Страница 11 из 22
Говоря, инспектор Чарльз смотрел на меня, и тут я сообразила, что именно он появился на сцене в Бриджстеде, когда несколько месяцев назад я работала там по поручению Табиты Брайтуэйт. Я расследовала загадочное исчезновение Джошуа Брайтуэйта, миллионера, владельца фабрики и горячо любимого отца Табиты. И это стало моим первым делом в качестве детектива.
Насколько я помнила, инспектор Чарльз хотел тогда от меня отделаться. После того дела я задавалась вопросом, не считал ли он меня ответственной за то, что местный полицейский оказался не сведущим в составлении протокола с описанием сцены преступления.
Инспектор кивнул нависавшему над ним сержанту:
– Сержант, возьмите, пожалуйста, показания у мисс Джеймисон. В детали не вдавайтесь. – Затем повернулся ко мне. – Миссис Шеклтон?
– Да.
– Будьте так добры, пройдемте со мной.
Я последовала за ним по коридору в комнату, где в камине горел огонь. Он подтянул кресла поближе к огню.
– Прошу простить, что вас заставили ждать.
Я была в каком-то ступоре и ничего не ответила. Поэтому молодому белокожему констеблю, сидевшему за столом у стены с блокнотом наготове, не удалось ничего записать.
– Я признателен вам за то, что вы сохраняли место преступления в неприкосновенности с того самого момента, как обнаружили тело. И благодарен за то, что вы заметили запонку. Несколько недель назад у меня был случай, когда один болван, деревенский полисмен, и некая женщина-фотограф истоптали весь дом. Просто чудо, что кое-какие клочки улик сохранились.
О да, он прекрасно меня запомнил.
– Если вы имеете ввиду Бриджстед… – начала я, готовая напомнить ему один-другой его прокол.
– Но это было тогда, а теперь у нас совершенно другое, – быстро произнес он.
Тут я подумала: может, он вспомнил про тот случай, чтобы вывести меня из ступора.
Инспектор достал небольшую сумку для улик и положил запонку на небольшой клочок бумаги. Она была размером чуть больше половины квадратного дюйма, с золотой полоской по контуру, а в центре находился полосчатый агат с прожилками белого, черного и коричневого цветов.
– Запонка в хорошем состоянии, никаких царапин, но имеется небольшая потертость с обратной стороны.
– Это прекрасно видно, – заметила я. – Вы считаете, что она может принадлежать убийце?
Запонка была не столь дорогой, чтобы принадлежать мистеру Милнеру. Ее вполне могли купить в любом отделе галантереи для мужчин или в ювелирном магазине невысокого пошиба.
– Вполне возможно, а также она может указывать на драку, – сказал инспектор. – Она вам знакома?
Я отрицательно покачала головой. И подумала, что запонки можно заметить только, если они вызывающе вульгарны или вы влюблены в их владельца.
– До этого вечера вы были знакомы с мистером Милнером?
– Нет. Я сидела рядом с ним все первое действие, а потом пересела в задние ряды.
Инспектор вопросительно приподнял бровь.
– Почему?
– Я не люблю сидеть в первом ряду, а он не был идеальным театралом. Его сын играл в этом спектакле. Мистер Милнер постоянно комментировал происходившее на сцене.
– И что именно он говорил?
Если собеседник раздражает, а его комментарии являются непрошенными, то просто удивительно, сколько из них пролетает мимо ушей. Однако некоторые сентенции мистера Милнера по-прежнему крутились у меня в уме.
– Он критически относился к участию своего сына в спектакле. Сказал, что, будучи в возрасте Родни, он служил в Южной Африке.
– Что-нибудь еще?
– Это представление должно было стать последним для его сына. Мистер Милнер смотрел этот спектакль несколько раз. Боюсь, он просто старался завести меня, поэтому не очень-то сочувствую бедняге. По его словам, он надеялся на то, что Родни больше не ступит на сцену, во всяком случае, в ближайшее время. Мол, Родни будет лучше смотреться, торгуя автомобилями.
Юный констебль за столом быстро записывал все сказанное. Он был еще не настолько опытен, чтобы скрыть отсутствие интереса к моим словам.
