Рассказы

привычно раскинул свою невидимую сеть присосок и, насторожившись от предчувствия

чего-то совсем необычного, снова полностью слился со своим носителем.

Быстро освоившись со всеми органами чувств чужого организма, Юрл понял, что он

видит с помощью какого-то приближающего прибора неровную, взбудораженную

перемещением воздушных масс поверхность воды, на которой в белёсой предрассветной

мгле нечётко вырисовывается силуэт ещё какого-то огромного плавучего тела,

освещённого тусклыми огнями.

В этот момент раздались громкие резкие звуки, произведённые голосовыми связками

носителя Юрла, и все, находящиеся поблизости биороботы заметались с невероятной

быстротой по тесному пространству железных внутренностей подводного механизма.

Заправщик снова припал к запотевшему стеклу прибора, и Юрл с ужасом и восхищением

почувствовал приближающийся приток невероятно мощной эмоциональной волны,

ударившей словно таран, по завибрировавшему от волнения телу его биоробота.

Спустя несколько мгновений, корпус железного монстра тяжело вздрогнул, и

бесчисленные тончайшие нити, ведущие к главному резервуару Юрла, внезапно

затрещали от огромного перенапряжения. Глазами своего заправщика Юрл увидел, как в

направлении далёкого громоздкого силуэта по рябой воде побежали две быстрые тёмные

тени. Поток энергии, бьющей из мозга биоробота, нарастающий словно лавина,

становился с каждой секундой настолько нестерпимым, что Юрл даже попытался

отключить свой основной привод. Но после второй попытки Юрл вдруг понял, что это

невозможно – от подобного резкого спада энергетическо-эмоционального напряжения

заправщик может погибнуть, а вместе с ним унесётся к своему новому рождению и

любопытный космический бродяга Юрл. Оставалось лишь одно – остекленеть до предела

и как можно чаще повторять про себя одинокую песню Чёрной дыры накануне Большого

Взрыва.

Но в самый неподходящий момент, силуэт большого плавучего сооружения внезапно

скрылся за сияющим облаком двух мощных взрывов, и накал мозговых импульсов

биологического носителя достиг максимума, напомнив теряющему сознание Юрлу

позабытый за долгое время скитаний в космосе взрыв Сверхновой.

От эмоциональной перегрузки биоробот-заправщик, глубоко вздохнув, задержал в себе

спёртый воздух и захрустел зубами. Бешенная волна ненависти, агрессии и упоительного

восторга без труда разорвала главную жизнеобеспечивающею магистраль Юрла, и он

понял, что этот неожиданный миг и есть уход в новую жизнь.

Последним ощущением бесстрашного межзвёздного скитальца была безудержная

радость от точного попадания торпеды в цель…

-4-

… Капитан Александр Маринеску оторвался от перископа и присел на свою дежурную

табуретку в командирской рубке. Он аккуратно вытер капельки пота со лба и ровным

голосом отдал команду на погружение.

Где-то в километре от уходящей на грунт подводной лодки «С-13» шла отчаянная

борьба за выживание многотысячной команды тонущего «Вильгельма Густлова» -

последней надежды Адольфа Гитлера на новую подводную войну.

Маринеску, прикрыв глаза, мысленно возвращался к сладко проведённой ночи…

----------------------------------------------------------------------------------------------------

МИНЗДРАВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ…

… Пятый день Он пытался начать курить. Не то чтобы не тянуло – просто на прошлой

неделе тихо пропал ещё один из очередных смыслов существования. А именно – смысл

ежечасных вечерних выходов на балкон, где Он, пуская дым в далёкое осеннее небо,

стоял и думал бог весть о чём. К слову сказать, перед тем как выйти с очередной

сигаретой, план размышлений на предстоящем перекуре казался ему довольно

значительным и весомым. Но, стоило сделать первую затяжку, как весь ход мыслей

развеивался вместе с сизым дымком, и голова пустела до бесконечности, в которой то и

дело мелькали мелочные меркантильные желания, разбавленные лёгкими приступами

разочарования и хандры.

«Так больше не может продолжаться, - в который раз мысленно, а иногда и вслух твердил

Он себе, нервно разминая и снова откладывая в сторону изящный табачный цилиндрик

сигареты, - Не может – и всё тут…». Что-то должно было неминуемо измениться после

сорока лет. Эта цифра внезапно настигнула его и поставила перед фактом прожитого

отрезка этой жизни, в которой Он так и не смог найти себе оправдание. Вопрос даже не

стоял в самом оправдании каких-либо конкретных собственных действий или бездействий

– всё было гораздо значительнее и гораздо, и с его точки зрения, безнадёжнее. Смысл с

некоторого момента, который не поддавался точному временному определению, стал

пропадать во всём, что раньше успокаивало и приносило тихое удовлетворение. Смысл

покинул навсегда хрустальные капли дождя, дрожащие на тонких голых ветках ивы, что

росла под балконом в мерцании бледной ноябрьской луны - словно растворился в смене

времён года. Давно не найти было его и в отсутствии да и в наличии новых сексуальных

связей, в размере заработной платы, в однообразии рабочих будней, пропадал он и в

старых любимых книгах. И навсегда он исчез в тошнотворной скуке выходных,

растягивающихся, вопреки всем временным законам, на несколько лет - ну, если, конечно,

не выпить. А недавно смысл улетучился из ароматного табачного дыма.

И сегодня, начиная свой новый день и глядя в тарелку, в которой остывали поджаренные

утренние тосты, Он в очередной раз мысленно раскладывал безрадостный пасьянс

перспективы похода на работу. И, невыносимо страдая от чёткой схемы предстоящего, Он

морщился и думал про себя, что когда страдания станут совсем невыносимыми, придётся

пойти на балкон и покурить уже как следует. Хорошо покурить, с чувством выполненного

долга. За все дни добровольного воздержания от никотина покурить. За себя и за того

парня покурить, да что там - за всех, кто не курит, покурить. Чтоб в сердце ожила

длинная вязальная спица боли, и налилась приятной могильной тяжестью печень - вот

примерно как покурить…

Эти мелкие мазохистские рассуждения немного успокаивали, и, отодвинув от себя

тарелку с недоеденным завтраком, Он стал собираться в безрадостное путешествие по

раскисшим от назойливого дождя улицам маленького провинциального городка, о

котором в убогих рекламных проспектах можно было прочесть примерно следующее

–«Триста двадцать солнечных дней в году! Тёплое южное море и качественный недорогой

сервис!». Реклама врала – туристический сервис был никудышный, цены на услуги

равнялись турецким и греческим, а насчёт солнечных дней всё было верно, но слегка

смягчено – летом в их городишке температура воздуха частенько переваливала за сорок

два градуса. И тогда из киосков и магазинов мгновенно исчезало холодное пиво и вода,

приезжие дурели от невыносимой пустынной жары на переполненных пляжах, а

температура воды в «южном море» неуклонно приближалась к температуре тела.

Всё это пришло Ему в голову, когда Он проходил мимо витрины пустого туристического

агентства, в мутной глубине которой угадывался стандартный рекламный плакат,

призывающих туристов обязательно посетить этот город в любое время года.

«А хорошо было бы…, - думал Он, пробираясь к свободному месту между чужих ног и

мокрых зонтов в переполненной маршрутке, - хорошо было бы, если бы вдруг

перенестись в открытый космос подальше, но чтобы с комфортом, чтобы эдак без

неудобств всяких… Скажем в корабле сверхфантастичном. Пожить там месяцок-другой,

глядя на все эти астероиды, пыль межзвёздную. Не курить, опять же… Или курить – не

важно, впрочем. Главное, чтобы почувствовать значительность всего этого