Хлеб богословия

Сердце всегда считалось центром волевой и чувственной жизни, а ум — это рациональный центр мышления. Но сердце — гораздо больше, чем чувственный или волевой центр. Это самое ядро человеческого бытия. Когда Спаситель говорит: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8), это значит, что не только чувства или воля, а весь человек очищен. Это включает, конечно, и человеческое тело, даже физическое сердце. Я был удивлен, когда один доктор сказал мне: «Знаете, в новое время мы признаём большую роль сердца в нервной жизни человека». А я ответил ему: «Где же вы были до сих пор? Я это знал давно».

Или, скажем, такой орган, как живот. Он тоже оказывает большое влияние на нервную, психологическую жизнь человека. Когда человек в сильной скорби, то порой (и у меня тоже было один раз) возникает желание рвоты, сводит живот. Существует сильная связь между телесной и нервной жизнью.

Сердце — это весь человек. Приступит человек, и сердце глубоко, — говорит псалом (63, 7), так кратко, лаконично. И поэтому, если молитва творится только умом, то она поверхностна, несмотря на то, что ум — глубокий орган человека, его души. Но лишь когда ум соединится с сердцем, тогда единственно и сможет функционировать. Такова связь органов, психофизический состав человека. Так об этом говорили святой Григорий Палама и отцы-исихасты.

Есть одно слово о молитве, которое приписывают святому Симеону Новому Богослову, но оно принадлежит не ему. Там говорится: «просохи» — внимание, и «просэвхи» — молитва. «Эвхи» — это моление, молитва, а «прос» означает приближение, как, например, «ступить» и «приступить». Так и в «просэвхи». А «просохи» также имеет значение близости, внимания к чему-то или кому-то.

Внимание, дорогие мои, очень важно в жизни человека. Святой Василий Великий исправляет греческую мудрость. В Дельфах было записано, будто бы пророчица, пифия, говорила: «Познай себя» («Гносе се автон»). Это Сократ и его ученики любили повторять. Но Василий в одном своем слове говорит, что человек не может познать себя, но может внимать себе. Это из беседы на книгу Бытия, когда Лоту говорит Бог, что надо уйти из Содома и, уходя, внимать себе: «Просэхе се автон». [В русском синодальном переводе слова Бога звучат так: спасай душу свою; не оглядывайся назад и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть (Быт. 19, 17).] Вместо «познай себя» святитель Василий Великий говорит: «внимай себе».

Внимательный человек может гораздо больше сделать для себя, внутри себя — в первую очередь, он может привлечь Божие внимание, Божию любовь, Божию благодать.

Святой Симеон Новый Богослов говорит, что человек должен подвизаться, молиться, плакать, каяться, совершать подвиги, но должен при этом осознавать, что не подвиги его спасают, а внимание, Божии очи, которые нас видят в этом расположении духа, в этом состоянии. Он, Господь, нас и спасает. Человек этим подвигом просто показывает, что он хочет спасения и располагает себя к этому, то есть что он внимателен к этому.

В Ветхом Завете важное значение придается чувству слуха. Чувство зрения всегда подчеркивали античные греки: всё вокруг прекрасно, везде красота, «космос». Об этом — книги А. Ф. Лосева «История античной эстетики». Вся греческая философия сводится к эстетике. Отец Георгий Флоровский пишет, что это было и в XIX веке в русской философии, даже у В. С. Соловьева. Таков соблазн эстетики: чтобы все вокруг было красиво.

Конечно, это не отрицает значения видения в Священном Писании. Но, например, вот я читаю лекцию и смотрю на вас. Кто более внимателен — тот, кто смотрит на меня? Однако можно смотреть и при этом отсутствовать. Когда мы были маленькими мальчиками (нас было шестеро), мать, случалось, говорила мне: «А где ты, куда ушел?» — «Нет, я тут». Она видела, что я «ушел», хотя и смотрю на нее. Но если человек внимает слухом, он не может отсутствовать. Он более сконцентрирован, когда внимает слухом. И вот святой Василий сказал: «Внимай себе».

В этом и заключается подвиг, чтобы глубже молиться, быть сконцентрированным. Есть такой рассказ о двух монахах, которые шли в церковь. Один постоянно говорил: «Приидите, поклонимся и припадем ко Христу, приидите, поклонимся…» Другой не выдержал и спросил: «Почему же ты не читаешь псалмы, а все время говоришь только это?» Тот ответил: «Я призываю все мои чувства, чтобы они вместе пришли поклониться Христу».

Падение человека, между прочим, в том и заключалось, как говорит Григорий Синаит (а Симеон Новый Богослов и раньше еще об этом сказал), что человек деконцентрировался: его чувства, мысли, воля, желания — каждое тянет тело на свою сторону. Благодать — это как хороший координатор. Вот в некоторых правительствах: есть министр такой-то и такой-то, а есть министр координации, со-общения, он связывает всех. Благодать Святого Духа нас объединяет, делает одним человеком. И действительно, когда человек почувствует дар Божий, получит его, то сразу внутри себя становится одним, единым. Так утверждает исихазм.

Целью, или полнотой, становится явление благодати Божией — чтобы человек всем своим бытием не только почувствовал это, а вкусил и увидел даже. Исихасты говорили: «мы видели такую светлость, как апостолы на Фаворе», и говорили, что эта светлость — Божество, эта светлость — энергия Божества, ее можно различать, но она не отделяется от Божества. Поэтому, когда приходит Божественная благодать, то приходит Бог — в энергийном Своем присутствии, а не в существенном. И конечно, в личном Своем присутствии, потому что сущность — это всегда сущность кого-то, и энергия сущностная также есть энергия кого-то, она есть деятельность его природы, его сущности. В этом Па лама уже исповедал полноту триадологического богословия.

Варлаам, как философ, говорил, что в Боге нельзя различать такие категории, потому что бытие Бога — просто, «аплотис» (простота), никакой сложности нет, а это вводит сложность. Палама ответил очень умно: как же, разве Сущность Божия и Его Ипостаси — это одно? Мы веруем в три Ипостаси и в одну Сущность. Разве это разделяет Бога, разве это делает Бога сложным? Нет, Бог остается прост. Так, если исповедаем Бога триипостасным и всемощным, «пандодимеон» (что Он имеет мощь, имеет энергию, силу), то этим мы не делаем в Нем никакой сложности. Так Палама говорил языком богословского исповедания, а не философским. Вера дает смысл словам!

Так отцы и раньше делали. Еще Игнатию Антиохийскому евреи говорили: «У нас есть архив, документы, древности, Священное Писание…» Он отвечал: «Ну и что эти древности? Для меня архив — это Крест, Тело и Кровь Христова, Его смерть и Воскресение!» Кажется парадоксальным: почему это для него — архив? Но это для него архив: «Что вы мне говорите о бумагах или даже о скрижалях закона, ну и что? Бог их разбил. Но когда я страдаю за Христа, я живу и предвкушаю вечное блаженство».

Так и отцы-каппадокийцы говорили: смысл словам дает вера. Хорошо сказано у В. Н. Лосского о вере как о принципе сознания.

Так вот, Варлаам отрицал какое-либо различие и еще больше — разделение в Боге, а утверждал только вечную простоту. По его словам, святые там только будут приобщаться к сущности Божией, а здесь видят лишь какой-то созданный свет и благодать как созданный дар, как habitus, привычку. Значит, Бог как бы создает такие пакетики, коробочки: как во время нашей сербской катастрофы американцы присылали нам гуманитарную помощь — сначала бомбы, а потом пакетики давали. Вот и Бог якобы дает пакетики, каждому по-своему. Но уже видно, что эти пакетики, дары, никакой связи с Богом не имеют! По своей сути, своему содержанию это все внешнее, чужое, созданное. Получается, что мы не имеем общения с Богом.

Или еще пример. Возьмем молодую супругу, невесту, которую привели в дом, а муж ее не видит, не любит, не живет с ней, а дает ей каждый день пакетики, дары. Она бы с ума сошла! Помните у Достоевского новеллу «Кроткая»? Одна из самых прекрасных его вещей. Я написал даже статью об этом. Она, героиня, не могла выдержать этого «князя», который взял ее замуж: он больше любил себя, она это презрение и унижение не могла вынести.