Страница 1 из 3
Хаджи-Мурат МУГУЕВ ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ.
.
“Светом погасшей звезды”назвал писатель и критик М.Котляревский вторую книгу “Буйного Терека”,которая пришла к читателю после смерти автора.
Из личного архива Хаджи-Мурата Мугуева
Предисловие и публикация И.С. Хугаева
Имя Хаджи-Мурата Мугуева в гораздо большей степени известно людям старшего поколения. Но даже и они вряд ли имеют полное и адекватное представление о творчестве этого художника. Для современника Х.-М.Мугуев прежде всего - автор исторического романа “Буйный Терек” и ряда весьма популярных в свое время приключенческих повестей. Между тем творческое наследие Мугуева гораздо шире - и в тематическом, и в жанровом отношении.
Вообще следует признать, что в сознании читателя образ Мугуева,составляющий его творческую индивидуальность, достаточно выцвел. Его ассоциируют с литературной “советскостью”, пропитанной легким соцреалистическим ханжеством, которое составляет важный элемент всякой “идейной” эстетики. Однако тот, кто добросовестно читает Мугуева, кто от текста произведений идет к автору, а не наоборот, как это часто бывает, должен рано или поздно почувствовать, что в его “каноническом” портрете не хватает каких-то решительных штрихов, которые могли бы в корне изменить облик, - собственно говоря, вместо лика явить лицо.
Однажды кем-то было замечено, что талант и плодовитость художника измеряются не количеством опубликованных им при жизни книг, а как раз объемом той литературы, что осталась после него в рукописях. В ящиках своего письменного стола Мугуев оставил нам около десятка незавершенных произведений, массу разного рода эскизов, планов и т.д., при более или менее внимательном знакомстве с которыми, везде видишь обещание, провокацию, не допускающее возражений приглашение, которое отменено только волею случая. Это художественно-документальные повести “Владикавказ в 1918 году” и “Фрунзе в Трапезунде”, “Сценарий из жизни 50-60-х годов прошлого столетия”, цикл “персидских миниатюр” “Улыбка Востока”, публицистические заметки “Невидимые миру слезы, или За кулисами литературы”, “Восточная поэма”… Всем этим замыслам и начинаниям не суждено было дождаться своего часа. В одном из последних писем, полученных Мугуевым от Ф.Малова, есть слова: “… гигиена в глубоком противоречии с Шекспиром. Труд писателя совершенно не поддается даже малейшей регламентации…” Здесь Мугуев должен был горько - но с чувством признательности и облегчения - усмехнуться. Настало время (оно, впрочем, настало давно) поднять, вынести на свет и смахнуть архивную пыль с того пласта его творчества, который никогда не был достоянием широкого читателя. При этом целесообразно, - исходя из фактических наших возможностей и предполагаемого читательского интереса, - обратить внимание прежде всего на малые литературные формы и даже “полуформы”, не нуждающиеся в комментариях и говорящие сами за себя. Ведь именно так - сами за себя - говорят и записные книжки А.П.Чехова, в которых мимоходом запечатлено “мнение профессора литературы: не Шекспир - главное, а примечания к нему”.
В мугуевском фонде Северо-Осетинского музея осетинской литературы имени К.Л.Хетагурова (после смерти Мугуева его личный архив был передан музею вдовой писателя Надеждой Павловной и сыном Тимуром) хранятся замечательные образцы разнообразной “маргинальной” литературы, - зачастую непроизвольный результат повседневного писательского труда, всегда неожиданно вызревающий плод усилия и расслабления(!) художнической воли. Это тот самый, отработанный или необработанный, сознательно отвергнутый или забытый и похороненный в грудах черновиков материал, который иногда оказывается незаменимым для возможно глубокого осмысления самой личности художника, также в известной мере представляющей художественный образ. В то время как законченное литературное произведение в некотором смысле отчуждено от автора, живет своей собственной жизнью и ищет собственную судьбу, и автор для него “мертв”, - литература этого рода в силу своей спорадичности, внесистемности (“кто поверил в систему, тот изгнал из своего сердца любовь”) являет собой исключительно интимную стихию.
