Оползень

– Люси!

Она остановилась в центре комнаты. Маттерсон холодно сказал:

– Чем заряжено твое ружье?

– Рифлеными пулями, – ответил я.

Голосом, еще более холодным, он продолжал:

– Даю свое согласие на то, чтобы пришить ее такой пулей, если она сделает еще один шаг. Слышишь, Люси? Мне бы самому надо было это сделать двенадцать лет тому назад.

Я сказал:

– Я столкнулся с ней в вашем кабинете, где она рылась в бумагах. Наверное, она искала ваше завещание.

– Похоже на то, – сказал старик саркастически. – Я породил дьяволов. – Он поднял руку. – Девушка, подключите телефон сюда.

Сестра вздрогнула от прямого обращения к ней. Все, что здесь происходило, было для нее слишком неожиданно. Я сказал:

– Подключайте, подключайте побыстрее.

Она взяла аппарат, поднесла его к кровати и соединила с розеткой, которая находилась рядом с ней. Я спросил у нее:

– У вас есть чем писать?

– Ручка? Есть.

– Записывайте все, что услышите здесь. Возможно, вам придется выступать на суде.

Маттерсон возился с телефоном, но не совладал с ним. Махнув рукой, он обратился ко мне:

– Соедини меня с Гиббонсом.

Он дал мне номер, я набрал его и поднес трубку к его уху. Сначала была пауза, потом он сказал:

– Гиббонс, это Маттерсон... Да черт с ним, с моим здоровьем. Слушайте: приезжайте сейчас же ко мне... Здесь произошло убийство... – Его голова упала на подушку, я взял трубку и положил ее на рычаг.

Все это время я продолжал держать ружье, направленное в сторону Люси. Она стояла, вытянув руки по швам, белая как мел, неестественно спокойная. Только правая ее щека все время дергалась. Маттерсон заговорил тихим, низким голосом, и я подтолкнул сестру поближе, чтобы ей лучше было слышно. Старик говорил медленно, поэтому ей не составляло труда записывать все подробно.

– Говард всегда завидовал Фрэнку, – начал он. – Молодой Фрэнк был хорошим парнем, и все было при нем: ум, сила, любовь окружающих, все, чего не было у Говарда. Он получал хорошие отметки в колледже, а Говард плавал на экзаменах; у него были девушки, которые даже не смотрели в сторону Говарда, и он, наконец, скорее всего, стал бы во главе дела, когда мы с Джоном сошли бы со сцены. И не потому, что Джон Трэнаван просто предпочел бы Говарду своего сына, нет, речь шла о более подходящем кандидате. И я со своей стороны тоже выбрал бы Фрэнка, и Говард это знал.

И он убил Фрэнка. И не только его – он убил Джона и его жену. Ему был двадцать один год, и он стал трижды убийцей. – Маттерсон вздохнул и слабо пошевелил рукой. – Не думаю, что он сам это придумал, идея была ее. У Говарда не хватило бы мужества пойти на такое дело самому, на это его толкнула Люси. – Он повернул голову и посмотрел на нее. – Говард был похож на меня, немного, но все-таки. А эта пошла в мать. – Он вновь обратился ко мне: – Ты знаешь, что моя жена покончила с собой в сумасшедшем доме?

Я помотал головой, чувствуя жалость к старику. Он говорил о своих детях в прошедшем времени так, будто они уже умерли.

– Да, – тяжело произнес он, – я думаю, что Люси такая же сумасшедшая, как и ее мать к концу жизни. Она видела, что перед Говардом стоит проблема, и она решила все в своем духе – безумно. Молодой Фрэнк был для Говарда препятствием – значит, надо просто избавиться от него, чего проще? То, что оказались убиты старый Джон и его жена, – событие случайное. Целью был не Джон, целью был Фрэнк!

Меня вдруг охватил озноб – в этой большой, теплой, с батареями центрального отопления комнате, – озноб ужаса. Я посмотрел на Люси Эдертон. На ее лице ничего не отразилось, словно все, что было сказано, не касалось ее ни в малейшей мере. И то, что в машине еще оказался некий попутчик Грант, тоже было случайным событием, не имевшим никакого значения.

Маттерсон вздохнул:

– Итак, Люси подбила. Говарда на это дело, причем, я полагаю, без особого труда. Он всегда был слабовольным и испорченным мальчишкой. Они взяли мой "бьюик", последовали за Трэнаванами по Эдмонтонской дороге и столкнули их со скалы вниз умышленно и хладнокровно, воспользовавшись тем, что Джон знал и мою машину, и их самих.

