Страница 13 из 28
– Но па…
– Скажи матери, пусть даст тебе лекарство. Ты его любишь. Иди.
На лице мальчика сменяли друг друга удивление, голод, радость. Он повернулся и рванул к дому.
Калум Макиннес спросил:
– Кто вас сюда прислал?
Я указал на ручей, что журчал между нами, спускаясь вниз по холму.
– Что это? – спросил я.
– Вода, – ответил он.
– Говорят, на том берегу есть король, – сказал я.
Тогда я совсем не знал Калума, да и не успел узнать его лучше, но глаза его стали осторожными, а голова склонилась набок.
– Как мне убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете?
– Я ничего не утверждаю, – сказал я. – Но некоторые утверждают, что на Туманном острове есть пещера, а вы знаете к ней путь.
– Я не скажу вам, где она.
– Я и не собирался спрашивать. Мне нужен проводник. Вдвоем идти безопаснее.
Он смерил меня взглядом, и я ждал шутки о своем росте, но ее не последовало, и я был ему за это благодарен. Он просто сказал:
– Когда мы доберемся до пещеры, я входить в нее не стану. Будете выносить золото сами.
Я ответил:
– Как скажете.
– Берите столько, сколько унесете. Я к нему не прикоснусь. Но я вас отведу.
– Вы получите за труды хорошие деньги. – Я полез за пазуху и протянул ему мешочек. – Это за то, что вы меня туда отведете. И другой, в два раза больше, по возвращении.
Он насыпал из мешочка монет на свою огромную ладонь и кивнул.
– Серебро. Отлично. Хочу попрощаться с женой и сыном.
– Вам не надо собираться?
– В юности я промышлял разбоем, а разбойники ходят налегке. Возьму разве веревку, для гор. – Он похлопал по кинжалу, висевшему на поясе, и вернулся в свой выбеленный дом. Его жену я так и не увидел – ни тогда, ни после. Не знаю, какого цвета у нее волосы.
Я побросал в ручей еще с полсотни камней, и наконец он вернулся с мотком веревки на плече, и мы двинулись прочь от дома, слишком большого для разбойника. Мы шли на запад.
Горы между большой землей и побережьем похожи на растущие холмы, издали они нежные, багровые и туманные, как облака. Они зовут и манят. Это медленные горы, на такие легко подниматься, словно на пригорок, зато на это уходит целый день, а то и больше. Мы шли все вверх и вверх и к концу дня совсем окоченели.
На вершинах над нами белел снег, хотя дело было в разгар лета.
В тот первый день мы не сказали друг другу ни слова. Нам нечего было сказать. Мы знали, куда идем.
Мы разожгли костер из овечьих катышков и веток боярышника, вскипятили воду и навели себе кашу – каждый бросил в кастрюльку по горсти овса и щепотке соли. Горсть Калума была огромной, а моя совсем небольшой.
Он усмехнулся:
– Надеюсь, тебе половину не одолеть.
Я ответил, что да, не одолеть, и не солгал, ведь ем я меньше, чем мужчина обычного роста. По мне, это хорошо, я могу прокормиться в чаще орехами и ягодами, что большого человека от голода не спасет.
Тропа вилась по горам, почти никого не встречая. Однажды нам попался лудильщик с ослом, нагруженным старыми кастрюлями. Осла вела девушка; она было улыбнулась мне, решив, что я ребенок, а рассмотрев ближе, насупилась и бросила бы в меня камнем, если бы лудильщик не стегнул ее хлыстом, которым погонял осла. Еще мы обогнали старуху и мужчину, ее внука. Старуха сказала, они идут домой из-за гор. Мы поели с ними, и старуха сообщила, что ходила на роды своего первого правнука и что все прошло удачно. Она предложила предсказать нам судьбу по линиям на ладонях, если мы позолотим ей ручку. Я насыпал старой перечнице муки грубого помола, и она посмотрела на мою руку.
– Я вижу смерть в твоем прошлом и твоем будущем.
– Смерть ждет нас всех, – ответил я.
Она замолчала. Мы сидели на самом высокогорье, где даже летние ветра дышат стужей, где они воют, стегают и в клочья раздирают воздух.
– На дереве была женщина. Теперь будет мужчина.
Я спросил:
– Это что-нибудь значит для меня?
– Возможно будет значить, – ответила старуха. – Остерегайся золота. Серебро никогда тебе не навредит.
