Страница 5 из 13
– Я – могила! – заверила художница. – Только, насколько мне известно, ты сама от него ушла, и Эдуард сильно переживал. Ты была единственной женщиной, после ухода которой он переживал, а не вздохнул с облегчением, как обычно. Так говорили…
– Это так… Но я жила с ним год и все время боялась, когда он мне сделает ручкой. Я испугалась, дура, и решила опередить «прекрасный» момент расставания, – вновь пустила слезу Татьяна.
– Захотела бросить первой? – догадалась Аграфена. – Правда дура. Так, может, вернуть все обратно?
– Издеваешься? Время упущено. Ты разве не видишь, что подрос второй состав? Зная Эдика, скажу: его можно взять молодым телом, а не задушевными беседами, уж точно.
– Не говори глупостей, Таня! Ты – это ты. Давай выпьем? – неожиданно для себя предложила Груня. – За любовь? За надежду? За то, что не все еще, может, потеряно?
– Давай! – тряхнула опять головой Ветрова. – А ты не будь такой же дурой, как я. Учись на чужих ошибках.
– В смысле? – покачнулась Груша. – Тоже спать с Эдиком? Не хочу! Я того… тоже уже не попадаю в лунку… то есть в первый состав…
– Тьфу, дура! При чем тут этот бабник и мерзавец? Да чтоб он…
– Тише, тише! Ты же только что говорила, что любишь его.
– Ну, дала слабинку минутную, я же предупреждала, что все в одночасье может поменяться, а ты и обрадовалась! – Актриса поправила парик и вытерла потное, сальное лицо концом боа из театрального реквизита. – Я тебе говорю – мужика ищи. Сейчас самое время – впрыгивай в последний вагон, успеешь! А я вот в ягодках сорокапятилетних подзадержалась. И вряд ли уже найду своего «грибника» или «ягодника». Если только лешего, выжившего из ума и ничего не понимающего в современной жизни и гламуре. Никакого просвета в будущем! Ни детей, ни мужа, с главных ролей скоро снимут… И что я стану делать на старости лет одна? Сдадут меня в богадельню. Небось даже в интернат для ветеранов сцены не возьмут – не заслужила.
– Таня, прекрати! Мы же выпили за то, что все будет хорошо!
– Все, молчу. За любовь! За нее, проклятую!
– Да когда же это сало, будь оно не ладно, закончится? Я себе палец, кажись, отрезал! Не хотите сальца с кровью? – заорал басом режиссер театра, он же его директор.
Молодые девчонки завизжали от ужаса, а Аграфена подавилась. Татьяна же кинулась к нему, сметая все на своем пути, с криком:
– Подожди, дорогой! Твоя путеводная звезда спешит к тебе на помощь!
«Эта звезда больше похожа на крейсер или даже на ледокол, – подумала Груня. – Наверняка вся ее помощь сейчас будет заключаться в том, что она перевяжет ему руку грязным, засаленным, в ошметках еды боа!»
Потом что-то было еще и за что-то еще… А затем Аграфена отрубилась и больше ничего не видела и не слышала. Было ей сначала хорошо, потом плохо. Все как всегда, ничего не менялось в этой жизни.
Глава 3
Аграфена была очень удивлена. Она почему-то думала всю свою сознательную жизнь, что даже если и есть на свете загробная жизнь и если существует душа, способная покинуть тело, то, возвращаясь в другое тело, она обязательно выбирает человеческое. То есть осуществляется этакое переселение душ из одного человеческого тела в другое. Отсюда и происходят не очень убеждающие разговоры о том, кто кем был в прошлой жизни. То, что она умерла и душа ее отделилась, Груня поняла сразу по дикой боли во всех частях своего тела, в голове в том числе. Видимо, отрывалась от тела с трудом.
«Что ж так больно? Должно было быть легче: туннель, свет и новая жизнь, без низменного и ненужного», – думала она, удивляясь, что вообще способна думать в такой ситуации. Но потом, по звуку копающей лопаты, поняла причины столь резкой боли. Оказывается, ее душа не отлетела в рай, подарив ей редкостные минуты блаженства, а сразу же переселилась в… репку. Вот в чем была обида! Почему-то не в человека, а в овощ, вонючий и жесткий. Да еще такой вредный, который нельзя вытащить из земли просто и надо его тянуть, тянуть… Груню-репку явно кто-то хотел вытянуть. И кричат, и стучат лопатами вокруг… И бабка за дедку, и внучка за дедку, а за того Жучка и кот…
«Когда же все закончится?! – ужасалась Груня. – Просто кошмар какой-то!»
