На Гран-Рю

- Мамочка, можно позвать Жюстена?

- Не стоит, Андрюша. У нас русский вечер, ведь Жюстен не понимает язык.

Все заняли места за столом.

Вечер, понятно, открыл Владимир Ильич. Он был серьезен, растроган и ласков. Перед ним люди, с которыми вместе проведены недолгие, а сколь важные, значительные месяцы! Много нового узнали рабочие, посланцы российской партии, знойным летом 1911 года в Ленинской школе в неведомом никому поселке Лонжюмо.

- Не останавливайтесь, товарищи, учитесь, учитесь дальше, всегда, всюду, куда ни забросит судьба! - говорил на прощание Владимир Ильич. Партии нужны просвещенные люди. В социалистическом обществе, которое мы построим, будут жить благородные, образованные, мыслящие люди. Они будут трудиться не за страх, а за совесть. Труд станет долгом, честью и радостью каждого. Прекрасные таланты расцветут в социалистическом обществе. Построить такое общество - дело нашей партии. В одиночку не построишь. Только вместе. Только сообща. Храните партийное товарищество во веки веков, дорогие друзья! Учителя школы желают вам сил и бодрости духа. До свидания, товарищи!

Несколько секунд в комнате царило молчание, сильнее слов говорившее о чувствах, владеющих слушателями. Затем встал товарищ Петр, Иван Дмитриевич Чугурин, и голосом торжественным и звучным сказал:

Поднимем стаканы, содвинем их разом!

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Ты, солнце святое, гори!

"Умница, умница, как хорошо он Пушкина вспомнил! Как все славно идет, не хочется расставаться", - подумала Надежда Константиновна.

Разом будто прорвалась плотина. Заговорили все. Как радостно узнавать! - говорили слушатели школы. Здесь, в школе Лонжюмо, они испытали благо человеческих сближений и дружб. Не знал человека, и вдруг перед тобою открывается его натура, мысли, стремления... Школа научила нас крепко дружить. Школа научила нас неустрашимо глядеть вперед, видеть цель, добиваться цели. Цель одна: близить революцию. То и будем делать, возвратившись на родную землю. И в познании наук будем двигаться дальше. Спасибо вам, учителя! Спасибо и низкий поклон до конца дней!

Хорошо было на прощальном вечере. У иного сквозь веселье раздумьем затуманит глаза: "Расстаемся, придется ли свидеться?"

Но прочь тревожные мысли!

- Товарищи, споем!

Какая встреча друзей обойдется без песни?!

И вольно, озорно и призывно, вырываясь в открытые окна, полилась над поселком, лугами, рекой.

Из страны, страны далекой,

С Волги-матушки широкой,

Ради славного труда,

Ради вольности высокой

Собралися мы сюда.

Помним холмы, помним долы,

Наши храмы, наши села...

Отвечала песня душевному состоянию собравшихся на чужбине русских людей.

- Силушка по жилушкам, - сказал кто-то. Кто-то завел новую песню:

Нелюдимо наше море,

День и ночь шумит оно.

В роковом его просторе

Много бед погребено.

Хор согласно подхватывает, отвечает:

Смело, братья! Ветром полный,

Парус мой направил я...

Еще звучат в ушах гордые призывы, а уже слышится дальше:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя...

Жаль, нет Серго. Спел бы по-грузински. Был Серго замечательным певцом. Пел как гордая птица. Летит гордая птица. Выше, выше, к синим небесам... Друзья! Летим на волю...

Вдруг, словно в бубны ударило, зазвенело веселье. Ноги сами под удалое пение пляшут.

Серго на прощальном вечере нет. Ленин раньше окончания школы послал его в Россию. Внутри партии продолжалась борьба. Разного рода противники выступали все злее. Надо немедленно закончить вредный для рабочего класса раскол в партии! Ленин не скрывал от учеников правду, напротив. Слушатели школы без колебаний поддерживали позицию Ленина и верных большевиков. Да! Надо немедля созвать конференцию, разбить раскольников, кончить в партии разброд. Каждый готов делать, что надо, что скажет Ленин. Владимир Ильич обдумывал и готовил конференцию, где большевики дадут раскольникам бой. Серго Орджоникидзе исполнял его волю в России. Разумеется, нелегально, скрываясь от сыщиков. Где он сейчас - в Уфе, Киеве, Нижнем Новгороде, Ростове, Тифлисе? И там, и в других городах, на крупных заводах, где тайно действуют партийные организации, Серго и посланные Лениным два других слушателя ведут агитацию за созыв конференции. За возрождение партии. Колоссально важное дело!