И больше ничего мне не сказала.
– Твоя ладонь обожжена, – обратилась она к Калуму Макиннесу. Он молча кивнул. – Дай тогда другую руку, левую. – Он так и сделал. Она всмотрелась в его ладонь. – Ты возвращаешься туда, откуда начал. Ты будешь выше многих. И тебя не ждет могила там, куда ты идешь.
– То есть я не умру? – переспросил он.
– Такова судьба, написанная на левой руке. Я знаю только то, что сказала, не больше.
Она знала больше. Я понял это по ее лицу.
Больше ничего существенного на второй день не произошло.
В ту ночь мы легли спать под открытым небом. Ночь была ясной и холодной, на небе сияли звезды, так ярко и близко, что, казалось, протяни я руку – и могу собирать их, как ягоды.
Мы лежали бок о бок под звездами, и Калум Макиннес сказал:
– Она сказала, тебя ждет смерть. А меня нет. Моя судьба, кажется, счастливее.
– Возможно.
– А, – отмахнулся он от своих мыслей, – чепуха все это. Старушечьи бредни.
Я проснулся в утреннем тумане и увидел, что на нас с любопытством смотрит олень.
На третий день мы перевалили через горный хребет и двинулись вниз.
Мой спутник сказал:
– Когда я был мальчишкой, в очаг упал отцовский кинжал. Я выхватил его, но рукоять была горячей, как пламя. И хотя мне было очень больно, я не выпустил кинжала, а погрузил в воду. Пошел пар. Мою ладонь обожгло, а рука скрючилась, словно теперь до конца времен ей суждено было держать меч.
Я сказал:
– Ты со своей рукой, и я, крошечный человек… Мы – славные герои, что ищут счастья на Туманном острове.
Он засмеялся, коротко и невесело.
– Славные герои! – и больше ничего не сказал.
Снова пошел дождь и уже не переставал. Эту ночь мы провели в маленьком домишке. Из трубы поднималась струйка дыма, и мы позвали хозяина, но нам никто не ответил.
Я открыл дверь и снова крикнул. Было темно, но я учуял запах свечного жира, словно тут горела свеча, которую недавно затушили.
– Никого нет дома, – сказал Калум, но я покачал головой и наклонился, чтобы заглянуть под кровать.
– Может, вылезете? – спросил я. – Мы просто путники, ищем тепла, крова и приюта. Готовы поделиться овсом, солью и виски. И мы не причиним вам вреда.
Сначала женщина, спрятавшаяся под кроватью, молчала. Потом сказала:
– Муж ушел в горы и велел мне спрятаться, если придут чужие, чтобы со мной ничего не сотворили.
– Я всего лишь маленький человек, добрая госпожа, ростом не больше ребенка, вы повалите меня одним ударом. Мой спутник – обычного роста, но я клянусь, что ничего плохого он не сделает. Мы только воспользуемся вашим гостеприимством и просушим одежду. Вылезайте, прошу вас.
Она вылезла, вся в пыли и паутине, но даже с перепачканным лицом она оказалась красавицей, с длинными, густыми, золотисто-рыжими волосами. На миг она напомнила мне мою дочь, однако та смотрела людям в глаза, а эта испуганно уставилась в землю, словно ожидая побоев.
Я поделился с ней овсом, Калум достал из кармана полоски сушеного мяса. Женщина вышла и вернулась с парой вялых репок, а потом приготовила еду на троих.
Я наелся, женщина ужина почти не коснулась. Калум, который все подъел, наверняка остался голоден. Он налил всем виски. Женщина выпила совсем немного, разбавив виски водой. По крыше барабанил дождь, в углу капало с потолка. Хоть нам здесь были не рады, я был доволен, что на эту ночь у меня есть кров.
И тут в дверь вошел мужчина. Он ничего не сказал, лишь вперился в нас недоверчиво и зло. Потом снял плащ из промасленной дерюги и шапку, бросил на земляной пол. Повисла гнетущая тишина.
Калум Макиннес сказал:
– Ваша жена позволила нам здесь остановиться, когда мы ее нашли. Правда, это случилось далеко не сразу.
– Мы попросили ее о ночлеге, – добавил я. – И о том же просим вас.
Мужчина фыркнул.
На высокогорье люди на слова так же скупы, как на золотые монеты. Однако у них существует обычай: когда путник просится переночевать, ему нельзя отказать, даже если ты в кровной вражде с ним самим или его кланом.