Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 15



Оказалось, что их поселок, который находился недалеко от Выборга, подвергся жестокой бомбардировке. Затем, при приближении финнов и немцев, когда все взрывалось и горело, в поселке наступил самый настоящей хаос. Никакой организованной эвакуации не было. Эта семья, да и другие жители, бросив все, пешком побежали куда глаза глядят, в основном в направлении Ленинграда. По пути им пришлось испытать много мучений – голод, по ночам холод, обстрелы, бомбардировки. В полном отчаянии они продолжали брести в Ленинград. После их рассказа на душе у нас стало очень тяжело, поскольку в страданиях этих людей мы почувствовали свою грядущую участь.

Многие годы спустя, когда у меня появилась возможность изучать документы этой эпохи, я узнал, что в те дни в Ленинград пришло несколько сотен тысяч беженцев. И городские власти, надо отдать им должное, сумели в этой невероятно трудной обстановке многих из них эвакуировать в глубь страны и тем самым спасти им жизнь.

Война шла, но для нас пока ничего не менялось, мучило только беспокойство за отца, потому что от него не было никаких известий. Однажды летним ясным днем я, как обычно, стоял около штаба среди военных. Вдруг мы увидели в небе группу немецких самолетов. Их было девять штук – эскадрилья. Они шли на большой высоте со стороны Финляндии в направлении Ленинграда, за ними тянулись следы инверсии. Какой-то мерзкий, завывающий звук моторов отличал их от наших самолетов. Через некоторое время послышались глухие звуки разрывов. Так я впервые увидел врага.

Перед войной Народный Комиссариат Обороны издавал много справочной литературы по иностранным армиям. Эти книги были в твердой серой обложке, на хорошей бумаге, с большим количеством иллюстраций. Естественно, что основное место в них занимали материалы по германской армии. Книги эти были и у моего отца. Я часто их листал и читал, поэтому был довольно хорошо информирован, в особенности в отношении танков и авиации.

Поэтому, увидев летящие самолеты, я громко заявил, что это – Хенкель-111. Окружающие посмотрели на меня с удивлением и даже с некоторым уважением. Я тут же начал всем разъяснять, что у этих самолетов два двигателя, экипаж из трех человек, бомбовая нагрузка две тонны. Можно сказать, что это был мой первый вклад в информационную войну с фашизмом.

Наконец мы дождались весточки от отца. Впоследствии он прислал еще несколько коротеньких писем, очень бодрых по содержанию. Никакой интересной информации, естественно, в них не было, зато были вложены фотографии. На них отец изображен со своими сослуживцами в полевых условиях. По штату военного времени в политотделе дивизии был положен фотограф, и эти фотографии, вероятно, были его рук делом. Они до сих пор хранятся в нашем семейном архиве.

Но затем письма от отца поступать перестали. Дела на фронте шли все хуже и хуже. В июле немцы оказались в непосредственной близости от Ленинграда. Мама стала заметно нервничать.

Нас эвакуируют в Ленинград

В начале июля по квартирам начал бегать небольшого роста круглолицый военный в звании капитана и кричать:

– Эвакуация, эвакуация!

Поднялась паника. Вскоре выяснилось, что этот капитан назначен старшим за проведение эвакуации жителей нашего военного городка, в котором оставались практически только дети и женщины. Эвакуироваться нам предстояло в Ленинград. Капитан собрал всех женщин, проинструктировал о времени отправления и о том, что можно брать с собой. Разрешил взять лишь одежду, посуду и легкий инвентарь. На все сборы дал три часа.

Мы с мамой начали лихорадочно собираться. Увязываем вещи в узлы, подтаскиваем к месту погрузки. Младшие братья путаются под ногами и мешают. Наконец подъезжают три грузовика. Начинается обычная в таких случаях суета и неразбериха. Надо отдать должное капитану: он быстро навел порядок, определил очередность погрузки, выделил несколько солдат в помощь. Наша семья погрузилась во вторую машину. Мне досталось место у заднего борта. Наконец, после бесчисленных сверок, тронулись в путь.

