Долгое прощание

Я повернулся, пошел в кухню, достал бутылку шампанского из холодильника, хлопнул пробкой, быстро налил два плоских фужера и один из них выпил. От шипучей остроты на глазах выступили слезы, но я осушил фужер.

Налил его снова. Потом расставил все на подносе и потащил в гостиную.

Линды не было. Саквояжа не было. Я поставил поднос и открыл входную дверь. Я не слышал, чтобы ее открывали, и у Линды не было машины. В кухню вообще не донеслось ни звука.

Потом сзади раздался ее голос:

– Идиот. Неужели вы решили, что я удрала? Я закрыл дверь и обернулся.

Она распустила волосы и надела на босые ноги домашние туфли с пушистыми помпонами. Шелковый халат был цвета заката с японской гравюры. Она медленно подошла ко мне с неожиданно застенчивой улыбкой. Я протянул ей бокал. Она взяла, отпила пару глотков и отдала обратно.

– Очень вкусно, – сказала она.

Потом очень спокойно, без всякой игры или притворства, обняла меня и, приоткрыв рот, прижалась губами к моим губам. Кончик ее языка коснулся моего. Спустя долгое время она откинула голову, но руки ее по-прежнему обвивали мою шею. Глаза сияли, как звезды.

– Я все время об этом думала, – сказала она. – Нарочно упрямилась. Не знаю, почему. Может быть, просто нервы. Вообще-то я совсем не распущенная.

Это плохо?

– Если бы я так о тебе думал, я бы начал к тебе приставать еще тогда, в первый раз, у Виктора. Она медленно покачала головой и улыбнулась.

– Вряд ли. Потому я и здесь.

– Ну, может быть, не тогда, – сказал я. – Тот вечер принадлежал другому.

– Может быть, ты вообще не пристаешь к женщинам в барах?

– Редко. Свет слишком тусклый.

– Но масса женщин для того и ходит в бары, чтобы к ним приставали.

– Масса женщин и по утрам встает с той же мыслью.

– Но спиртное вызывает желание – до известного предела.

– Врачи его рекомендуют.

– Кто тут вспомнил врачей? Где мое шампанское? Я поцеловал ее еще раз.

Это была легкая, приятная работа.

– Хочу поцеловать твою бедную щеку, – сказала она и осуществила свое желание. – Она прямо горит.

– А вообще я замерзаю.

– Не правда, дай еще шампанского.

– Зачем оно тебе?

– Выдохнется, если мы его не выпьем. И мне нравится его вкус.

– Хорошо.

– Ты очень меня любишь? Или полюбишь, если я лягу с тобой в постель?

– Возможно.

– Знаешь, тебе не обязательно со мной спать. Я не так уж настаиваю.

– Спасибо.

– Где мое шампанское?

– Сколько у тебя денег?

– Всего? Откуда мне знать? Около восьми миллионов долларов.

– Я решил с тобой переспать.

– Корысть взыграла, – заметила она.

– За шампанское платил я.

– К черту шампанское, – сказала она.

Глава 50

Спустя час она протянула голую руку, пощекотала меня за ухом и спросила:

– Тебе не приходит в голову на мне жениться?

– Это будет брак всего на полгода.

– О господи, – заявила она, – пусть даже и так. Разве не стоит попробовать? Ты что, хочешь в жизни застраховаться от любого риска?

– Мне сорок два года. Избалован свободой. Ты немножко избалована деньгами – правда, не слишком.

– Мне тридцать шесть. Иметь деньги не стыдно и жениться на них не стыдно. Большинство из тех, у кого они есть, не заслуживают богатства и не знают, как с ним обращаться. Но это ненадолго. Опять будет война, и после нее денег ни у кого не останется – только у жуликов и спекулянтов. У остальных все съедят налоги.

Я погладил ее по волосам и намотал прядь на палец.

– Может, ты и права.

– Мы полетели бы в Париж и чудно бы там повеселились. – Она приподнялась на локте и посмотрела на меня. Я видел, как блестят глаза, но не понимал, какое у них выражение. – Как ты вообще относишься к браку?

– Для двух человек из сотни это прекрасно. Остальные кое-как перебиваются. После двадцати лет брака у мужа остается только верстак в гараже. Американские девушки потрясающие. Американские жены захватывают слишком много территории. Кроме того...

– Я хочу еще шампанского.

– Кроме того, – сказал я, – для тебя это будет очередное приключение.

Тяжело разводиться только в первый раз. Дальше это просто экономическая проблема. А экономических проблем для тебя не существует. Через десять лет ты пройдешь мимо меня на улице и станешь вспоминать – откуда, черт возьми, я его знаю? Если вообще заметишь.

