Страница 140 из 141
Но именно сейчас Джон думал, что, в общем-то, какая разница ему теперь? Всё равно внеземное вторжение отобрало у него почти всё, взамен дав Чеса, понимая, каким сладким утешением это будет ему в трудные минуты. Он бы ещё сходил на могилу к Кейт, но один только Господь мог знать, где лежала его бывшая жена: сумели ли жители Сантрес-Ранчо-Парк простить заблудшую душу и похоронить её как следует, при этом отыскав голову и приложив его к туловищу, или с радостью закатали в землю, как какое-нибудь животное? Джон сомневался, что всё так радужно; в будущем всё-таки пообещал себе разобраться с этим и отпустить от себя эту до сих пор оставшуюся для него в тумане женщину. Иногда становилось неважно, что за причина отравила многие жизни; иногда хотелось просто окунуться в этот яд и немного растворить свою душу в нём. Видимо, какое-то необъяснимое, заложенное на подсознательном уровне желание доставить себе немного боли, когда вокруг всё более-менее налаживалось.
Когда тело стало неистово подрагивать от ливневого холода, вернулся Чес, только уже один. Единственно он мог вынести эти дотошные официальные вопросы и решения. Правда, выглядел он не менее угнетённо, но старался мягко улыбаться.
— Я указал на фотографии, где была запечатлёна вся группа, Дженни, чтобы её лицо смогли нанести на плиту… Новую могилку установят за чей-то счёт. Хрен знает, чей, на самом деле, я не помню… — он хрипло прокашлялся, натянул капюшон на лицо сильнее. — Вот это всё дело снесут и поставят могилу, как надо. За тебя подписался в бланке, где говорится, что ты согласен на вскрытие гроба… — его руки как будто вибрировали в карманах, стучащие зубы поглощали слова, а в глазах больше ничего не отражалось, кроме дождя, сильного, острого, бесцветного дождя. — Можно без подробностей? Основное — это вот то, что деревянный крест уберут и сделают по-человечески. Всё! — голос уже сорвался, рука непроизвольно поползла к бледному лицу утирать каплю-слезу — всё жутко смешалось в этом жутком месте.
Джон поспешно закивали и, рукой обхватив плечи парня, прижал его к себе, спасаясь в выбившемся мокром локоне от серо-жёлтого проницательного ока креста. Чес задрожал только сильнее, потом прижался к нему и спрятал лицо в складках пальто.
— Надо уйти отсюда… я… помню каждый, блин, гвоздик… который я вбивал сюда. Всё так резко перед глазами… я ещё не свыкся. Я просто не свыкся. Надо привыкнуть… — он выдавливал из себя слова с неумолимым трудом, будто очередной слог для него равнялся поднятием большого мешка с камнями в гору. Джон тут же всё понял и мысленно попрощался с Дженни, с этим местом, вот, в трёх метрах отсюда, где теперь спокойно лежал некий Тед, а где некогда они сидели и потихоньку сливали свои души воедино, как два потока помойных вод, которые потом сходятся в одну трубу канализации. Константин был счастлив, что подался тогда этой слабости. В последний раз взглянув на косой крест с пожухшим венком, он, не отпуская Чеса, аккуратно направился к выходу. Здесь всё напоминало о смерти, и, уж как банально ни звучало, не потому, что это было кладбище. Каждый яркий цветок насмехался над горем, каждая строгая линия кованого ограждения ухмылялась над зданием, что рухнуло вот прямо тут, каждая мощёная дорожка, как на древних улочках Италии, злобно издевалась над этими людьми, в основном, детишками, чья кровь впиталась под нею. Всё это вместе могло свести с ума любого неравнодушного; Джон с трудом представлял, как охранник выдерживал это — значит, он был не иначе как лешим: вон, даже из-под листвы винограда его не было видно. Точно леший. Под конец они с Чесом просто бежали, ухватившись за руки, до самой парковки.
Джону вдруг пришло на ум, что он бы не выдержал, если б увидел фотографию того солнечного, пропахшего цветочным ароматом денька, когда Кейт дотошно выбирала для Дженни платьишко, расчёсывала её серебристо-чёрные волосы и вплетала туда шёлковые сиреневые ленточки. В итоге сошлись на малиновом платье, Джон запомнил… и вышла Дженни самой красивой девочкой в группе. Нет. Нет-нет, нельзя об этом больше вспоминать. Константин очнулся, когда понял, что пальцы уже начали хрустеть — так он вцепился в руль, а до его щеки холодно дотронулся Чес, не спрашивая, а зная, что с ним, но пытаясь хотя бы так забрать немного его боли к себе. Джон почувствовал, как ловкие пальцы убрали с его щеки дорожку от… нет, не от капель — слёз. Он вздохнул, покачал головой, откинул влажные волосы назад, благодарно посмотрел на Креймера.