Я выдавил из себя:

– Кто вел машину?

– Не знаю. Никто этого теперь не скажет. "Бьюик", конечно, пострадал, и скрыть от меня это было невозможно. Все стало ясно, как дважды два. Я припер Говарда к стенке, и он потек, как мокрый бумажный пакет.

На некоторое время старик замолчал. Потом сказал:

– Что я мог сделать? Ведь это мои дети! – В голосе его зазвучали умоляющие ноты. – Разве отец отдаст своих детей в руки судей за убийство? И я стал их соучастником. – Теперь он заговорил тоном самоосуждения. – Я стал их покрывать, прости меня Бог. Я скрыл их за стеной из моих денег.

Я спросил:

– Это вы посылали деньги в госпиталь, чтобы помочь Гранту?

– Мое сердце разрывалось, – сказал он. – Я не хотел, чтобы на моей совести оказалась еще одна смерть. Да, я посылал деньги, это все, что я мог сделать. Но я, кроме того, не хотел терять тебя из виду. Я знал, что ты лишился памяти, и до смерти боялся, что она вернется к тебе. Я нанял частного детектива следить за тобой, но он как-то упустил тебя. Наверное, когда ты сменил имя. – Его руки судорожно хватали одеяло. – И я боялся, что ты можешь начать свое расследование в попытке вернуть себя. Я должен был как-то действовать, и я решил избавиться от имени Трэнавана: странное имя и легко западает в память. Джон и его семья были единственными Трэнаванами в Канаде, за исключением Клэр, и я знал, что, если ты наткнешься на это имя, ты можешь им заинтересоваться, и я постарался уничтожить его. Как ты на него вышел?

– Трэнаван-парк, – ответил я.

– Ах, да, – он усмехнулся. – Я и его хотел переименовать, но эта старая кляча, Давенант, не дала. Она, пожалуй, единственный человек в Форт-Фаррелле, который ни черта не боится меня. Независимый источник дохода, – пояснил он. – Как бы то ни было, я продолжал строить свою компанию. Бог его знает, для чего, но в то время это мне представлялось самым важным делом. Мне очень недоставало Джона, он всегда был мозгом нашего предприятия, но тут мне попался Доннер, и дела наши пошли очень успешно.

Судя по тону, каким он это говорил, раскаяния в том, как он вел свои дела, у него не было. Он оставался таким же крутым, неразборчивым в средствах, хотя по-своему и честным. Послышался звук быстро подъехавшего автомобиля: шелест гравия, скрип тормозов. Я обратился к сестре:

– Все записали?

Она посмотрела на меня несчастными глазами.

– Да, но лучше б всего этого не было.

– Я тоже этого хочу, дитя мое, – сказал Маттерсон.

– Мне бы следовало самому прикончить эту парочку двенадцать лет тому назад. – Он протянул руку и дернул меня за рукав. – Ты должен остановить Говарда. Я знаю его. Он теперь будет убивать, пока с ним не покончат. Он легко теряет голову и совершает ужасные ошибки. Он будет убивать и убивать, думая, что находит выход из положения, и не соображая, что увязает все глубже.

Я сказал:

– Оставим это сержанту Гиббонсу, он все-таки профессионал.

Внизу раздался стук в дверь. Я кивнул сестре.

– Пойдите встретьте его. Я не могу отлучаться, пока она здесь.

Я имел в виду Люси Эдертон, с которой не спускал глаз. Ее лицо продолжало спазматически дергаться. Когда сестра вышла, я обратился к ней:

– Так, Люси. Где они? Где Клэр Трэнаван и Мак Дугалл?

Холодок пробежал у меня по спине. Я боялся за них, боялся, что эта безумная женщина убила их. Маттерсон вяло пробормотал:

– Господи, еще кто-то?

Я не ответил ему.

– Люси, где они? – повторил я. У меня не было к ней жалости, я знал, что пойду на все, чтобы вырвать у нее ответ. Я вытащил охотничий нож. – Если ты мне не скажешь, Люси, я выпотрошу тебя так же, как потрошу дичь, с той только разницей, что тебе придется все это хорошенько прочувствовать.

Старик ничего не говорил, но дыхание его участилось. Люси тупо смотрела на меня. Я сказал: