Страница 110 из 141
Каждый этаж был однотипным: длинный широкий коридор, по обе стороны которого располагались камеры; посреди стоял широкий стол надзирателя, на двух этажах пустующий. Охранник наконец довёл их до находящейся почти рядом со столом надзирателя камеры с нужным номером, небрежно намалёванным алой краской, и с отламывающимся прутом; создавалось отнюдь не приятное впечатление от этого местечка с зияющей темнотой внутри и красным номером, написанным будто бы кровью. Хотя чего следовало ожидать от тюрьмы? Даже смешно.
Отпирая замок, охранник, усмехаясь, предупредил, что прут попробовать оторвать можно, но ничего от этого они не выиграют: в образовавшуюся щель мог пролезть разве что пятилетний ребёнок. А вот если оторванным прутом они решат совершить над кем-то расправу…
— Вот стол надзирателя — совсем рядом, — указал рукой охранник, зло усмехаясь. — У вас он здесь довольно жёсткий, так как вы вроде не преступники, но ещё и не доказали это. Каждая ваша провинность будет беспощадно заноситься в журнал. По истечению срока этот журнал обязательно посмотрят и, возможно, продлят срок. Так что лучше будьте тихими и хорошими мальчиками, — сам рассмеявшись своей плоской шутке, он открыл дверцу и пропустил их внутрь. Закрывая их, он добавил: — Сюда ещё, скорее всего, припрутся один-два человека. Часа через два, когда всех «расселят», расскажут про распорядок дня.
Когда он ушёл, Чес, вздохнув, заговорил:
— Ну, не самый плохой вариант даже на пару месяцев вперёд — смотри, даже якобы туалет огорожен пусть дырявой, но ширмой, — он указал на угол камеры. — Да и находимся мы позади надзирателя, так что даже если что-то случится… он только услышит… наверное.
Джон потрогал тонкий, пружинивший под его пальцами прут и хмыкнул.
— Да, с этим мы точно никуда не вырвемся…
— Ещё мечтаешь о побеге? — саркастично спросил Креймер, подойдя к нему. — Это же не фильм, подумай сам, а реальность. Да и мы не герои, так что… Думаю, нет смысла мечтать об этом.
— Я не мечтаю, сам ведь знаешь, — быстро процедил Джон. — Я продумываю. Здесь, поверь мне, произойти может всякое. И когда-то нам понадобится уйти отсюда раньше времени. Так что надо быть начеку.
— Надеюсь, наши сокамерники будут не из числа сектантов. Очень надеюсь… — Чес плюхнулся на узкую железную кровать с рваным матрасом. Джон подошёл к кровати рядом, попробовал её рукой, но не сел туда, а рядом с Чесом. Несколько минут они помолчали, потом Креймер осторожно заговорил:
— Слушай, даже если мы сбежим, то куда направимся после? У нас нет ни еды, никаких вещей, мы даже толком не знаем, где находимся.
— Ну, я могу сказать, что точно в таком же положении мы будем, когда нас просто освободят отсюда. Или ты наивно думаешь, что нам дадут немного еды с собой, тёплые одеяла и благословят на дальний путь? Отнюдь. Насчёт местоположения — я догадываюсь, где мы находимся. Это севернее Ирвайна на километров восемь или десять даже. Здесь неподалёку есть маленькие фермерские деревеньки. Перебираясь от точки до точки, можно дойти до желаемого места. Вопрос в другом: куда лучше идти и когда уже окончательно прекратятся обстрелы. Ты же знаешь, что, когда мы жили в деревне, взрывы были слышны, пусть и далеко от нас. В последнюю неделю я, правда, не слыхал ни одного, но ещё рано делать выводы.
— Помнишь, я рассказывал тебе про свою мечту? — улыбнувшись, вдруг начал Чес. — Как знать, может, она не такая уж и далёкая. Уверен, если мы выживем, это так и будет. От Ирвайна не больше пятнадцати километров до моря; можно перебраться туда и жить на берегу, в каком-нибудь заброшенном домике. А потом, когда дела наладятся, можно и путешествовать, — он мечтательно закатил глаза, уже ярко представив всё в своей голове и уж наверняка давно всё распланировав. Джон не смог сдержать улыбки, слушая эти наивные желания, и только легко потрепал парня по волосам, а сам встал и подошёл к выходу, решив глянув, кого вели на этот раз.