- А что, братцы, не напелись, споем.

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя...

Под окнами сошлись жители Лонжюмо. Слушали. Душевное пение русских будило в сердцах добрые чувства, хотелось жалеть и любить. Иные женщины передником вытирали глаза.

Тут и Жюстен вертелся в толпе.

- Я их знаю, они хорошие. Эх, остались бы у нас навсегда! - толковал он, прикидывая между тем, как бы пробраться к русским на праздник.

А там пели и пели, пока Владимир Ильич, сам подпевавший хору, не сказал:

- Друзья, завтра отъезд. Пора расходиться.

- Грянем напоследок! - лихо выкрикнул кто-то.

Грянули:

Уж как шел кузнец

Да из кузницы

Слава!

Нес кузнец

Три ножа

Слава!

Первый нож

На бояр, на вельмож

Слава!

Второй нож

На попов, на святош

Слава!

А молитву сотворя,

Третий нож на царя

Слава!

Пока прощались, обращали друг другу напутственные трогательные слова, благодарили Владимира Ильича, уже и ночь на дворе. Уже окна в поселке темны, погашен свет.

- Погуляем немного, - позвала Инесса.

Сошли к реке, постояли. Тихая Иветта, прощай!

Скоро вдоль поселка начнется движение повозок, везущих на парижский рынок овощи, фрукты, мясо. Грохотом колес по булыжной мостовой, ржанием коней, голосами возчиков наполнится ночь.

- И завтра так, и послезавтра, а для нас Лонжюмо станет прошлым, задумчиво произнесла Надежда Константиновна.

- Но не уйдет из памяти, - добавила Инесса.

- Хорошо мы отдохнули сегодня, превосходно! - сказал Владимир Ильич, когда, простившись с Инессой, они возвращались домой. - Иногда просто необходимо вполне, вполне отдохнуть.

- А дома, Володя, в честь праздника тебя ждет сюрприз.

- Лю-бо-пытно. Что бы это могло быть?

- Очень приятное что-то, - важно и таинственно сказала Надежда Константиновна.

- Тогда домой, быстрее домой!

Елизавета Васильевна уже почивала в своей комнатушке. Они зажгли небольшую лампочку, ее слабый свет кружком лег на столе, не скрашивая углов в пятнах плесени и закопченных стен. Надежда Константиновна открыла саквояж, из-под сложенного там белья достала книгу.

- Пушкин! - в радостном изумлении воскликнул Владимир Ильич.

Взял томик, бережно полистал.

- Надюша, ты чудо! Вот чего мне недоставало! Зачем же ты все лето прятала от меня этот клад?

- Уж очень ты был занят, Володя, весь поглощен школой. А потом, сказать правду, забыла, - смущенно призналась она. - Спрятала в саквояж и забыла. А сегодня Чугурин напомнил, я так и ахнула. А в Шушенском, помнишь, как мы радовались каждой книге! Бывало, Маняша пришлет новое Толстого или Чехова, не знаешь, как и благодарить. Я еще раньше, а особенно в Шушенском, много стихов Пушкина запомнила наизусть. Есть у Пушкина одно стихотворение, именно сегодня, именно здесь, в Лонжюмо, всплыло в памяти. "Пророк". В нем весь Пушкин. Читаю и думаю... Помнишь?

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей".

15

После Лонжюмо "Ильины" почти год жили в Париже на знакомой тихой улочке Мари-Роз, неподалеку от парка Монсури, манившего в тень широколистых столетних каштанов и платанов или на просторы залитых солнцем полян. Белые лебеди горделиво плавали на зеркальной поверхности озера с прозрачной до дна водой.

Здесь и любили Владимир Ильич и Надежда Константиновна, спасаясь от парижской сутолоки, отдохнуть, погулять, почитать газеты, купленные в киоске по дороге. Но нечасто удавалось порадоваться изумрудной зелени и свежему воздуху парка Монсури. Владимир Ильич бесконечно работал. Отсюда, издалека, тайными путями, пользуясь тайными связями, руководил всей партийной работой на родине. В апреле 1912 года стала выходить ежедневно созданная по его замыслу первая марксистская рабочая газета "Правда". Владимир Ильич ее растил, направлял, называл "родным детищем Партии". В начальные же годы жизни "Правды" более двухсот восьмидесяти статей и заметок написано им для газеты.