Страница 25 из 30
Он начал прослушивать грудь Глории. Дышите… Не дышите…
— Так что же все-таки произошло? Надеюсь, она ни с кем не подралась?
«Именно что подралась, — подумала Жюли. — Очень точное определение».
— Так и до инфаркта недалеко… Мне не нравятся тоны сердца.
Доктор присел на край кровати и начал считать пульс Глории, продолжив допрос Жюли.
— Итак, вы вернулись вдвоем, как она выглядела?
— Совершенно нормально.
— Первый приступ удушья случился в тот момент, когда ваша сестра начала раздеваться, верно?
— Да.
— Рот открыт, руки прижаты к груди, глаза выпучены… Классический приступ грудной жабы.
— Я очень испугалась.
— Как только ваша сестра сможет вставать, мы сделаем кардиограмму. Сейчас непосредственной опасности нет, хотя пульс все еще слишком частый. Ну же, мадам Бернстайн, приободритесь. Прописываю вам отдых, никаких вечеринок и треволнений. Ваше главное лекарство — покой.
Он встал, свернул стетоскоп и сказал, обращаясь к Жюли:
— Пойдемте, нам нужно поговорить.
В тон-ателье доктор усадил Жюли рядом с собой.
— Вы тоже нездоровы, мадемуазель. Я не имею права…
Она не дала ему договорить.
— Со мной кончено. Доктор Муан поставил диагноз несколько недель назад. Он настаивал на операции, но я отказалась. Вы понимаете почему.
— Мне так жаль… — тихо произнес врач после долгой мучительной паузы. — Я подозревал и очень вам сочувствую.
— Для меня главное — спокойствие сестры. Вы знаете Глорию. Она даже не заметила, что я похудела. Я так давно живу в ее тени, что превратилась в невидимку. Когда меня не станет, она решит, что я играю с ней в прятки.
— Откуда такая желчность?
— Это не желчность, я всего лишь констатирую факт. Я знаю, что Глория ни за что не уступит Джине Монтано. Я знаю, что сейчас она проклинает свое сердце — за то, что подвело. Вы забываете главное, доктор. Все мы — Монтано, Глория и я — актрисы, а «Приют отшельника» — своего рода театр. Мы в ответе перед нашей публикой. Даже я, несмотря на изувеченные руки. Как говорит Глория, плевать на здоровье, если драчка хороша. — Горький смешок. — Драчка — меткое определение, хотя применительно ко мне звучит нелепо. Есть много способов помериться силами.
Жюли успокаивающе похлопывает доктора по колену.
— Не огорчайтесь. Я стала излишне раздражительной и недопустимо разоткровенничалась. Глория будет выполнять все ваши предписания, я за этим прослежу. Я тоже постараюсь держаться. А чувства… что же, как поется в одной песенке, «что будет, то и будет»…
Глава 12
Слух о болезни Глории распространился тем же вечером. Каким волшебным образом секреты просачиваются за стены жилищ? Жюли использовала Клариссу. «У Глории небольшое желудочное недомогание. Возможно, она злоупотребила шампанским на вечеринке Джины. Ничего страшного, но пока лучше не беспокоить ее звонками. Через несколько дней запрет будет снят».
До 14 июля оставалось пять дней. Жюли не терпелось узнать, как отреагирует сестра, узнав о выдвижении на орден Почетного легиона. Потому что она узнает. Газеты опубликуют список номинантов. Впрочем, этого может и не случиться. Обитатели «Приюта отшельника» читают только местную прессу, которая вряд ли уделит событию много внимания. Если только…
Жюли плохо спала, несмотря на снотворные: таблетки почти не действовали и только мешали ясно мыслить. Ей приходилось быть очень осторожной в общении с сестрой, ведь доктор Приёр сказал: «Главное — избегать волнений!» Если какая-нибудь соседка-доброжелательница пришлет записочку: «Поздравляю, вас наградили, я прочла в газете…» — Глория возликует и очень разволнуется. Доктор не уточнил, что может остановить сердце Глории — внезапная радость, разочарование или чувство униженности. Время тянулось невыносимо медленно, и Жюли начала надеяться, что кто-нибудь все-таки проболтается и положит конец изматывающему поединку. Она сама его спровоцировала и могла стать первой жертвой. Жюли ужасно себя чувствовала, почти ничего не ела и только что не «выпадала» из одежды. Назначенные хирургом препараты едва заглушали ставшую неотступной боль, но она поклялась себе, что не сдастся первой. Доктор Приёр при встрече с ней огорченно качал головой. Однажды они столкнулись на пороге тон-ателье, он шепнул: «Вы себя убиваете!» — на что она ответила фразой, которую он не понял: «Не я это начала…»
Наступило 14 июля. День национального праздника. Газеты не вышли. Вокруг «Приюта отшельника» гремели фейерверки, и «островитяне» поздравляли себя с тем, что их резиденция так хорошо защищена от внешнего мира. Жюли встретила в парке Юбера Хольца, и он пригласил ее выпить кофе. «Мадам Монтано будет очень рада, у нее создалось впечатление, что вы ее избегаете». Актриса была сама любезность.