Но не успели проехать и нескольких метров, как раздался истошный женский крик. Остановились.

Оказывается, какая-то женщина забыла в сарае корыто, а без него, по ее словам, она никак не может ехать. Ждали, пока она принесет корыто. Поехали дальше.



При въезде в Ленинград наши машины остановили на КПП, на котором несли службу ополченцы. Они были вооружены, с красными повязками на рукавах. Началась проверка. Женщины нервничали, кричали, что проверять у них нечего. Но ополченцы были неумолимы, проверили у всех документы, перешерстили каждый узелок с вещами. Никаких нарушений обнаружено не было, собрались было ехать дальше. И вдруг выяснилось, что у одной девушки в последней машине не оказалось паспорта и ее хотят оставить для дальнейшей проверки.

Ее мать разрыдалась, взмолилась, просила ополченцев и сопровождавшего нас капитана поверить, что документы дочери находятся на оформлении в милиции. Ее дружно поддержали другие женщины.

В конце концов нас пропустили, и вскоре мы добрались до эвакуационного пункта. Там уже было много людей, стоял сплошной гвалт и шум. Мы своим «табором» расположились прямо на полу, на котором пришлось прожить двое суток среди узлов и баулов.

Наконец мама объявила, что нам выделили жилье.

За какое-то вознаграждение трое солдат помогли перетащить наши вещи, тем более что это оказалось довольно близко, на улице Салтыкова-Щедрина. Сейчас она называется Кирочной.

Эта улица расположена между Литейным проспектом и Новгородской улицей. История ее прослеживается около двух веков. В начале 19-го века она называлась 1-й Артиллерийской улицей, затем – 4-й Артиллерийской улицей, а впоследствии – Кирочной. Теперешнее свое название она получила от расположенной на ней протестантской кирхи. Место, где нам предстояло жить, было довольно интересным: с одной стороны улицы располагалась нарядная металлическая ограда Таврического сада, с другой – большие дома, чуть дальше – музей А. В. Суворова. Как утверждали старожилы, до революции весь этот квартал занимало расположение Преображенского гвардейского полка. Рядами стояли казармы для солдат, конюшни, дома для офицерского состава, госпиталь и прочие сооружения. После революции все это хозяйство перешло по наследству военному ведомству.

Напротив угла Таврического сада, за небольшим сквером, в большом старинном здании до революции был госпиталь Преображенского полка, а перед войной размещался курсантский клуб. К моменту нашего приезда в этом здании уже вновь был развернут госпиталь. В большом и глубоком подвале было оборудовано бомбоубежище, где нам впоследствии пришлось проводить долгие часы во время воздушных налетов.

На задворках госпиталя находилось маленькое одноэтажное строение, похожее на сторожку, в прошлом это было караульное помещение. Оно и стало нашим домом. В нем была комната примерно метров двадцати, с одним окном и двумя батареями парового отопления, небольшой коридор с двумя окнами, в конце которого находились умывальник и туалет. Окна коридора выходили на территорию воинской части. Недалеко от домика стояли два 45-миллиметровых орудия, и там постоянно проходили тренировки курсантов.

Здесь нам предстояло пережить блокаду.

Главным недостатком нашего нового жилища была очень легкая его доступность для посторонних. Деревянные, очень хлипкие двери, настолько низко расположенные окна, что на подоконники могли садиться даже мы, дети. И самым неприятным было то, что в этом, мало приспособленном для жизни, особенно в холодное время года, домике мы были вынуждены жить одни.

У нас даже поблизости не было никаких соседей. Честно скажу, нам было очень страшно, мы понимали, что в случае беды позвать на помощь некого. Не было, конечно же, ни телефона, ни радио.

В начальный период нашего пребывания в Ленинграде маме приходилось решать массу проблем, касающихся нашей большой семьи: оформление прописки по новому месту жительства, получение продовольственных карточек, приготовление еды, кормление и мытье детей, добыча лекарств и топлива, стирка.