Страница 14 из 21
На следующее утро к их дверям была доставлена рукопись, автор которой, как обычно, точно рассчитал время.
И хотя ни хозяин Билтон, ни хозяин Скэггс этого не знали, та рукопись, которую им прислали, была единственной книгой во всей истории человечества, состоящей из абсолютно точных прогнозов на следующие триста сорок с чем-то лет. И эти прогнозы точно и аккуратно описывали все события, кульминацией которых станет Армагеддон. Все, до мельчайших деталей.
Билтон и Скэггс выпустили ее в сентябре 1655 году, как раз к предрождественской распродаже[12] , и она стала первой книгой в истории Англии, тираж которой остался нераскупленным.
Ее не покупали.
Ее не покупали даже в крохотной книжной лавке в Ланкашире, где рядом с ней гордо красовалась вывеска «Ланкаширскiй авторъ!».
Автор книги, некая Агнесса Псих, ничуть не была этим удивлена. Хотя трудно представить себе, что могло удивить Агнессу Псих.
А вообще-то она писала свою книгу не для того, чтобы ее раскупали или чтобы получить гонорар. Даже не для того, чтобы прославиться. Она написала ее для того, чтобы получить единственный авторский экземпляр, на который имел право автор.
Никто не знает, что произошло с нераспроданными экземплярами, имя которым было легион. Точно известно, что их нет ни в одном музее, ни в одной частной коллекции. Даже у Азирафеля не было этой книги; более того, его ухоженные руки задрожали бы при одной мысли о том, что она может в них попасть.
Так вот: во всем мире остался только один экземпляр пророчеств Агнессы Псих.
Он стоял на полке в шестидесяти километрах от того места, где в данный момент наслаждались обедом Кроули и Азирафель, и, выражаясь метафорически, в нем как раз начал тикать часовой механизм.
Было три часа пополудни. Антихрист пришел в мир пятнадцать часов назад, а некий ангел и некий демон целенаправленно напивались последние три из них.
Они сидели друг напротив друга в задней комнате неуютного с виду магазинчика Азирафеля в самом богемном районе Лондона, в Сохо.
В большинстве книжных магазинов в Сохо есть задние комнаты. По большей части они заполнены редкими или, по крайней мере, очень дорогими книгами. В книгах Азирафеля не было картинок. У них были старые рыжие обложки и похрустывающие страницы. Изредка, если не было другого выхода, он продавал одну-другую.
Время от времени к нему заходили серьезные мужчины в темных костюмах и очень вежливо осведомлялись, не намерен ли он продать свой магазин, из которого сделали бы торговое заведение, более приличествующее своему окружению. Иногда они предлагали деньги, толстые пачки потрепанных пятидесятифунтовых купюр. А иногда, пока одни говорили с Азирафелем, другие прогуливались по магазину, рассматривали книги из-под темных очков, качали головами и делали туманные намеки на то, что бумага – очень огнеопасный материал, и если что случится, и пожарные не помогут.
В таких случаях Азирафель кивал, улыбался, и говорил, что он подумает над их предложением. И они уходили. И никогда не возвращались.
То, что ты ангел – совсем не обязательно означает, что ты еще и дурак.
Стол между ними был уставлен бутылками.
– Я говорю, – Кроули попытался сфокусировать взгляд на Азирафеле. – Я говорю… я говорю…
Он сосредоточился и вспомнил, о чем он говорил.
– Вот о чем я говорю, – радостно заявил он. – О дельфинах. Вот о чем.
– О рыбах? – рассеянно удивился Азирафель.
– Нет-нет-нет, – Кроули погрозил ему пальцем. – Млек-питающие. Как есть млек-питающие. Разница в том… – Он попытался выбраться из трясины собственного сознания на возвышенное сухое место и вспомнить, в чем же, собственно разница. – Разница в том, что они…
– Для того, чтобы спариваться, выходят на сушу? – подсказал Азирафель.
Кроули нахмурился.
– Не думаю. Уверен, что нет. Что-то у них с детенышами. Короче. – Он взял себя в руки. – Я говорю. Я говорю. У них мозги.
Он потянулся за бутылкой.
– Что у них с мозгами? – спросил ангел.
– Большие мозги. Вот что я говорю. Большие. Большие. Большие-большие. А есть еще киты. Мозговые центры, точно говорю. Представляешь, океан, полный мозгов?
– Кракен, – угрюмо заметил Азирафель, уставившись в стакан.
Кроули пристально и холодно посмотрел на него, давая понять, что только что на рельсы его сознания прямо перед паровозом подбросили огромное бревно.
– Что?
– Большущий сукин сын, – пояснил Азирафель. – Под грохотом чудовищных валов. Он в глубине среди поли… среди полип… чтоб их, среди кораллов!… спит. И предположительно, всплывет на поверхность, когда закипят моря.
– Ну да?
– Факт.
– Вот такие дела, – Кроули с трудом сел прямо. – Океан кипит, бедные дельфинчики свариваются в уху, и никому до этого нет дела. То же самое с гориллами. Ух ты, скажут они, небо покраснело, звезды падают, что они такое добавляют в бананы? А потом…
– Ты знаешь, они вьют гнезда. Гориллы.
Азирафель налил себе еще. Это ему удалось с третьей попытки.
– Да ну.
– Истинная правда. В кино видел. Гнезда.
– Это птицы, – сказал Кроули.
– Гнезда, – настаивал Азирафель.
Кроули решил не настаивать.
– Вот такие дела, – сказал он. – Все создания, большие и мертвые. То есть малые. Большие и малые. И у многих есть мозги. И тут – ба-ДАММ!
– Ты же приложил к этому руку, – сказал Азирафель. – Ты искушаешь людей. Искусно искушаешь.
Кроули стукнул стаканом по столу.
– Это другое. Они не обязаны соглашаться. И в этом-то вся непостижимость. Это ваши придумали. Все бы вам испытывать людей. Вплоть до полного уничтожения.
– Ладно. Ладно. Мне это не больше нравится, чем тебе, но я же говорил: я не могу не повиновы… повинови… не делать, что сказано. Я – анх-хел.
– А в Раю нет театров, – сказал Кроули. – И почти нет кино.
– Меня искушать даже не пытайся, – сказал Азирафель несчастным голосом. – Знаю я тебя, змей старый.
– Только представь, – безжалостно продолжал Кроули. – Ты знаешь, что такое вечность? Знаешь, что такое вечность? Нет, скажи, ты знаешь, что такое вечность? Вот смотри: стоит большая скала, представил? В милю высотой. Огромная скала, высотой в милю, на краю Вселенной. И вот каждые тысячу лет – птичка.
12
Еще один великолепный маркетинговый ход: пуританский парламент Кромвеля объявил Рождество вне закона в 1654 году.