– Ты самоуверенный, самодовольный, ограниченный, неприкасаемый мерзавец. Я хочу шампанского.

– А так ты меня запомнишь.

– И тщеславный к тому же. Сколько тщеславия! Хотя сейчас и в синяках.

Ты считаешь, я тебя запомню? Думаешь, запомню, за скольких бы мужчин я не выходила замуж или спала с ними? Почему я должна тебя помнить?

– Извини. Я наговорил лишнего. Пойду тебе за шампанским.

– Какие мы милые и разумные, – язвительно заметила она. – Я богата, дорогой, и буду неизмеримо богаче. Могла бы купить весь мир тебе в подарок, если бы его стоило покупать. Что у тебя есть сейчас? Пустой дом, где тебя не встречает даже ни собака, ни кошка, маленькая тесная контора, где ты вечно сидишь в ожидании. Даже если бы я с тобой разошлась, то не позволила бы тебе вернуться ко всему этому.

– Как бы ты мне помешала? Я ведь не Терри Леннокс.

– Прошу тебя. Не будем о нем говорить. И об этой золотой ледышке, жене Уэйда. И о ее несчастном пьянице-муже. Ты что, хочешь стать единственным мужчиной, который от меня отказался? Что за странная гордость? Я сделала тебе самый большой комплимент, на какой способна. Просила тебя жениться на мне.

– Ты сделала мне другой комплимент, это важнее. Она заплакала.

– Ты дурак, абсолютный дурень! – Щеки у нее стали мокрыми. Я чувствовал, как по ним бегут слезы. – Пусть это продлится полгода, год, два года. Что ты теряешь, кроме пыли в конторе, грязи на окнах и одиночества з пустой жизни?

– Ты больше не хочешь шампанского?

– Хочу.

Я привлек ее к себе, и она поплакала у меня на плече. Она не была в меня влюблена, и мы оба это знали. Она плакала не из-за меня. Просто ей нужно было выплакаться.

Потом она отстранилась, я вылез из постели, а она пошла в ванную подкраситься. Я принес шампанское. Вернулась она с улыбкой.

– Извини за эту чепуху, – сказала она. – Через полгода я забуду, как тебя зовут. Отнеси это в гостиную. Я хочу на свет.

Я сделал, как она велела. Она опять села на диван. Я поставил перед ней шампанское. Она взглянула на бокал, но не притронулась.

– А я напомню, как меня зовут, – сказал я. – И мы вместе выпьем.

– Как сегодня?

– Как сегодня уже не будет никогда.

Она подняла бокал, медленно отпила глоток, повернулась и выплеснула остаток мне в лицо. Потом снова расплакалась. Я достал платок, вытер лицо себе и ей.

– Не знаю, зачем я это сделала, – произнесла она. – Только, ради бога, не говори, что я женщина, а женщины никогда ничего не знают.

Я налил ей еще бокал шампанского и рассмеялся. Она медленно выпила все до дна, повернулась спиной и упала мне на колени.

– Я устала, – сообщила она. – Теперь тебе придется меня нести.

Потом она заснула.

Утром, когда я встал и сварил кофе, она еще спала. Я принял душ, побрился, оделся. Тут она проснулась. Мы вместе позавтракали. Я вызвал такси и снес вниз по лестнице ее саквояж.

Мы попрощались. Я смотрел вслед такси, пока оно не скрылось. Поднялся по лестнице, вошел в спальню, разбросал всю постель и перестелил ее. На подушке лежал длинный черный волос. В желудке у меня лежал кусок свинца.

У французов есть про это поговорка. У этих сволочей на все есть поговорки, и они всегда правы.

Проститься – это немножко умереть.

Глава 51

Сьюэлл Эндикотт сказал, что будет работать допоздна, и что мне можно забежать около половины восьмого вечера.

У него был угловой кабинет. Синий ковер, резной письменный стол красного дерева, очень старый и, по-видимому, очень дорогой, обычные застекленные полки, на которых стояли юридические книги в горчичных обложках, обычные карикатуры Спая на знаменитых английских судей и большой портрет судьи Оливера Уэнделла Холмса, висевший в одиночестве на южной стене. Кресло Эндикотта было обито черной простеганной кожей. Возле стола стоял открытый секретер, набитый бумагами. В этом кабинете никакие декораторы не резвились. Он был без пиджака, выглядел утомленным, но у него вообще такое лицо. Курил свою безвкусную сигарету. Спущенный узел галстука был в пепле. Мягкие черные волосы растрепаны.