— Ты сначала отсюда выберись целым и невредимым, а уж потом мечтать будем… — негромко произнёс он; в тот момент душа не была полна ни тревогой, ни блаженством — полна лишь одной неизвестностью.
Время снова шло издевательски тягуче и медленно, словно не хотело отпускать своих милых невольников; но, как бы оно ни растягивалось, рано или поздно чему-то всё-таки приходил конец, а чему-то — начало. Короче говоря, прошло два часа. Когда уже, казалось бы, закончилось распределение людей по камерам, замок их железной решётки заскрипел, и к ним неловко забросили какого-то парня, старшего Чеса, на вид щуплого, не очень красивого, с хитрыми глазами; Джону он непреодолимо напоминал солиста из какой-то группы, хотя это точно был не он. Его звали Тайлер, а фамилию тот не удосужился назвать — впрочем, нынче уже никому не было дела до фамилий: бумажки, подтверждающие всё это дерьмо, давно сгорели.
Знакомство их прошло весьма холодно: изначально никто никому не верил. После того, как они уселись по нарам в ожидании дальнейшего, объявили об обеде. Голодные люди за три минуты справились с едой, пусть и ужасно скудной: на первое жижа, назвавшаяся супом с парой плавающих овощей, на второе — твёрдый кусок мяса. После этого всех разморило — из-за столь ужасной поездки и сильного стресса даже небольшое количество еды и какая-никакая лежанка показались манной небесной. Джон с Чесом, устроившись на двух лежанках так, что между их головами места было не больше, чем между их койками, задремали наконец-то безмятежным сном. Это ещё раз доказывало: человек — существо, привыкающее ко всему; немного потребовалось, чтобы выпасть из реальности и забыть текущие проблемы.
Джону иногда казалось, что, по завершению всей этой мировой канители, они выйдут встречать рассвет нового, спокойного дня с поседевшими головами…
Подобным бесполезнейшим образом прошли три дня, на четвёртый всех погнали в душевые кабины. Конечно, душевые — громко сказано, вода, естественно, ниоткуда больше не текла, приходилось самим греть воду в чанах около выхода из огромной ванной комнаты. Худо-бедно, но помыться удалось. После этого жизнь перестала казаться беспросветным серым составом, через который они, задыхаясь, пытались выплыть на поверхность. Чес заметил, что, оказывается, для счастья им понадобилось немного, а не столько, сколько им казалось в начале истории.
Понемногу стали забываться люди, что сопровождали их в прошлом, их смерти и трагедии, их общие слова с ними… Наверное, происходило это из-за того, что жили они теперь словно в вакуумном бункере без выхода в реальность. Здесь было относительно спокойно, толстые стены, скорее всего, выдерживали шум ударов, если те вообще были, а редкие стычки заключённых с конвоирами хоть и были громкими, но в конце концов — непродолжительными. Так что посидеть здесь с месяцок уже не казалось таким банальным и скучным даже Чесу.
Одним холодным поздним вечером (прошло несколько дней, а может, даже две недели), когда всем выдали даже потрёпанные, оставшиеся после бывших заключённых пуховики, Джон с Чесом, усевшись на одной лежанке, пили чай из пластиковых стаканчиков и шёпотом говорили о насущных делах. Тайлер в это время спал, отвернувшись к стене — на самом деле, большую часть времени он только и спал, Джону казалось, что он чем-то даже болен.
— У тебя никогда не бывало такого чувства, когда ты длительное время не знаешь, что происходит, причём сразу в нескольких вещах? — пока Джон думал, Чес договорил: — У меня это уже с того дня, как я тебя встретил вновь. Мне бы поскорее хотелось узнать, что это случилось с нами, со всем миром. Будет очень жаль, если мировые СМИ окрестят это каким-нибудь Великим противостоянием и будут напоминать на протяжении пяти лет, что пора идти работать в две смены и усердно платить налоги, чтобы государство смогло восстановиться. Ни анализа, ни исследований… Почему я уверен, что всё так и будет? — спросив больше себя, покачал головой Чес.
— Это, безусловно, интересно, но боюсь тебя огорчить, что всё скорее и будет, как ты сказал. Под строжайшей секретностью, конечно, всё разузнают, но не удосужатся сообщить народу.