Страница 4 из 20
– Правильно! Правильно! – поддержал его рябой господин.
Мистер Баннет снял пенсне и ткнул им в сторону Найджела.
– Кажется, вы, сэр, утверждали, что современные поэты чувствуют себя обязанными держаться правды, исследовать реальность, какой бы тягостной и уродливой она (боюсь, вместе с плодами их поэтических потуг) ни была. Вот что я об этом думаю. Считайте меня ретроградом, если хотите, но у меня есть мой Теннисон, мой Браунинг, мой, э-э, Шекспир, – и никакая реальность в поэзии мне не нужна. Ее хватает в обычной жизни. Когда мне понадобится реальность, я загляну на скотобойню.
Мистер Баннет со значением замолчал. Его невзрачная спутница хихикнула, и остальная публика вежливо подхватила смех.
– Нет, сэр, – продолжал мистер Баннет, дребезжа, как церковный орган, – от поэта мне нужна Красота. Пусть он заставит меня позабыть обо всем уродливом и сложном, что есть в этом мире, пусть проведет меня в волшебную страну.
– Что ж, ни один современный поэт вас не проведет, это точно, – отозвался Найджел самым вежливым и невозмутимым тоном.
Публика тревожно задумалась, как расценивать эти слова. В зале будто сгустилась полярная ночь. Один только звук – то ли фырканье, то ли храп – прорезал тишину. То был представитель прессы.
– Кажется, у вас в городе не принято дерзить мистеру Баннету, – заметил Найджел, возвращаясь в компании миссис Кэммисон.
– Да, – спокойно ответила она. – Он, что называется, уважаемый член общества. – С внезапным смешком она потрясла воображаемым пенсне и задребезжала: – Пусть он проведет меня в волшебную страну, – а после обычным голосом пробормотала себе под нос: – Не так уж это нелепо. Волшебники ведь бывают и злыми.
Найджел проглотил вопрос, который вертелся у него на языке, и беззаботно сказал:
– У вас настоящий талант к подражанию.
– Да, мне говорили. Обязательно прогуляйтесь по этой улочке при лунном свете: здесь можно увидеть необыкновенную игру теней. Жаль, что полнолуние уже миновало.
И как только уживались в этой женщине прямота и загадочность?! Ее слова о тенях и луне почему-то напомнили Найджелу «Сапфическую оду» Брамса. Он принялся тихонько насвистывать мелодию и еще не успел закончить, как у самого дома Софи Кэммисон сжала его плечо:
– Найджел, вы больше не будете дерзить мистеру Баннету?
Ее голос был спокойным и ровным – но почему тогда Найджел почувствовал, как от этих слов по спине пробежали мурашки, будто призрак страха коснулся его холодной цепкой рукой?
Пять минут спустя уютная и неприбранная гостиная Кэммисонов наполнилась людьми. Мисс Меллорс заняла почти весь диван. Найджела представили Юстасу Баннету и его жалкой спутнице (как оказалось, супруге), затем Гэбриэлу Сорну – юноше в рубашке цвета хаки – и прочим гостям, чьих имен он не запомнил. Герберт Кэммисон сноровисто разливал выпивку, поднимая бокалы на свет, как будто это были пробирки в лаборатории. С невозмутимым видом он повернулся к мисс Меллорс:
– Виски, херес, коктейль или томатный сок?
– Ах вы, негодник! – игриво засмеялась она. – Хотите, чтобы я нарушила обет?
Доктор явно был у нее в любимчиках.
– Миссис Баннет?
Та еле заметно вздрогнула и выдохнула:
– Мне? Херес. Глоток хереса, пожалуйста. – Она сконфуженно посмотрела на мужа.
– Ты уверена, что не выпьешь воды со льдом, Эмили? – продребезжал Юстас Баннет, позвякивая ключами в кармане.
Повисла неловкая пауза.
– Воды со льдом нет, – строго произнес доктор.
Эмили Баннет поймала взгляд Найджела, густо покраснела и сказала:
– Нет, дорогой, я буду херес.
Было заметно, как на лице ее мужа выступили скулы. Интересно, когда она в последний раз осмеливалась отстаивать свои права? Можно было не сомневаться, Юстас Баннет ей этого не спустит. Найджелу он все больше не нравился.