— Я много раз пыталась узнать новости о Глории, но ваш цербер…
— Кларисса выполняет мои распоряжения.
— Все это очень досадно. Надеюсь, причиной недомогания стал не визит ко мне…
— Ну что вы… Она была в восторге. Моя сестра ждет радостного известия. Возможно, ее уже наградили.
Жюли произнесла эти слова помимо своей воли, она сама этого не ожидала. Или ожидала? Возможно ли, что ею руководило подсознание?
— Быть того не может! — Глаза Джины потемнели. — Глория получила «Академические пальмы»?[39]
— Нет, ее наградили орденом Почетного легиона… по случаю близящегося столетнего юбилея… ну и за заслуги, конечно.
— Потрясающе! Интересно, а я могу рассчитывать на эту награду?
— Почему бы и нет?
— Я сейчас же ее поздравлю. — Джина потянулась к трубке, но Жюли остановила ее.
— Не стоит. Официально о награждении пока не объявляли. И не проговоритесь, что узнали от меня. Вы с Глорией подруги, вот я и… Пусть слухи сделают свое дело.
Час спустя любопытство обитателей «Приюта» разогрелось до нужного градуса. Жюли с Глорией мирно беседовали, предаваясь воспоминаниям о былых триумфах. Глория лежала в шезлонге и подпиливала ногти. Когда раздался звонок телефона, она вздрогнула и схватила трубку.
«Началось», — подумала Жюли и встала, но сестра не дала ей уйти.
— Останься, это какая-то очередная надоеда… Алло… А, это вы, Кейт… Вы так взволнованы, что-то случилось? Что?.. Подождите секундочку.
Она прижала трубку к груди, пытаясь отдышаться.
— Знаешь, что она сказала, Жюли? Я… Меня… Свершилось!
— Прошу тебя, успокойся. Дай мне трубку, я сама поговорю с Кейт.
У Глории дрожат руки, глаза смотрят в одну точку, она словно бы не слышит слов Жюли.
— Алло… Извините, дорогая… Это невероятно… От кого вы узнали? От Памелы? А она? Из «Фигаро»? Она сама прочла? Нет?.. Так, может… Муж Симоны? Ну тогда конечно… Слава богу, я было решила, что это дурная шутка ведьмы Монтано… Спасибо, — у нее срывается голос. — Спасибо. Смешно так волноваться, но… Алло, я вас не слышу. Наверное, помехи… или в ушах звенит. Что? Вы считаете, что в моем лице хотели отметить старейшину?.. Старейшину и лучшую из лучших, да, понимаю… Спасибо, дорогая Кейт. Я глубоко потрясена. Сейчас сестра даст мне капли. Обнимаю вас…
Глория положила трубку и уронила голову на подушку.
— Выпей, — сказала Жюли. — Помнишь, что говорил доктор Приёр?
Та проглотила капли и вернула рюмку Жюли.
— Ты тоже ужасно выглядишь. Конечно, подобная новость кого угодно собьет с ног. Важен не орден, а сам факт награждения. Я приколю его на синий пиджак. Красное на синем… Будет красиво, как ты считаешь?
Глория хлопнула в ладоши и резко поднялась — сама, без помощи Жюли — и, подойдя к колыбели, нежно, как молодая мать, взяла в руки скрипку и отсалютовала смычком, как шпагой… «За Монтано». Она заиграла «Гимн солнцу» Римского-Корсакова — впервые за очень долгое время. Глория каждый день настраивала инструмент, беседовала с ним тихим голосом и… фальшивила. Старые пальцы слушались плохо, но в своем воображении она слышала музыку былых времен, и ее лицо выражало чистый восторг.
39
Орденом «Академические пальмы» награждались деятели науки и образования исключительно во Франции. Такая практика существовала очень долгое время.