Я достала из сумочки программу представления и открыла ее на странице с рекламой мистера Милнера.
(основана в 1903 году)
Саммерфилд-авеню
Харрогейт
Единственный районный агент
«Остин», «Де Дион», «Форд», «Уолсели»
Поставляются любые марки автомобилей
Официальная ремонтная мастерская
от Королевского автомобильного клуба и т. д.
Агенты А. А.
Шины – бензин – принадлежности
Телеграфный адрес: «Мотор»; телефон: 417
Инспектор взял программку.
– Не будете возражать, если я ее заберу?
– Пожалуйста.
Инспектор Чарльз перевернул лист и стал просматривать список труппы.
– Видимо, это его сын, Родни Милнер, в роли Генри Майнора.
– Да. Родни играет подающего надежды бизнесмена, которому и достается девушка.
В присутствии инспектора было нечто, внушающее доверие. Он неторопливо и внимательно просматривал список труппы.
– Вы подозреваете кого-нибудь из труппы или покровителя театра? – спросила я.
Инспектор вытянул ноги.
– Слишком рано говорить об этом, – мягко произнес он, не подавая виду, что я задала глупый вопрос. – Следует держать сознание открытым для всех версий. Ограбления не было. Его бумажник остался при нем.
– О! – произнесла я несколько нелепо. – Мистер Милнер показался мне человеком, у которого всегда при себе толстая пачка банкнот.
Он сложил пальцы рук домиком.
– Миссис Шеклтон, если мистер Милнер пришел в театр не для того, чтобы насладиться блестящей игрой своего сына, то для чего?
Внутренний голос тут же подсказал мне: «Не стоит говорить плохо о мертвых».
– Продавать автомобили в баре после спектакля? Я далеко в этом не уверен.
Мне показалось некрасивым представить мистера Милнера как распутника или далеко не самого лучшего театрала. Однако слово должно быть произнесено.
– Он обожал Люси Уолфендейл, молодую ведущую актрису. И предлагал проводить ее до дому, но она ушла вместе со своими друзьями.
Карандаш констебля за столиком со скрипом забегал по бумаге.
– Продолжайте.
– Мистер Милнер произвел на меня впечатление человека, который будет настаивать на своем. Я даже посочувствовала Люси. Когда к нам присоединилась мадам Гиртс, мне удалось освободиться.
– Мадам Гиртс? – уточнил инспектор.
Констебль, занятый записью моих показаний, насторожился и выжидающе посмотрел на меня. Я знаю, что у полиции принято использовать конфиденциальную информацию только для нужд следствия, но этот парень выглядел как-то слишком уж заинтересованным в моих словах, и мне это не понравилось. Что-то удержало меня от того, чтобы поведать, как мадам Гиртс с проворством голодной акулы вцепилась в руку Милнера и увела его прочь.
– Она и ее муж участвовали в спектакле, – произнесла я тоном, который мне самой показался чересчур чопорным. – Я оставила мистера Милнера с мадам Гиртс, и это был последний раз, когда я говорила с ним.
Инспектор сразу же обратил внимание на мой намек. Это был последний раз, когда я говорила с ним, но не последний раз, когда я видела его живым.
Он повернулся к констеблю, который замер над своими записями.
– Пожалуй, на этом мы закончим. Не вызовите ли вы кэб?
– Сейчас, сэр!
Когда констебль вышел из комнаты, инспектор взглянул на меня в упор.
– Миссис Шеклтон, вы наблюдательны, и ваши показания весьма ценны для нас. Было бы несправедливо дольше задерживать вас, особенно после того, что вам пришлось пережить. Но не будете ли вы столь любезны дать завтра письменные показания о том, что имело место после окончания спектакля?
– Конечно. Однако я не хотела бы смущать людей…
– Скажем, мадам Гиртс?
– Да.
Инспектор заметил мою уловку. С ним надо держать ухо востро.
Он вздохнул и мягко произнес:
– Поверьте, если это не будет иметь сколько-нибудь существенного отношения к делу, я не стану тратить на него столь ценного для меня времени. Пожалуйста, расскажите мне все.