Страница 16 из 63
Остаток дня он натаскивал их. Люди стонали и вздыхали, протестуя и ворча, — дескать, нельзя заставлять бандита зарабатывать на жизнь работой. Впрочем, то была добродушная перебранка, ибо перспектива несметного богатства склонила поработать день-другой даже этих. Атаман разделил их на группы, поставив перед каждой определенную задачу: кому-то стоять на стреме в портале собора, другим перебить стражников, третьим обеспечить проход через городские ворота.
Все уловки были разработаны и испытаны на осуществимость. То, что оказывалось слишком сложным или слишком много оставляло случаю, киммериец безжалостно отвергал.
— Во имя белых ляжек Иштар! — вскричал Мамос, вытирая пот со своего ужасного клейменого лба после очередного изнурительного прогона. — Почему мы должны пахать, будто рабы или крестьяне, когда этот колдун, — он кивнул на Волволикуса, — может сработать все дельце, пробормотав несколько своих заклятий?
— Если бы он мог, — сказал Конан, — что за нужда была бы ему в нас?
— Об этом я не подумал, — признал хорайанец.
— Думы оставь тем, у кого думалка есть, — съязвил Осман.
Однако через несколько минут коротышка подошел к Конану и прошептал:
— Мой атаман, а что, собственно, помешает колдуну удрать со всеми сокровищами?
— Он сказал, что его не волнует богатство.
Осман похлопал Конана по плечу:
— Конан, друг мой, должен сказать тебе, что я уже слышал такие слова от многих колдунов. Часто говорившие так были жрецами, или философами, или всякими другими, что заявляют, будто вещи, которые они ценят, не от мира сего. — Он помедлил. — Конан, мне очень жалко это говорить, но все они лгали.
— Я это все и сам знаю, — сказал Конан. — Горьким опытом научен, что красивые слова часто скрывают грязные намерения и ничто не заслуживает меньше доверия, чем набожные речи.
— А! Ты говоришь как цивилизованный человек, — одобрил Осман.
— Но здесь-то у нас выбор маленький. Мы не можем перетащить казну без его помощи, а потому волей-неволей должны доверять ему. Как бы то ни было, — добавил он, — сокровища для меня не главное. Я жажду уничтожить Торгут-хана и его пса Загобала!
— Вот тебе я верю, — сказал Осман. — Месть всегда более надежный мотив, чем всякое бескорыстие не от мира сего. И я не сомневаюсь, что ты-то останешься доволен и без трофеев, но… — Он посмотрел на тренирующихся бандитов. — Как насчет этих негодяев? Если они вернутся в свое логово и обнаружат, что колдун забрал казну себе… Да уж… — Он пожал плечами и скорбно улыбнулся. — Я бы не хотел оказаться тем, от которого они потребуют ответа.
— И оказался бы среди задающих вопросы? — осведомился Конан голосом тихим и угрожающим.
— Мой друг, рассмотрим ситуацию. Я мог бы заверять всех в вечной тебе преданности и кричать о твоей абсолютной невиновности, но что за выгода в том, что на медленном огне будут поджаривать вместо одного нас обоих?
— Ты честный человек, в своем роде. Я не думаю, что Волволикус предаст нас, да только готовым нужно быть и к худшему. У меня для тебя новое задание. В день набега, пока остальные захватывают ворота и храм, ты должен пробраться в конюшни Загобала и украсть четверку его лучших коней. Конюшни находятся рядом с храмом, и лошади там лучшие во всей округе. Во время бегства каждый из нас на одной поскачет, а другую поведет за собой. И не пересаживайся на запасную, пока мы не окажемся совсем рядом с лагерем.
— И если золота там не окажется, мы просто не остановимся, не так ли, Конан?
— Что есть мочи поскачем. Верхом на таких, да еще свежих, лошадях мы будем нестись так, что остальные никогда не догонят.
Осман тяжело вздохнул:
— Только что в мечтах я тратил свое богатство — и вот уже оказываюсь голодранцем без гроша в кармане.
Конан похлопал его по плечу:
— Мечты — богатство каждого, мой друг. Но даже в крайнем случае ты не будешь беден. В конце концов, у тебя будет отличная лошадь, а также собственная жизнь, и это так плохо для человека, предназначенного стать лакомым кусочком праздничных зрелищ!
Этой ночью, когда Конан был весь погружен в свои думы, рядом с ним села Лейла. Весь сосредоточенный на грядущем дне, он едва не забыл о ней.
— Для варвара ты кажешься человеком понятливым, — без вступления промолвила она. — Хочу поведать тебе о некоторых вещах, которые Волволикус предпочел скрыть от твоих подонков.
— Какие такие вещи? — подозрительно спросил он.
— Работа великого мага — это не простое бормотание заклинаний, как думают твои головорезы. Перед ним стоит деликатная и тяжелейшая задача, и в конце ее Волволикус будет полностью истощен. Ему понадобится превосходный конь. Он не может просто перенестись вместе с сокровищами. И я должна скакать рядом с ним и быть уверенной, что он крепко сидит в седле и не собьется с курса.
— Ты? — удивился Конан. — Разумеется, ты не собираешься участвовать в налете?
— А почему бы и нет? Он постоянно нуждается в моей помощи. Уверяю тебя, я держусь в седле и сражаюсь лучше большинства мужчин. У тебя есть лошади?
— Подходящие лошади будут стоять наготове специально для бегства, — сказал он, понимая, что в случае предательства это сильно уменьшит его собственные шансы. Но так же хорошо он понимал, что маг едва ли решится на предательство, зная, что рядом лезвие Конана. — А что же его нынешний конь? Он вполне хорош.
— Недостаточно хорош, если Загобал будет наступать нам на пятки. Как известно, он и его солдаты оседлали лучших в округе жеребцов.
— У меня есть план, как запутать погоню, — сказал Конан.
— А я знаю, что планы обычно проваливаются. Достань нам двух отличных лошадей. Скаковых, если сможешь украсть их. — С этими словами она поднялась и удалилась, соблазнительно покачивая бедрами.
— Кром! — буркнул про себя Конан. — Я кто, атаман разбойников или торговец лошадьми?
Глава пятая
С громким цоканьем лошадиных копыт киммериец и его спутники приблизились к огромным городским воротам. Стража кивнула им, не утруждая себя даже поверхностным осмотром. Лачуги, лепившиеся к городским стенам, были почти так же безлюдны, как и палаточный город снаружи. Все горожане, кого носили ноги, толпились на городской площади, где празднество в этот день достигало высшей точки — массовой казни преступников.
Осман подъехал к Конану:
— Будто город призраков.
— Только здесь, но не на площади.
Конан вновь был облачен гераутским воином. Он с отвращением посмотрел на выбранный Османом маскарадный костюм. Коротышка предпочел выглядеть нищенствующим монахом культа Бес. Эти святоши-попрошайки наряжались в рваные набедренные повязки, обвязывались длинными связками деревянных бусин и нахлобучивали на себя совершенно не соответствующие прочему одеянию башнеподобные тюрбаны из золотой парчи.
— В этом наряде ты выглядишь как шадизарская шлюха, — заметил Конан.
— И вдобавок абсолютно неприметным. Есть ли более подходящее место для попрошайки, чем подобное празднество?
— А что, если тебя обнаружит подлинный монах Бес? — спросил Ауда, ехавший за ними.
— Никаких проблем. Фальшивых святош всегда больше, чем настоящих. Роль монаха-обманщика я смогу сыграть куда лучше, чем Конан — роль настоящего гераутского воина.
— Да уж, по части наглого бесстыдства этого типа не объедешь, — усмехнулся Ауда.
— Хватит болтовни, — одернул их Конан. — Теперь начинается настоящее дело.
Они завернули за угол, и шум, что до этого заглушали стоящие впритык городские постройки, выплеснулся на всадников полной силой: крики торговцев, песни фигляров, вопли ярмарочных зверей, общее волнение толп народа, где каждый старался перекричать другого.
Разбойники медленным шагом пустили коней по окружности площади, стараясь вести себя как и прочие группы зевак, старающихся увидеть как можно больше. Они небрежно миновали ступени храма, где пара работников, проклиная друг друга, корячилась над почти опрокинувшейся тачкой, груженной семифутовыми бревнами. Рядом Волволикус и Лейла с восторженным вниманием наблюдали за обнаженной, если не считать серебряных украшений, вендийской женщиной, извивающейся в чувственном танце под звуки флейты и барабана, в то время как ее тело обвивал питон, толщиной со стройное бедро плясуньи.