Рассказы

---------------------------------------------------------------------

МАВЗОЛЕЙ

…Холодное ноябрьское солнце скупо осветило матово-кровавый порфир Мавзолея, и,

словно испугавшись надписи на центральной монолитной плите, спряталось за

надвигавшимися снеговыми тучами. Внутри главной усыпальницы великой страны в

тёмном углу траурного зала на складном стульчике сидел Сталин и тяжело смотрел из-под

прикрытых век как двое врачей и трое военных в форме НКВД привычно перегружают

мумию Ильича на каталку, чтобы увести главную реликвию большевизма на

спецэвакопункт. Сегодня по приказу Сталина мумифицированный выпотрошенный

кадавр Ульянова будет перемещён в Куйбышев, подальше от методичных бомбёжек

люфтваффе и стремительно наступающих танковых соединений Гудериана.

Сталин, не глядя в сторону уезжающей тележки, ловким движением выкрошил в трубку

две папиросы «Герцеговины Флор», однако остатки гильз не выбросил по привычке на

пол, а, скомкав, спрятал в нагрудный карман своего слегка засаленного френча. В дальнем

проёме центральных дверей ритуального зала, скрытом под тяжестью багровых знамён,

блеснув линзами очков, помаячила фигура Берии, однако после того как вождь еле

заметно отрицательно мотнул головой, начальник тайной полиции исчез, и наступила

полная тишина.

Сталин с наслаждением закурил, прикрыл глаза и погрузился в воспоминания. Когда в

далёком ледяном январе 1924 года возводили временный деревянный Мавзолей, многие

члены Политбюро были против. Особенно горячился, тряся козлиной бородой, тогда ещё

юркий и моложавый Калинин, утверждая, что подобное архитектурное сооружение может

стать культовым, а зачем большевикам мистические культы, если бога нет, религия это

опиум и так далее и всё в таком же духе. Ему вторили ещё два осточертевших «деятеля» -

тут Сталин слегка поморщился – Троцкий и Бухарин, которые вообще были против

мумифицирования тела вождя Революции, утверждая, что, мол, это может вызвать

неоднозначную реакцию у пролетариата и ненужные ассоциации у представителей

Коминтерна. «Тоже мне представители мирового пролетариата – кучка зажравшихся и

разжиревших на разграбленных сокровищах негодяев…» - шаблонно подумал Сталин о

коминтерновских выскочках, и продолжал мысленно восстанавливать события рождения

Мавзолея.

В 1930 году, когда уже ни у кого не вызывало сомнений однозначное мнение

стремительно набиравшего силу генерального секретаря Политбюро о создании культа

усопшего вождя, был построен из камня, бетона и гранита этот странный и немного

жутковатый «объект №1», как значился Мавзолей в планах кремлёвской комендатуры. И

никто, ни один человек в мире, за исключением трёх служащих специального

подразделения НКВД которые были давно растёрты в лагерную пыль, Лаврентия Берии и

покойного архитектора Щусева, не знал, что за знамёнами траурного зала скрывается

тщательно замаскированная потайная дверь, ведущая в небольшую комнату, ключ от

которой Сталин всегда носил с собой.

Подумав о том, что придётся ему пережить в ближайшие часы, Сталин вздрогнул и повёл

плечами, словно от холода. Но тут ход его мыслей был прерван внезапным и очень

сильным переживанием, перенесшим вождя всех народов в маленькую лачугу бедного

сапожника, худощавая жена которого ласково гладила по голове маленького мальчика со

слегка оттопыренными ушами и упрямо сжатыми губами, и, едва не плача, шептала: «Ах,

Сосо, Сосо....Скоро ты станешь совсем большой и покинешь свою маму…» Сталин на

мгновение внутренне сжался, словно перед невидимым ударом, но, вспомнив о

предстоящей миссии, взял себя в руки, поднялся и направился к потайной двери.

Перед глазами отворившего небольшую дверцу вождя предстала знакомая картина –

небольшая пятиугольная площадка из идеально отполированного красного гранита с

церковным престолом посередине, окружённым массивными напольными канделябрами.

На престоле вместо привычного православного креста был рельефно изображён серп и

молот, а Евангелие было заменено «Капиталом» Карла Маркса, который придавил своей

убедительной массой многочисленные расстрельные списки врагов народа. Канделябры

были тоже выдержаны в соответствующем стиле и представляли собой фигуры рабочих,

матросов, солдат, крестьян, застывших в стремительном порыве по направлению к

главному подсвечнику, стоявшему в центре за престолом, выполненному в виде

бронзового броневика с ораторствующим Ильичём на крыше. По стенам этой

своеобразной молельни висели посмертные маски революционных лидеров, которые при

жизни и не могли предположить, что после смерти в прямом смысле слова попадут на

алтарь революции. Сталин по традиции внимательно посмотрел на застывшую в немом

укоре гримасу Дзержинского, пристально вгляделся в несгибаемые черты земляка

Орджоникидзе и со значением подмигнул маске Кирова – этот любимец партии, убитый

бестолковыми чекистами, неправильно понявшими намёки вождя, всегда нравился Кобе.

Да что уже теперь говорить – сделанного не воротишь, а управлять государством в этот

критический момент приходится вместе с людьми, далёкими от проницательности и

кипучей жизнедеятельности Кирова, который даже в самые трудные минуты находил

время для учёбы и простого человеческого отдыха.

Сталин, быстро освоившись в необычной обстановке, достал спички и поджёг

специальные свечи, изготавливаемые по спецзаказу из жира нераскаявшихся троцкистов,

уничтоженных вождей кулацких восстаний и прочей контрреволюционной нечисти. Затем

нашёл страницу в «Капитале» с обильными комментариями Ленина, сделанными на полях

чернильной ручкой, и стал тихонько читать, особо не вникая в смысл витиеватых фраз

знаменитого немецкого еврея. После утомительного двухчасового чтения, Коба аккуратно

погасил свечи, положил под «Капитал» несколько листков с новыми расстрельными

списками, которые по причине идущей войны отличались продуманной

немногочисленностью жертв, и неслышно вышел, закрыв дверь на ключ. Теперь вождю

всех народов предстояло самое сложное.

Как всегда, преодолевая внутреннюю дрожь, Сталин подошёл к стеклянному саркофагу,

и, слегка покряхтывая, улёгся на место мумии Ильича. Сразу после того, как он прикрыл

глаза, по телу разлилось знакомое ощущение физического единения с Мавзолеем, словно

тысячи мельчайших булавок приятным холодком вонзились в шестидесятитрёхлетнее

тело вождя, наполняя свежестью и мощью каждую клеточку, каждый сустав, каждый

орган чувств. Сталина охватило пьянящее ощущение всепобеждающего бессмертия – он

чувствовал себя словно оптический фокус мощных невидимых лучей, исходивших от всех

двадцати больших и малых башен Кремля. Со стороны казалось, что над Красной

площадью собрался небольшой торнадо, а сам мраморный ступенчатый короб вдруг

засиял мерцающими огоньками, подобно огням Святого Эльма с одной лишь небольшой

разницей – иллюминация была ярко алого цвета. Который, впрочем, слегка, терялся в

морозном ноябрьском воздухе.

Нарастающая мощь ощущений вылилась в концентрацию перерабатываемой энергии в

едином центре, которым стал пуленепробиваемый саркофаг вождя прошлого с лежащим в

нём вождём нынешним. Апогеем мистического действа стало заранее культивируемое с

помощью медитаций сильнейшее чувство ненависти Сталина к своему недавнему

политическому партнёру Гитлеру, которое в виде яркой кровавой молнии взметнулось к

потолку, полетело через гостевые трибуны Мавзолея, и вонзилась прямо в замерзшее

осеннее небо.

...Через два часа изнурённый, но довольный Сталин стоял на трибуне и принимал

исторический парад советских войск, уходящих с Красной площади прямо на передовые