Миллионы в пещере

Глухим голосом, прерываемым частым кашлем, Дрез заявлял свои претензии. Я с интересом его разглядывал.

Отто Галлен считал Дреза своим самым сильным соперником. Он мечтал о том времени, когда он, Галлен, раздавит своего конкурента. А Дрезу оставалось недолго, он был безнадежно болен. Да и изрядно стар. У Дреза не было наследников. Его единственный сын погиб при авиационной катастрофе, а жена, которая была старше Дреза на десять лет, недавно умерла. Казалось бы, Дрезу не для чего было стараться увеличивать свои богатства. Однако это был один из самых предприимчивых людей, которых я встречал в моей жизни. С годами его энергия лишь росла. Это внушало мне глубокое почтение к нему.

Дрез предъявлял претензии. Он говорил, что промышленники Галонии обойдены, что львиная доля военных заказов попала в руки ристландских заводчиков. Дрез выставил непомерные требования. Маранс его поддержал, однако цифру значительно снизил. Им ядовито отвечал Отто Галлен, утверждавший, что раз уж речь идет о ристландской армии, то и вооружение ее должно быть, главным образом, ристландским. Они, ристландцы, нуждаются только в деньгах, а что касается изготовления оружия - с этим они и без Дреза и Маранса справятся.

- Без какого Маранса? - раздался чей-то выкрик.

- Да, без какого Маранса? - сверкнув мелкими зубами, улыбнулся лисьей улыбкой Маранс и, быстро обогнув стол, перебежал на свой ристландский стул.

Маранс на этот раз поддержал уже Отто Галлена, но и теперь он выставил несколько меньшие требования. Он призывал к согласию, он призывал следовать примеру Марансов, чье взаимное согласие не знает границ, в том числе и государственных.

Я должен был выступить после Паркинса и поддержать Отто Галлена. Паркинс говорил стоя, когда он поднялся, за ним показалась фигура Дейли-Данна. Он, улыбаясь, кивнул кому-то позади меня, наверное Гарри Генту. Потом Дейли-Данн стал что-то быстро записывать в блокнот. К моему уху приник Гарри Гент.

- Гиль, посмотрите, что блестит у Дейли-Данна на пальце. На правой руке. Видите? Не ваше ли это кольцо?

- Вы сошли с ума! - прошипел я в ответ и взглянул на Дейли-Данна. Его кольцо действительно до странности было похоже на то, что я всегда носил, пока не подарил его Элиз, оно ей очень понравилось. Это был великолепный крупный бриллиант в оправе из изумрудов. Но почему в мире не может быть двух одинаковых колец?

- Вы ведете отвратительную игру, Гарри. У вас ничего не выйдет, это не мое кольцо! - бросил я Гарри, но настроение у меня было испорчено. Дейли-Данн был так необычно приветлив со мной… И Элиз спешила… Не для того ли, чтоб застать его в Вэлтауне?..

Впервые я испытал муки ревности, столь, казалось бы, недостойные солидного делового человека. Это были страшные муки, я трепетал за свое будущее, за свои деньги, за наследника… Мог ли я быть в чем бы то ни было уверен!

Два дня мы сидели за круглым столом. А когда мы из-за него поднялись и я увидел, как, пожимая всем руки, улыбается генерал Фаренваг - его лицо не было приспособлено для улыбок, они у него походили на гримасы, - меня уже не впервые охватила тревога. «Допустим, что мы с Уоджером хорошо заработаем на этом великолепном деле… А если Фаренваг перестанет нам улыбаться и пошлет наши страшные ракеты на наши же головы?.. Мы ведем рискованную игру, мы все ставим на карту», - размышлял я.

«Зато пока мы выигрывали, мы очень много выигрывали», - постарался я себя успокоить. Это было спокойствие зыбкое, как мираж, вот-вот он рассеется и тогда…

В тот же вечер я уехал в Айландию.

Глава 32

ДОМА И ФУРГОНЫ

В Айландии я не застал Элиз, она уехала в Виспутию. Ее письма внушали мне все большую тревогу. Элиз сообщала, что она поселилась в доме, где жил Цезарь. Она нашла дом в хорошем состоянии, требовалось только его заново меблировать, поменять слуг. Этим Элиз и занималась.

Моя жена была в восторге от Уоджеров, от старика, от повесы Алекса и «от очаровательной малютки Лин». Уоджеры и пастор Мак-Кинлей помогали ей в хлопотах.

