Четвертое сословие

Прошел еще час, и какой-то матрос убрал доску, державшую крышку люка. Через несколько минут до Любжи донеслись голоса, говорившие на языке, которого он никогда раньше не слышал. Он решил, что это, наверное, египетский язык, и снова был счастлив, что они говорят не по-немецки. Наконец крышку люка подняли, и в отверстии возникли два здоровенных матроса, изумленно смотревших на него.

— И что это у нас тут такое? — сказал один из них, когда Любжи в отчаянии поднял руки к небу.

— Немецкий шпион, точно тебе говорю, — хрипло засмеялся второй.

Первый наклонился, схватил Любжи за поднятые руки и выдернул его на палубу, как мешок с зерном. Любжи сидел перед ними, вытянув ноги, жадно хватая ртом воздух, и ждал, когда его поведут в новую тюрьму.

Он поднял голову и зажмурился от утреннего солнца.

— Где я? — спросил он по-чешски. Но докеры явно его не поняли. Тогда он попробовал венгерский, русский и, наконец, с большой неохотой, немецкий, но они только пожимали плечами и смеялись. В конце концов они подняли его с палубы и, заломив руки, повели вниз по трапу, даже не пытаясь заговорить с ним хоть на каком-нибудь языке.

Ноги Любжи едва касались земли, когда матросы выволокли его с судна и потащили к докам. Там они повели его к белому зданию в дальнем конце верфи. На двери были написаны слова, которые ничего не значили для нелегального иммигранта: ПОЛИЦИЯ ДОКОВ, ПОРТ ЛИВЕРПУЛЬ, АНГЛИЯ.

ГЛАВА 8

СЕНТ-ЭНДИ, 12 сентября 1945 года:

ЗАРОЖДЕНИЕ НОВОЙ РЕСПУБЛИКИ

«Долой систему аристократических титулов», — гласил центральный заголовок в третьем номере «Сент-Энди».

По мнению редактора, система титулов — это всего лишь предлог для горстки усталых политиков присуждать себе и своим друзьям звания, которых они не заслуживают. «Почести почти всегда раздаются недостойным. Это оскорбительное проявление мании величия — еще один образец последних остатков колониальной империи, от которого следует избавиться при первой же возможности. Эту закоснелую систему мы должны отправить на свалку истории».

Некоторые одноклассники написали редактору письмо, в котором напомнили, что его отец принял рыцарское звание, а другие, более просвещенные, добавили, что последнюю фразу он позаимствовал у более справедливого дела.[6]

Кит не смог выяснить, что сказал по этому поводу директор на заседании педсовета, так как Пенни больше с ним не разговаривала. Дункан Александр и другие одноклассники открыто называли его предателем своего класса. К всеобщему раздражению, Кита ничуть не волновало их мнение.

К концу семестра Киту стало казаться, что его скорее призовут в армию, чем предложат место в Оксфорде. Несмотря на эти опасения, он перестал днем работать в «Курьере», высвободив себе больше времени для занятий. Он удвоил усилия, когда отец пообещал купить ему спортивную машину, если он сдаст экзамены. Мысль, что он сможет доказать директору его неправоту и вдобавок к этому заполучить собственную машину, стала неопровержимым доводом в пользу усиленных занятий. Мисс Стедман, которая по-прежнему занималась с ним долгими темными вечерами, казалось, расцвела от удвоенной нагрузки.

Когда начался его последний семестр, Кит был готов держать ответ и перед экзаменаторами, и перед директором: до нужной суммы на строительство нового павильона не хватало всего нескольких сотен фунтов, и Кит решил в последнем номере «Сент-Энди» объявить об успехе кампании по сбору средств. Он надеялся, что в этом случае директору будет сложно принять какие-нибудь меры по поводу статьи, призывающей к отмене монархии, которую он собирался опубликовать в следующем номере.

«Мы не хотим, чтобы нами правила мелкобуржуазная немецкая семья, живущая в шестнадцати тысячах миль от нашей страны. Почему, приближаясь ко второй половине двадцатого века, мы должны поддерживать систему элитарной власти? Давайте избавимся от всех них, — возвещала статья, — и вместе с ними от государственного гимна, британского флага и фунта. Время пришло. После войны Австралия должна провозгласить себя республикой».

