Страница 118 из 141
«Впрочем, глупости всё это… Я пытаюсь уйти и завраться опять. Я ведь люблю его. Люблю его не как любил Анджелу или Кейт. Совершенно по-другому. Впервые мне стало плевать, что это мужчина. Я ведь даже не разбирался с этим по-хорошему… Я просто понял, что нашёл тебя, Чес, близкого по духу, пережившего со мной весь Ад дважды». Джон жалел, что не сказал это вслух. Опять боялся. Вечно боялся чего-то ляпнуть и показаться слишком… слишком каким-то! «Мудак… просто мудак».
— Это невероятно больно вытаскивать из себя, облачать в слова… Но я… Джон, блин, ты можешь списать это на повышенный адреналин или мою болезнь, из-за которой вполне реально может ехать крыша, но я… я просто люблю тебя, как бы заурядно это ни звучало. Я хочу… просто быть с тобой. Наслаждаться этой грёбаной жизнью, хоть ею пока и нечего наслаждаться, и вместе преодолевать самую что ни на есть жопу.
Можно опускать занавес, думал Джон, комедийная сцена закончилась, сейчас начнётся трагедия. Или наоборот?
— Ты прыгнул первым, да?.. — одной рукой Константин прикрыл себе рот, второй аккуратно стал проводить по мягким волосам и остановился там. Слова Чеса звучали ясно и разборчиво; в мыслях и в душе Джона наконец случился поджог, потоп, смерч и остальные природные и другие катаклизмы одновременно, что уже долгое время хотели превратить всё внутри него в бардак.
— Не-а… Лишь упал за тобой. Ведь мы повязаны кандалами… или лёгкой неразрывной нитью. Как знать.
— Ты же первый сказал…
— А ты первый окончательно принял это. Я всё ходил вокруг да около. А осознал во всех подробностях только тогда, когда сказал, — на секунду зрение помутилось, как будто это происходило во сне. Джон взял в руку ладонь парнишки и приложил к месту, где билось его собственное сердце. Сквозь ткань, наверное, не слишком ощущалось.
— Я не буду говорить заурядности. Просто ощути, что за неистовство вызывает у меня лишь мысль о тебе. Только вспомни, что я творил сам и позволил тебе творить со мной, что пытался скрыть… да хоть как полчаса назад съехал с катушек! Вспомни, как прижал тебя к себе и не выпускал из руки твою руку вплоть до этого места… Вспомни, как отчаянно пытался игнорировать тебя в далёком прошлом, сам при этом привязывая тебя к себе этими самыми кандалами или чем там… Вспомни, что бросил курить и ради кого!.. А теперь, держа в голове все эти моменты, сопоставь это с одним только именем Джона Константина. Тогда тебе станет ясно, что это за чувство, станет ясно, почему я прятал его глубоко в себе… — Джон хотел сказать что-то ещё, но его прервал нервный, прерывистый смех Чеса: не злой, не безумный, но неожиданный. Он смеялся недолго — всё же силы потихоньку покидали, — а потом заговорил:
— Знаешь… теперь и умирать… не страшно. Хоть упади на нас сейчас снаряд. Или прострели нам кто-нибудь бошки. Я теперь совершенно спокоен. Ты… — он перевернулся на правый бок, лицом в сторону обрыва, — ты любишь меня несомненно, Джон. И любил… долгое-долгое время.
Всё это было жуткой или приятной правдой. Конечно, любил; только у Джона это чувство приобретало немного другую окраску, специфическую. Отсюда и этот долгий путь, и полнейший бардак в их отношениях, и изнурительное страдание, и потраченные время и силы на чужих людей, других людей, обманувших людей… Неужели они, словно два путника, решившие обойти всю Землю, чуть не лишившие жизни и вернувшиеся в ту же самую точку, поняли так поздно, что счастье-то было в двух шагах? «Поделом мне, за мою гордыню… Но его-то за что?»
Чес заснул. Через пару минут мысль «Почему мы так долго страдали, искали правду и были такими глупцами?» перестала волновать. Константин смаковал новое чувство в себе; оно разлилось непривычным теплом по всему телу. Наконец-то пропал вечный страх быть предсказуемым, тривиальным, и, главное, ушла паника насчёт того, что его мысли могут быть прочитаны. Точнее, они могут быть прочитаны. Но хуже от этого ему не будет. Сидя здесь, возможно, в километрах от ближайшего людского поселения, голодный, уставший до смерти, с раненым затухающим смыслом своей жизни на коленях, без еды и крова над головой… Джон был счастлив. Счастлив в этот момент. Сейчас хлопотливая реальность отошла на задний план. Были только они. Они и их сплётшиеся судьбы, души, эмоции. Они и глубокое, как космос, чувство.