— Мы справимся, Чесси… надо только переждать… — прошептал и резко рванул с места, сильно нажав на газ. Ему надо было развеяться, вот и сел за руль.
— Вот уж когда точно начинаешь верить в то, что время лечит… может быть… — простужено-минорным голосом проговорил Чес, сжимая полу его пальто в пальцах. Джон пытался проглотить комок боли и кивал, иногда говорил что-нибудь сам, что-нибудь отвлечённое, говорил о том, что надо бы оплатить квитанцию за дом (те всё же стали приходить, уже во второй раз!), что на следующей неделе надо заняться подключением Интернета и съездить к Джеймсу, чтобы передать ему банковские реквизиты их счетов, а также глянуть, осталось ли что-нибудь на их виртуальных счетах или плохие инопланетяне забрали даже это. Чес смотрел на него благодарно, соглашался, добавлял, что сам отыщет нужный тарифный план для них, что ближайший банк находился в радиусе трёх километров от них в Сан-Клементе, что нужно бы и телефоны купить уже, хотя, конечно, они никому не звонили, но, может быть, для связи с Джеймсом это было бы полезно.
На обратном пути ехали без пробок, скользя на своём чёрном форде по влажной серой реке асфальта. Побитый хромой Ирвайн остался позади, постепенно скрываясь в дыму, что накурило депрессивное небо. Да, небо немного опечалится — всё же близилась зима, какая-никакая, но потом, уже в марте, оно вновь повеселеет. А в декабре они с радостью встретят день рождения Чеса и, кто знает, может, уедут восвояси путешествовать по миру, говорят, например, в Италию зимой съездить — то, что нужно, и не жарко совсем, а дожди не помешают, это точно. Креймер говорил это мечтательно, слегка хрипловатым от воспалившегося горя внутри себя, но уже более светло. Джон старался совершенно отвести его от сегодняшней траурной темы, и у него, судя по всему, получилось. Хотя этот день был уже предопределён своим монохромным оттенком и приглушённым, как в старом кино, звуком. «Надо переждать сегодня» — уже стало почти мантрой, молитвой, заклятием, которое, без всяких сверхъестественных штучек, реально работало.
Отвлекаясь от склизких, так и норовящих столкнуть их в омут безнадёжности мыслей с помощью повседневных дел, Джон и Чес быстро пропустили этот день мимо себя, а не сквозь. Чему были так неподдельно рады.
Новый день принёс желанную ясность и полную блёклость вчерашнего события. Дождя не было, он всё же ушёл нагонять тоску в других штатах, а к обеду выглянуло солнце, бледное, как будто после длительной болезни, но всё равно тёплое и пригревающее. Джон и Чес успели с утра разобраться со своими делами в банке и с радостью узнали, что их вклады и счета никуда не делись, как, в общем, и у остальных девяносто процентов населения. Терялось что-то лишь в редких случаях. Было приятно получить проценты с вклада, причём нехилые, но ещё приятнее — положить на него скопившуюся сумму с премий, с работы в Хайде, с пособий. Джон бы никогда не подумал, что они сумеют жить в таком довольстве после всех лишений. Вероятно, они и это тоже заслужили, пускай Рая нет и никогда было, но некая толчковая сила заместо него осталась и старалась поддержать справедливость.
Возвращаясь к обеду домой, думая, чего бы такого быстро сварить или пожарить, ведь есть хотелось сильно, Джон и Чес спустились к пляжу, такому пустынному и серому, чтобы пройтись по нему под теплом пригревающего солнца, только что вышедшего из-под туч. Ради того, чтобы на секундочку вспомнить яркий морской август и молочную пену волн. Нынче океан почти всегда штормило — он, конечно, злился, что с приходом первых холодков о нём все забыли, и Джон с Чесом были будто бы его старыми друзьями, которые единственные пришли подбодрить его и сказать, что осталось подождать всего полгодика. Не успеет кто-нибудь заметить, как тут опять соберутся ленивые туристы и американцы, растянутся под солнцем и обгорят на следующий день, заплывут за буйки и спрыгнут с пирса.