Мистер Джессоп хранил молчание, а «Мельбурн Эйдж» предложила Киту пятьдесят фунтов за статью. Он с большим трудом отказался от этого предложения. Дункан Александр болтал по всей школе, что все очень удивятся, как сообщил ему кое-кто близкий к директору, если Таунсенд доживет до конца семестра.

Первые несколько недель последнего семестра Кит почти все время готовился к экзаменам, прерываясь только иногда, чтобы встретиться с Бетси или съездить в среду на бега, пока другие находили себе более активные развлечения.

В ту среду Кит не собирался ехать на ипподром, но один парнишка из местных конюшен дал ему верную наводку. Кит проверил свои финансы. У него еще оставалось кое-что от заработанных в каникулы денег, плюс карманные деньги на семестр. Он решил, что сделает только одну ставку в первом забеге, а потом заберет выигрыш, вернется в школу и будет заниматься дальше. В среду днем он забрал у почты свой велосипед и покатил на скачки, пообещав Бетси, что заглянет к ней перед возвращением в школу.

«Верняка» звали Ромовый Пунш, он должен был бежать в два часа. Осведомитель был так уверен в его родословной, что Кит поставил на молодого жеребчика пять фунтов по ставке семь к одному. Калитку еще не открыли, а он уже думал, как потратит свой выигрыш.

Ромовый Пунш шел первым на финишной прямой, и хотя другая лошадь стала нагонять его перед ограждением, Кит подпрыгнул и замахал руками, когда они пролетели финиш. Он направился к букмекеру за своим выигрышем.

— Результат первого забега, — донеслось из громкоговорителя, — будет объявлен через несколько минут. Фотофиниш определит, кто победил — Ромовый Пунш или Колонус.

Кит ничуть не сомневался, что победил Ромовый Пунш, и не понимал, зачем вообще было делать фотографию. Вероятно, решил он, чиновникам захотелось показать, как они выполняют свои обязанности.

— Объявляется результат первого забега, — прогремел голос по радио. — Победителем стал седьмой номер, Колонус, ставки пять к четырем, опередив на полголовы Ромового Пунша, ставки семь к одному.

Кит громко выругался. Если бы он подстраховался и поставил на Ромового Пунша не только как на победителя, но и на призера, он все равно бы удвоил свои деньги. Кит порвал билет и пошел к выходу. Направляясь к навесу для велосипедов, он взглянул на программу следующего забега. В нем принимала участие Барабанная Палочка, причем у нее была удачная позиция на старте. Кит замедлил шаг. Он уже дважды выигрывал, поставив на Барабанную Палочку, и чувствовал, что ему повезет и в третий раз. Единственная проблема заключалась в том, что он все деньги поставил на Ромового Пунша.

Продолжая шагать в сторону велосипедной стоянки, он вспомнил, что у него есть право снимать деньги со счета в Банке Австралии, на котором лежало больше 4 тысяч фунтов.

Он посмотрел данные на других лошадей, участвующих в забеге, и решил, что Барабанная Палочка никак не может проиграть. На сей раз он поставит по пять фунтов на победу и на призовое место, так что при ставке три к одному он точно вернет назад свои деньги, даже если Барабанная Палочка придет третьей. Кит пробежал через турникет, вскочил на велосипед и километра полтора как сумасшедший давил на педали, пока не добрался до ближайшего банка. Он влетел внутрь и выписал чек на десять фунтов.

До начала второго забега оставалось еще пятнадцать минут, так что он успеет обналичить чек, вернуться на ипподром и сделать свою ставку. Клерк за прилавком посмотрел на клиента, повертел в руках чек и позвонил в отделение банка в Мельбурне. Там тотчас подтвердили, что мистер Таунсенд имеет право подписи по этому счету и что на счете положительное сальдо. В два пятьдесят три клерк выдал нетерпеливому молодому человеку десять фунтов.