Некоторое время говорили о пустяках. Затем Гэбриэл Сорн, подойдя к Найджелу, завел речь о сюрреализме. Говорил он хорошо. Вскоре остальные с интересом слушали их беседу. Как только Сорн это понял, его восторженная, чуть наивная манера переменилась. Скривив губы в театрально-цинической усмешке, он произнес:
– Конечно, преимущество метода в том, что вы не отвечаете – по крайней мере, осознанно – за то, что творите, а значит, неуязвимы для критики.
– Разве вы сейчас не идете против своих убеждений? – мягко спросил Найджел. Юноша вздрогнул и уставился на него почти уважительно, затем отпил виски (пил он в тот вечер много) и воскликнул:
– Мне не привыкать! Я всю жизнь только и делаю, что предаю себя. Я ведь пивной бард, вы не знали?
Юстас Баннет, сняв пенсне, хотел было что-то сказать, но Сорн его опередил.
– Да, – все больше увлекался он, – вы наверняка видели мои… вирши по случаю, назовем их так. «Покупайте пиво «Баннет», лучше в мире не бывает».
Юстас Баннет с ледяной учтивостью перебил его:
– Мистер Сорн занимается нашей рекламой, мистер Стрейнджуэйс. Помимо… прочих обязанностей.
– Что ж, это даже к лучшему, – сказал Найджел. – Я только рад, когда поэзия идет в народ. Пусть простые люди получат представление о стихе – на плакате, в кино, где угодно. Тем больше шансов заинтересовать их чем-нибудь посерьезней.
– Я не согласен, – возразил Сорн. – Поэзия никогда больше не будет популярной. Ее удел – взывать к узкому кругу посвященных и тонко чувствующих. Я…
– Нет, Гэбриэл, – оборвал его мистер Баннет, – мы не позволим тебе в одиночку завладеть нашим знаменитым гостем. Ступай поговори с миссис Кэммисон.
Сорн сжал кулаки. Найджел на секунду испугался, что скандала не избежать, однако юноша опустил плечи, по-детски пнул каминную решетку и удалился. Мистер Баннет, явно недовольный поведением подчиненного, встал перед камином, широко расставив короткие ноги, провел рукой по воздуху – будто разгладил листок промокашки – и произнес:
– Я хочу предложить вам задачку, мистер Стрейнджуэйс, для решения которой потребуется скорее ваш талант детектива, чем литератора.
Найджелу показалось, будто все разговоры в комнате оборвались на полуслове: гости застыли, как в детской игре в статую. Мистер Баннет умел держать публику в напряжении.
– Да, – продолжал он, – вам это будет интересно. Две недели назад – второго числа сего месяца, если быть точным, – пропал мой фокстерьер по кличке Трюфель. Позже рабочие нашли его, когда чистили кипятильный котел. От пса, конечно, мало что осталось, но мы опознали его по металлической бирке на ошейнике.
Юстас Баннет со значением замолчал.
– А при чем здесь я? – спросил Найджел.
– Насколько я понимаю, вас интересуют преступления, – без тени улыбки сказал пивовар. – Я нисколько не сомневаюсь, что пса убили.
Гости, понемногу начавшие оживать, замерли снова. Доктор Кэммисон застыл, занеся над бокалом бутылку.
– Но… – выдавил Найджел, – разве не разумнее предположить, что пес упал в котел случайно – в погоне за крысой, например?
Мистер Баннет протестующе поднял руку:
– Позвольте мне изложить факты. Трюфель каждое утро совершал со мной обход пивоварни. В кабинете я держал для него корзину, а самого пса приковывал к ножке стула крепкой стальной цепью. Тем утром мне пришлось на пару минут отлучиться. Когда я вернулся, Трюфеля на месте не оказалось. Он не сам выбрался из ошейника. Кто-то отстегнул поводок.
– Пусть так, но вы же не думаете, будто какой-нибудь ваш работник выкрал его и бросил в котел? Наверняка поводок отстегнули шутки ради, а пес заблудился и нежданно-негаданно нашел свою смерть.
– Котел, в котором его обнаружили, высотой в шесть футов, а Трюфель был старый и малоподвижный пес.
«Неудивительно, – подумал Найджел, – всю жизнь просидеть на цепи».
– Я допросил рабочих, однако виновника не нашел. – Голос Юстаса Баннета стих. Он едва слышно добавил: – Я очень хочу знать, кто это сделал.
Найджела всерьез напугал его тон. Словно для того, чтобы дать мистеру Баннету оправдаться, он спросил: