Страница 51 из 129
— Вы не будете вести ее сегодня, — сказал Таунсенд. — Я поручил это Брюсу Келли.
— Что? Но я же редактор, — недоумевал Ник.
— Уже нет, — заявил Таунсенд. — Я вас повышаю.
— Повышаете меня? — переспросил Ник.
— Да. Прочитаете объявление в завтрашнем номере. Вы станете первым в истории газеты заслуженным редактором «Кроникл» в отставке.
— Что это значит?
— «В отставке» означает бывший, а «заслуженный» означает, что вы это заслужили, — Таунсенд замолчал, наблюдая, как меняется выражение на лице Ника. — Не переживайте, Ник. У вас отличная должность и ежегодный оплачиваемый отпуск.
— Но вы же сами в моем присутствии говорили сэру Сомерсету, что хотите работать со мной.
— Я помню, Ник, — сказал он и слегка покраснел. — Простите, я… — он не закончил фразу, так как раздался стук в дверь.
Вошел Дункан Александр.
— Извини, Кит, но кто-то сменил замок на двери моего кабинета.
ГЛАВА 15
ИВНИНГ КРОНИКЛ, 20 ноября 1947 года:
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ. СВАДЬБА БЛИСТАТЕЛЬНОЙ ПРИНЦЕССЫ ЕЛИЗАВЕТЫ И ЕЕ ГЕРЦОГА-МОРЯКА
Шарлотта решила не ходить на прием по случаю шестидесятилетия Арно Шульца, потому что пока побаивалась оставлять Давида с немецкой няней. С тех пор как она вернулась из Лиона, Дик стал более внимательным и иногда даже приходил домой пораньше, чтобы увидеть своего первенца, пока его не уложили спать.
В тот вечер Армстронг ушел из дому в восьмом часу. Он заверил Шарлотту, что зайдет ненадолго, выпьет за здоровье Арно и вернется домой. Она улыбнулась и пообещала приготовить ужин к его приходу.
Он торопливо шагал по городу в надежде, что придет до того, как все сядут за стол, и тогда он сможет быстро поздравить Арно и сразу уйти. Может, у него даже останется время, чтобы по дороге домой заглянуть к Максу Сэквиллу и сыграть пару партий в покер.
Около восьми Армстронг постучал в дверь Арно. Когда хозяин проводил его в переполненную гостиную, стало ясно, что все ждали только его. Арно представил Дика своим друзьям, которые приветствовали его как почетного гостя.
Арно сунул ему в руку бокал белого вина — сделав глоток, Армстронг сразу понял, что вино не из французского сектора, — проводил в небольшую столовую и усадил рядом с человеком, который представился Юлиусом Ганном и которого Арно назвал «своим старым другом и главным соперником».
Армстронг слышал это имя раньше, но не мог вспомнить, кто это. Поначалу он игнорировал Ганна и набросился на еду. Только он зачерпнул ложкой жидкий суп, приготовленный из неизвестного ему животного, как Ганн стал расспрашивать его о том, как обстоят дела в Лондоне. Армстронгу стало ясно, что этот немец знает о британской столице гораздо больше, чем он сам.
— Я так надеюсь, что скоро снимут ограничения на поездки за границу, — заметил Ганн. — Мне просто необходимо еще раз посетить вашу страну.
— Думаю, союзники пока на это не пойдут, — сказал Армстронг. Госпожа Шульц тем временем убрала пустую тарелку из-под супа и поставила перед ним пирог из кролика.
— Меня это огорчает, — вздохнул Ганн. — Из-за всего этого мне крайне сложно следить за моими предприятиями в Лондоне.
Внезапно в голове Армстронга что-то щелкнуло, и он впервые за вечер отложил вилку с ножом. Ганн — владелец «Дер Берлинер», конкурентной газеты, издававшейся в американском секторе. Но чем еще он владеет?
— Я давно хотел с вами встретиться, — сказал Армстронг.
Ганн удивленно взглянул на него — до этой минуты капитан Армстронг не проявлял к нему никакого интереса.
— Какой тираж у «Дер Берлинер»? — спросил Армстронг, прекрасно зная ответ. Но он хотел, чтобы Ганн продолжал говорить, прежде чем он задаст единственный вопрос, который был для него действительно важен.
— Примерно двести шестьдесят тысяч в день, — ответил Ганн. — А другая наша ежедневная газета во Франкфурте, к моей огромной радости, снова выпускает больше двухсот тысяч экземпляров.
— А сколько всего у вас газет? — небрежно поинтересовался Армстронг, снова беря в руки вилку с ножом.
— Только две. До войны их было семнадцать и вдобавок еще несколько специализированных научных журналов. Но о них и говорить нечего, пока не снимут все ограничения.
— Я думал, что до войны евреям — а я сам еврей, — Ганн вновь бросил на него удивленный взгляд, — было запрещено владеть газетами.
— Совершенно верно, капитан Армстронг. Но я продал свои акции партнеру, который не был евреем, и он вернул их мне по той же цене сразу после окончания войны.
— А журналы? — Армстронг поковырял вилкой в пироге. — Они приносили прибыль в те трудные времена?
— О да. Вообще-то, думаю, со временем они станут более надежным источником дохода, чем газеты. До войны моей компании принадлежала львиная доля всех научных публикаций в Германии. Но когда Гитлер занял Польшу, нам запретили публиковать материалы, которые могут оказаться полезными для врагов «третьего Рейха». В данный момент я сижу на неопубликованных восьмилетних исследованиях, среди них — большинство научных изданий, вышедших в Германии во время войны. Издательский мир с радостью заплатил бы за такой материал кругленькую сумму, если бы только я мог найти какую-то лазейку.
— Что мешает вам опубликовать это сейчас? — спросил Армстронг.
— Лондонское издательство, с которым у меня была договоренность, больше не желает распространять мою работу.
Свисавшая с потолка лампочка внезапно погасла, и в центр стола поставили небольшой торт с единственной свечкой.
— А почему? — спросил Армстронг, не позволив прервать разговор Арно Шульцу, который под аплодисменты задул свечку.
— Потому что, к сожалению, единственный сын председателя правления был убит в бою на побережье Дюнкерка, — пояснил Ганн. Армстронгу положили самый большой кусок торта. — Я написал ему несколько писем с выражением соболезнования, но он мне просто не ответил.
— В Англии есть и другие издательства, — заметил Армстронг и, отломив кусок торта, запихнул его в рот.
— Да, но условия договора пока не позволяют мне иметь дело с другими. Теперь осталось подождать всего несколько месяцев. Я уже решил, какое лондонское издательство будет представлять мои интересы.
— Правда? — Армстронг смахнул крошки со рта.
— Если выберете время, капитан Армстронг, — сказал немецкий издатель, — я сочту за честь показать вам свою типографию.
— У меня сейчас совершенно сумасшедший график.
— Конечно, — ответил Ганн. — Я понимаю.
— Но, может, я загляну к вам, когда в следующий раз буду в американском секторе.
— Буду рад, — сказал Ганн.
После ужина Армстронг поблагодарил хозяина за незабываемый вечер и подгадал так, чтобы выйти вместе с Юлиусом Ганном.
— Надеюсь, еще увидимся, — сказал на прощание Ганн.
— Не сомневаюсь, — ответил Армстронг, пожимая руку лучшему другу Арно Шульца.
Дик вернулся домой около полуночи, когда Шарлотта уже спала. Он разделся, набросил на плечи халат и тихонько поднялся в комнату Давида. Некоторое время он стоял у колыбели, глядя на сына.
— Я построю для тебя империю, — прошептал он, — и однажды ты с гордостью назовешь ее своей.
Утром Армстронг доложил полковнику Оакшоту, что присутствовал на юбилее Арно Шульца, но умолчал о знакомстве с Юлиусом Ганном. Оакшот сообщил Дику, что звонил майор Форсдайк и поручил ему еще раз наведаться в русский сектор. Армстронг обещал связаться с Форсдайком, но не сказал, что сначала собирается посетить американский сектор.
— Кстати, Дик, — сказал полковник. — Я так и не увидел твою статью о нашем отношении к немцам в лагерях для интернированных.
— Верно, сэр. К сожалению, чертовы фрицы просто не стали сотрудничать. Боюсь, все это оказалось напрасной тратой времени.