Предлагаем вниманию читателя “Персидские миниатюры” и “Записные книжки” Х.-М.Мугуева.
Относительно миниатюр читателя, вероятно, будет нелишним напомнить, что Мугуев, воевавший на Востоке в 1-ю мировую и позже не раз бывавший в Азии, не без оснований слыл в Союзе писателей одним из самых авторитетных ориенталистов; все его творчество тесно связано и историей и культурой Востока. В публикуемых “притчах” (так называл их сам автор) талант Мугуева- востоковеда обнаруживает новые грани.
Что касается Записных книжек, то здесь их представляет подборка наиболее интересных (из числа, разумеется, поддающихся прочтению: многие записи просто выцвели, многие написаны совершенно неразборчиво) афоризмов, замечаний, каламбуров, сцен и ситуаций - словом, той “всякой всячины”, из которой творится художественный мир и которая тончайшим аспектом входит в понятие личности писателя.
В заключение спешим добавить, что в отдельных случаях человеку слишком бдительному здесь может померещиться “вопрос об авторстве”. Нельзя, конечно, ручаться, что Мугуев не вносил в свои блокноты и тетради наряду с личными замечаниями образцы советского фольклора, чужие остроты и т.п. Но, думается, для их публикации, в данном случае, достаточным основанием является то, что они были отмечены, услышаны Мугуевым и, в конце концов, записаны его рукой.
Хаджи-Мурат МУГУЕВ
УЛЫБКА ВОСТОКА
Персидские миниатюры
О БЛАГОЧЕСТИВОМ АРАБЕ И ЕГО ПЕТУХЕ
Один дервиш шел в Мекку. Как подобает святому мужу, он не имел с собой ни одного пиастра и жил за счет тех, кого встречал по пути.
Путь был тяжел и наш богомолец понемногу стал уставать.
Пройдя еще четыре фарсага, дервиш окончательно обессилел. До Мекки было еще далеко, солнце палило немилосердно, а пустой желудок напоминал о еде.
К счастью, по пути встретился маленький оазис, обнесенный стройными пальмами, под которыми журчала чистая, прозрачная вода. Посмотрел божий человек на деревья, потом на дорогу, поднял глаза на солнце, вспомнил, что с утра еще ничего не ел и, повернув с дороги, зашагал к дому. Навстречу ему вышел бедный араб, обитавший здесь.
Гость - дар божий, особенно если он - служитель Аллаха. Араб пригласил дервиша в дом, накормил, напоил его и положил спать на своей постели.
Прошло три дня. Бедняк выбивался из сил, чтобы возможно лучше угощать божьего человека, который и не думал уходить.
Прошла неделя. Дервиш аккуратно, четыре раза в день, садился за стол и еще аккуратнее засыпал на постели хозяина.
- Господин мой, - обратилась испуганная жена к арабу, - не пора ли нашему гостю продолжить путь к святым местам? Он нас объедает, а мы люди бедные и детишки наши воют от голода.
- Великий грех выгонять из дому благочестивого странника.
Прошла еще неделя. Еще раз, но уже настойчивее говорит арабу жена:
- Господин мой. Воля твоя, но надо нам избавиться от божьего гостя. Нам скоро самим есть нечего будет, а аппетит у него растет с каждым днем.
- Ничего не поделаешь, - согласился муж, оставил работу и пошел к дервишу.
Дервиш сидел под пальмами, опустив ноги в ручей и дожевывая баранью лодыжку, размышлял о вращении звезд. Хозяин смиренно приблизился к нему и робко молвил:
- Достопочтенный отец. Я тысячу раз благословляю и благодарю тебя за то, что ты осчастливил своим присутствием мой бедный дом. Но, к стыду моему, видит Аллах, что я говорю правду, сегодня мы прикончили последнего барана и доели последний запас фиников.
Дервиш с важностью кивнул головой.
- Да будет так. Разбуди меня завтра чуть свет, чтобы я на заре сотворил утренний намаз и мог продолжать свой путь на богомолье.
Утром, едва лишь побледнели звезды и заалел восток, хозяин дотронулся до плеча гостя:
- Проснись, божий человек. Пора в путь. Уже пропел петух.