– Позовите мышку, – сказала она, сама не узнав своего голоса, и открыла глаза.
Над ней склонилось лицо режиссера театра.
– Чего?
– Мышку позовите, и уже закончим с этим, – более уверенно произнесла Аграфена.
– Какую мышку?! Не дай бог нам опять мышей под сцену! С таким трудом вывели! – непонимающе моргал глазами Колобов. – Может, Груша, ты проголодалась? Приготовить тебе что-нибудь поесть?
– Ой, меня сейчас вырвет…
– Так ты того, не стесняйся. Многих уже вывернуло. Зато легче станет, – посоветовал ей Эдуард Эрикович, вытирая платком потное лицо. – Я, если честно, испугался за тебя.
– За репку? – уточнила Груша.
– За тебя! – поправил директор-режиссер. – Вся бледно-зеленая такая, фактически не дышишь… Я даже струхнул. Немного отходил тебя по щекам, ты уж извини. Очень обрадовался, что жива, слегка порозовела даже. Или это фингалы будут? Может, и перестарался я с оплеухами-то… Ты, если что, прости.
Аграфена поморщилась и попыталась осмотреться.
– А где мы?
– Где и все, в театре. Вчера как начали праздновать, так вот и… – развел руками Эдуард Эрикович. – Ладно, я пойду дальше, проверю, не потеряли ли мы кого-то на радостях. Нам только работников морга сюда на всеобщее веселье не хватало! Ты давай в себя приходи и Таню растолкай.
– Чего сам не растолкал? – спросила Груня, которую от слова «растолкай» опять замутило.
– Она меня уже стукнула и совершенно нелитературно послала, – пожаловался Эдуард Эрикович и буквально пополз дальше.
Аграфена села и поняла, что хоть она и почувствовала себя репкой, но в положении находилась очень даже неплохом. Во-первых, она была одета, и сие наводило на мысль, что она таки осталась честной девушкой. Во-вторых, лежала на бархатных сиденьях кресел (их подлокотники были подняты) в зрительном зале, в отличие от многих людей, валявшихся прямо в проходе и между сиденьями. Рядом лежала Татьяна Ветрова с капустным листом на лице.
– Таня, – потрогала ее Груня.
– А? Нет!
– Что?
– Боже, как мы напились! Грунька, у меня проблемы.
– Сейчас у всего коллектива одни и те же проблемы, – успокоила ее Аграфена.
– Алкоголь паленый, наверное, был. У меня вон кожа от лица отслоилась, – пожаловалась Татьяна, трогая дрожащей рукой капустный лист. – А для актрисы потерять лицо – смерти подобно. Подходил Эдик, и я его послала. Наверное, еще не заметил… Что делать, а?
– Это капуста, а не кожа, – пояснила Аграфена, снимая лист с ее лица и еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться – любые сотрясения внутренних органов в ее нынешней ситуации были опасны.
– Правда? Точно, я же забыла, что вчера сама его и положила, чтобы отеков с утра не было, – обрадовалась актриса. – Прямо гора с плеч!
– Ну и погуляли…
– Так радость-то какая!
– Какая?
– Ты что, серьезно не помнишь? – Таня подняла на художницу воспаленные глаза.
– Не-а. Как с тобой говорили, помню, а дальше провал, – честно призналась Аграфена.
– Так ты самого главного не дождалась! Эдуард все в секрете держал, чтобы сюрпризом сшибить с ног. И ему удалось – два человека уехали на «Скорой» в больницу.
– От радости? – усомнилась Груня.
– От нее самой, – утвердительно кивнула Татьяна. А затем торжествующе произнесла: – Дело в том, что он выбил нам работу на лето!
– Летом? Работа? – не понимала Груша. – Гастроли, что ли?
– Ага! Мы уже забыли, как это называется, но в нынешнем году у нас будут гастроли. Это чудесно! Едут фактически все. Ты тоже в списках.
– Я?
– А как же мы без художника? Честно говоря, Эдик хотел сэкономить, но я настояла, – шепнула ей Таня.
– Спасибо. А куда едем? В какой-нибудь Урюпинск? Деревня Горелово? Сельский клуб с черного хода, потому что ступеньки на центральном развалились? – спросила Груня.