Страница 7 из 7
Но работа шла. Сотрудники, знавшие, чем занимается коллега, называли Листикова за глаза не иначе, как "наш турист", перемигивались, посмеивались над ним, интересовались погодой в Европе и в каких именно злачных местах ему, Листикову, удалось там побывать. Виктор Николаевич шуток не воспринимал, ему было просто не до них. Лишь временами, отрешившись от всего земного, прямо над бумагами он вдруг впадал в забытье - и видел себя посреди бескрайнего зеленого, местами уже тронутого предосенней желтизной луга. Кругом, надрываясь, пели всяческие кузнечики и прочая насекомая тварь. Веял прохладный напоенный травами ветерок и было так привольно и легко, что... Листиков распрямлял плечи, обводил комнату пустыми восторженными глазами, чем приводил сослуживцев в неописуемый восторг. Но где им было понять его!
Точно в срок отчет лежал перед начальником. Рядом стоял сам исполнитель.
- Молотск! Листиков, родина тебя не забудет! - голос начальника дрожал. - Ты мне напомни при распределении премии, лады?
Премию и благодарность получил Семен Михайлович. Не остался в стороне и его верный помощник Гугин. Всякий труд, а тем более, столь неординарный и ответственный, должен быть вознагражден и отмечен. По заслугам воздается.
О Листикове не вспомнили, а сам он высовываться посчитал нескромным. Впрочем, с него хватало и обычного удовлетворения от проделанной на совесть работы. А если по-честному, Листиков променял бы все на свете благодарности и прочие награды на денек в том самом подшефном колхозе-совхозе. Большего ему и не надо было. Ни от кого.
Прошло года полтора, а может и все три. Листиков еще дважды побывал "на картошке". С постоянным переездом на лоно пока не получалось. Но он и не гнал коней, знал, что дольше, чем до пенсии в городе все равно не останется. И мечта эта укрепляла его в жизни.
Семен Михайлович также кое-где побывать успел - всякую мелочь на севере и юге европейского полуострова он и не считал даже, редко припоминал при разговорах или в беседах дружеских. Запомнился международный конгресс аж в самой Бразилии, куда его без излишней спешности доставил огромный океанский лайнер - целый белоснежный город над лазурной волной. Вот это еще куда ни шло! Семен Михайлович подумывал даже иногда над замыслом книжоночки с каким-нибудь простеньким, но доходчивым названием типа "Мое открытие..." - на месте многоточия у него мелькали названия самых экзотических и дальних стран, потом он решил, что это довольно-таки мелко, надо ведь глубже, шире, и получилось "Мое открытие мира", но и здесь, чтобы ни у кого не возникло сомнений по поводу последнего слова, он вставил перед ним еще одно, бьющее в точку - "цивилизованного"! Придумав название, Семен Михайлович успокоился и отложил работу по написанию на времена более удобные. Правда, он за это время опубликовал несколько этаких дорожных заметок, в которых со всей широтой души делился с согражданами опытом мировой цивилизации - ощущал себя при этом проводником прогресса, несущим свет в самые потаенные уголки земного шара... Бразильский конгресс прошел чрезвычайно плодотворно. Загорелый и бодрый Семен Михайлович вернулся назад полным задумок и планов.
С обещанными Гугину "чикаго" и "лос-анжелесом" пока ничего не получалось, но они оба не теряли надежды. Зато между делом посетили Австралию, где Семен Михайлович с упоением катался на страусе, впряженном в двухколесную повозку, а Боря Гугин бурно аплодировал бесстрашию шефа, стоя за оградой и перемигиваясь с хорошенькой австралийкой. Он так и не сподобился овладеть правильным произношением имени музы, покровительницы танца и потому продолжал обращаться с ней запросто, по-панибратски, называя "тырпсихолой" - и Семен Михайлович смирился с этим. Зато Боря со всем присущим ему напором и темпераментом не уставал уверять всех, особенно после дружеских встреч, что:
- Научно-технические обмены - отмен-ны-ы!!!
Короче говоря, жизнь била ключом, бурлила. И Дугин с Гугиным не отставали от жизни.
И только недалекие и легкомысленные сотрудники Листикова, даже и по прошествии времени, нет-нет да и подходили к нему с ласковой ухмылочкой на губах, похлопывали по плечу, заглядывали в глаза и спрашивали:
"Ну что, старина, не сидится дома, все по свету мотаешься? Поделись с друзьями-то - как там, в Париже?"