***
Джон очнулся лишь с первой светлой жилкой в облаках: теперь это было вместо привычного рассвета и тёплого луча. Он весь продрог, лёжа на земле, и сейчас чувствовал, как першило в горле. Чес так и заснул на всю ночь у него на коленях, а Джон, не имея возможности передвинуться, в итоге просто откинулся назад и так не заметил, как отключился.
Константин привстал: ноги жутко затекли — всё же голова Чеса не была пушинкой. Часы показывали что-то около шести утра; конечно, не точно. Увы, во время трагедии такого масштаба ничто не было вечным или точным: даже чётко слаженные механизмы. А Джон-то надеялся хотя бы на них…
Вчерашние слова не казались полуночным бредом после безумного побега. Это даже удивило. При утреннем свете Джон наконец-то смог разглядеть открывшийся пейзаж перед ним; а они с Чесом, оказывается, умирали в живописном местечке. Склон был невысоким, но с него открывался вид на чудесные горизонты Америки: прямо впереди них простиралось поле, то ли заделанное под сельхоз нужды, то ли просто для красоты. Сейчас оно полностью отцвело, выглядело пожухшим, жёлтым, словно пески безжизненной пустыни. Может быть, летом здесь было как на полотнах Мане. Вправо уходил небольшой лесок, покрытый сизым туманом, Налево — продолжение поля, а вдалеке-вдалеке, прикрываясь уже более синей дымкой, текла широкая речка с каменистым угловатым берегом. Джон знал, куда они сейчас направятся с Чесом: лицо его напарника было всерьёз не узнать — всё в крови, царапинах, синяках, пыли и грязи.
Через некоторое время очнулся и Креймер, поспешно поднялся с его колен и протёр сонные глаза.
— Ты, наверное, ног не чувствуешь…
— Да ничего… — слегка пошатываясь, Джон встал: в ноги будто впились сотни маленьких иголок. — Ты так глубоко заснул, было кощунством тебя будить.
Константин помог встать парнишке и отряхнул с него сухие травинки. Тот потёр лицо руками, словно пытаясь себя взбодрить, и потом улыбнулся — улыбка его была, несмотря ни на что, какая-то хитрая.
— Вот лицо у меня сейчас… без слёз не насмотришься. Но… даже если учитывать, в каком мы положении, я удивительно счастлив. Я был ещё вчера так спокоен, что сумел заснуть, ни о чём не думая… У тебя?..
— Также, — докончил за него Джон и кивнул. — Точно также. Но всё-таки с этим нужно заканчивать. Просто оглянись, пока мы наверху, где мы оказались. И если отгадаешь, куда я нас хочу направить, получишь звание лучшего выживающего на данный момент.
Чес оглянулся назад, пару секунд осматривал раскинувшуюся перед ними местность, а потом заключил:
— Вероятно, к реке. Там, где вода, там и жизнь… должна быть, по крайней мере. Ну, в любом случае хотя бы умыться. В таком виде нас не примут ни в какую группу, даже в секту поклоняющихся Великому Богу Грязи, — они оба усмехнулись. Потом аккуратно стали двигаться по краю обрыва, пытаясь отыскать пологий спуск. О вчерашнем никто из них так и не заикнулся: хоть всё вчера и происходило в полубезумном состоянии, они вдвоём понимали, что между ними ни разу не проскользнула ложь. Всё было чистой правдой. Ни сил, ни времени не было обдумывать и обмусоливать это со всех сторон; Джон был даже рад этому: если б он ещё углубился в размышления дальше, совсем бы свихнулся!..
Упираясь друг на друга, они не спеша шли рядом с обрывом. Не сказать, что было тепло, но прохладный ветер, потрепав их ночью, утром улетучился, вероятно, в другой штат. Жутко хотелось есть, но ещё больше — пить. Через какое-то время прогулка по лесу дала свой результат: если бы не многочисленные царапины и прихрамывающий Чес, могло показаться, что они просто решили выехать за город и насладиться природой, бескрайними, не запачканными цивилизацией равнинами и слегка хриплым пением ранних птиц. Постепенно обрыв стал опускаться, и в ушах зазвенела вода. Кроны деревьев расступились, и тёмно-серебряная широкая речка открылась их взору. Берегом её служили тяжёлые гладкие валуны, а кромку воды обрамляли редкие колоски камыша.