся дружбой».
После школы пути наши разошлись окончательно. Мы виделись разве что на традиционных встречах класса да случайно на улице. От Кригера я знал, что Андрей всех удивил: пошел не в гуманитарии, как ожидалось, а поступил на геофак в университет, окончил его с красным дипломом и стал ездить куда-то на Дальний Восток в геологические партии. Блистал он и здесь: разработал теоретически новый способ поиска запасов олова, подтвердил его на собственной практике и уже в двадцать шесть лет защитил кандидатскую. Теперь, я слышал, подбирается к докторской.
— Андрей, — спросил я, — насчет того, за что убили Кригера, у тебя есть какие-нибудь мысли или так, общие предположения?
Он посмотрел на меня искоса. Спросил насмешливо:
— Хочешь написать судебный очерк?
Я почувствовал, как во мне поднимается давняя неприязнь. Но сдержался:
— А почему бы нет? Считай, что я уже собираю материал. Так у тебя есть какие-то подозрения?
Андрей хмыкнул.
— Подозрения бывают у милиции, — сказал он, не сбавляя насмешливого тона. — Вот у них и поинтересуйся.
Однако я уже решил сдерживаться.
Я знал отношение Елина к милиции. Кригер рассказывал мне о той истории, которая приключилась с Андреем, еще когда он учился в университете. Летом в выходной день они с компанией поехали за город, на пляж. Андрей взялся сходить к ларьку, купить воды и бутербродов. Очередь была огромная, но он упорно выстоял ее — так же он кончал школу с золотой медалью, потом университет с красным дипломом, находил свое олово и писал диссертацию. В этом был весь Елин. Когда до окошка оставалось два человека, какой-то шустрый парень попытался влезть, но женщина впереди Андрея подняла шум, широкой спиной стала загораживать от наглеца прилавок. Отстоявшим очередь никогда не понять тех, кто лезет без очереди. И наоборот. Парень толкнул женщину, сбил с нее очки.
Через сорок минут Андрея забрали прямо из воды и отвели в местное отделение, где уже сидел давешний парень в синяках и с вывихнутой рукой, охал и злобно обзывал Елина бандитом. У Андрея были только поцарапаны кулаки, и это, видимо, определило отношение к происшествию дежурного лейтенанта. Он сразу стал кричать на Андрея, и тот замкнулся. Надо знать Елина — Кригер великолепно изобразил мне его состояние в тот момент. Ах, вот вы как! Я вступился за общественный порядок, защитил женщину, унял хулигана, и теперь меня за это в каталажку, а его домой? Ну что ж, давайте! Чувство оскорбленной справедливости молодого идиота. Пока составлялся протокол, он сидел нога на ногу, в гордом молчании, как будто не понимая, что сейчас висят на волоске все его медали, дипломы и будущие оловянные диссертации. Да что там — вся жизнь! Его вид должен был, вероятно, говорить; вы — милиция, вот и ищите истину.
Через неделю, когда пришла первая повестка с вызовом к следователю, открылся весь кошмар происходящего. Подключился папа — членкор, но было поздно. Как считал знакомый адвокат, поздно было уже на следующий день, даже тем же вечером. Как найти теперь всех этих покупателей из очереди, случайных пляжников, через несколько часов разъехавшихся по домам? Продавщица, конечно, ничего не видела и не помнит, зато у потерпевшего, как именовался отныне парень с вывихнутой рукой, имелся свидетель — пенсионер, стоявший в самом конце длинного хвоста к ларьку. Он видел только, как один человек бил другого, и сам явился в отделение, чтобы исполнить, как он выразился, свой гражданский долг. Машина следствия крутилась медленно, но неумолимо. Запоздалым объяснениям не то чтобы никто не верил, но ведь и проверить их было невозможно. Попросту говоря, Андрею грозил солидный срок.
Случилось чудо. Пляжный художник по горячим следам изобразил распоясавшегося хулигана на доске «Не проходите мимо!», и через три недели в милицию пришла женщина в очках и с широкой спиной. Кошмар кончился, но Елин так ничего, кажется, и не понял. Вернее, не захотел понять. Он ни за что не желал хотя бы отчасти объяснять свои неприятности собственным глупым упрямством. Чудо он воспринял как должное.
Так вот, он сказал:
— Подозрения бывают у милиции. У них и поинтересуйся.
А я решил не заводиться. Потому что вспомнил про эту историю и про все елинское упрямство. Я спросил:
— Ладно, а вообще-то ты давно был у старика?
Андрей снова взглянул на меня искоса и ответил неопределенно:
— Не так чтоб очень.
— Он тебе ничего не рассказывал?
— А что он мне должен был рассказывать?
И тут я наконец разозлился. Что же ты, скотина упрямая, хочешь все из меня вытащить, а сам молчок? Не буду я ничего тебе говорить ни про Латынина, ни про пистолет в конфетной коробке. С какой стати?
— Да так, ничего, — сказал я. Мы уже подошли к выходу. — Бывай здоров.
И я пошел от него прочь, спиной чувствуя, что он почему-то остался стоять на месте и смотрит мне вслед. Только выйдя на площадь перед воротами, я обернулся. Елин больше не смотрел на меня, он садился в свою синюю «Волгу» — папин подарок блестящему молодому кандидату. «Когда-нибудь вы об этом пожалеете», — говорил Кригер ему и мне. Стоя на маленькой площади у ворот кладбища и глядя на отъезжающего Елина, я не мог знать, что это время уже стремительно приближается. Под руку с дородным представителем роно шла Светлана Николаевна. Я помахал ей рукой:
— Подвезти?
— Спасибо, — сказала она, — автобус идет прямо к школе. В толпе ребят я заметил Дину. Она, кажется, не хотела показывать, что мы знакомы.
— А меня не подвезете? — спросил за моей спиной звонкий голос.
Я повернулся вокруг своей оси и увидел женщину-фотокора.
— Здравствуйте! — Это получилось у меня скорее восклицание, чем приветствие. — Какими судьбами?
— Что люди делают на кладбище? Хоронят своих старых учителей.
Она грустно улыбнулась. Я открыл дверцу машины:
— Садитесь. Конечно, подвезу. А я вас что-то не припомню.
— Немудрено, — сказала она. — Хотя я вас помню очень хорошо. Когда мы учились в четвертом классе, десятиклассник Игорь Максимов был у нас вожатым. Только тогда он говорил нам «ты»…
Я рассмеялся:
— Так это ваш класс взял Кригер после нас?
— Наш, — вздохнула она. — Бедный Эрнст Теодорович!
Ее звали Лика Кривошеина.
Не знаю почему, но я по дороге рассказал ей все.
Она слушала внимательно, только иногда задавая кое-какие вопросы. И тут мне пришла в голову замечательная мысль. Я остановился у ближайшего автомата.
— Скажи, — спросил я Лику, — время у тебя сейчас есть?
— Сколько угодно, — ответила она. — А в чем дело?
— А в том, — сказал я, — что тогда мы сейчас поедем справлять поминки по Кригеру.
Я набрал номер Феликса в конторе:
— Занят?
— Собираюсь сматываться, — ответил он.
— Спускайся вниз, сейчас мы подъедем, — сказал я. — Через десять минут.
— Кто «мы»? — спросил недоуменно Феликс, но я положил трубку.
Ровно через десять минут я подъехал к редакции и увидел Феликса с его неизменным репортерским саквояжем через плечо.
— Странная у вас компания, — пробормотал он, усаживаясь на заднее сиденье.
— А что, не нравится? — весело спросила его Лика, поворачиваясь.
Феликс фыркнул.
— Спокойно, дети мои, — сказал я. — Не ссорьтесь. Потому что сейчас все будет зависеть от нашей четкости и слаженных действий.