Все это было мне неприятно. Дружба с повесой Уоджером, элегантный священник с его мягким голосом и гибкой фигурой танцора…

Я потерял сон, меня стали преследовать сильные головные боли. Болеть начинало обычно где-то возле правого виска, как раз в том месте, которое я сильно ушиб, когда сто лет назад вылетал из трубы моего камина. Особенно тяжело мне было по ночам: редко удавалось проспать несколько часов подряд, а если удавалось, так этот сон был хуже бессонницы - меня преследовали кошмары. Я долго крепился, я не люблю обращаться к врачам, но моя жизнь стала настолько мучительной, что пришлось отбросить свое предубеждение и обратиться к знаменитому профессору Уайторну.

Маленький седой старичок с бородкой клинышком в старомодных очках в золотой оправе долго ощупывал своими легкими гибкими руками мою голову, время от времени произнося какое-то недоуменное - гм-гм…

- Удивительно, - только и сказал Уайторн, когда кончил наконец свой бесконечный осмотр.

- Я попрошу вас, - обратился ко мне старичок, - пройти со мной в соседнюю комнату, без рентгена мне трудно дать окончательное заключение.

Я пошел за Уайторнам. Комната, куда он меня привел, была уставлена приборами причудливой формы.

- Что это? - спросил я, вдруг оробев. - Куда вы меня ведете?

- Заходите, заходите, - пригласила меня миловидная женщина, и нежная женская рука взяла мою руку. Я покорно сделал несколько шагов.

- Пожалуйста, сюда.

Я лег на высокий стол.

- Что вы будете со мной делать?

- Ничего особенного,- сказала женщина.- Мы сейчас просветим лучами вашу голову и узнаем, что в ней происходит.

- В моей голове?!

Но было уже поздно, что-то щелкнуло, и я понял - сейчас они видят все, о чем я думаю! Проклятый век! Кто же мог подозревать, что и до этого дойдут - просвечивать головы!

Напряжением всех сил старался я гнать от себя мысли. Я лежа л, крепко сжав зубы, и старался не думать о том, что в последнюю встречу говорил мне Гиппорт, не думать о том, как перешли ко мне фабрики Вилькинса и как перейдут заводы Стречи! Ни в коем случае не думать о Фаренваге, о том, как я его боюсь!

В это время снова что-то щелкнуло, и мне разрешили встать.

Хмурый и раздраженный, вернулся я в кабинет профессора Уайторна. Я понимал, что выдал себя. Конечно, старик мне ничего не скажет, он даже и вида не подаст… Но от некоторых моих планов придется отказаться либо сильно их видоизменить - они больше не составляли секрета.

Профессор Уайторн был озабочен. Он сказал, что на моем черепе возле виска найден заросший шрам.

- Странно, - говорил профессор, - этот шрам как будто старше вас… Ему не менее ста лет!

Профессор Уайторн был смущен и немного растерян. Смущен был и я, но я не подал вида.

- Головные боли и другие неприятные явления пройдут, - говорил он. - Надо проделать следующее…

И профессор снабдил меня множеством рецептов и наставлений.

Уже в дверях я не удержался, чтоб не напомнить Уайторну:

- Я рассчитываю на скромность ваших служащих, профессор, вы же знаете, дела есть дела.

- Не беспокойтесь, - сказал Уайторн, - это профессиональная тайна.

Когда я рассказал Генту о том, что со мной произошло у профессора Уайторна, Гарри не сразу меня понял.

- Вы что, Гиль, не знаете, что такое рентген? - удивился Гент. - Да об этом уже мои лошади имеют представление, я недавно всем им сделал рентгеновские снимки. Не тревожьтесь, до того, чтобы читать мысли, еще не додумались. К счастью для вас, Гиль!

- Ах, в этом веке до всего додумаются! - Слова моего друга меня не успокоили.

Я был подавлен своей болезнью и мыслями об Элиз, когда в Мидлшире начались неприятности. Я уже многое видел в Айландии, но даже для меня было неожиданностью, когда докеры мидлширского порта отказались разгружать суда, которые привезли в Айландию всякие ткани, одежду и другие мирные вещи. Они требовали, чтоб все это по-прежнему производилось на айландских фабриках и заводах! И это в то время, когда в Виспутии не знали, куда девать все эти товары! Зачем же их производить в Айландии, когда мы ее могли снабжать всем этим! Айландцы должны были производить оружие, только оружие! Не думайте, что это было для них невыгодно. На этом наживались все крупнейшие айланд-ские фирмы. Один Бреф заработал на этом столько, сколько он не имел за предыдущие десять лет. И после этого смеют упрекать нас в том, что мы не заботимся об интересах наших союзников!