Долгое прощание

Я потер плечо. Слегка закололо, но боль и онемение не прошли. Если бы я попробовал вытащить револьвер, то, наверно, уронил бы его.

Менендес протянул руку к мексиканцу. Тот, почти не глядя, кинул револьвер, а Менендес его поймал. Он подошел поближе, лицо его сияло от возбуждения.

– Ну, куда тебе врезать, дешевка? – Черные глаза так и плясали.

Я молча смотрел на него. На такие вопросы не отвечают.

– Тебя спрашивают, дешевка.

Я облизал губы и ответил вопросом на вопрос:

– Что случилось с Агостино? Я думал, что он за тобой револьвер таскает.

– Чик скурвился, – мягко произнес он.

– Всегда таким и был – как его хозяин.

У человека в кресле метнулись глаза вбок. Он почти что улыбнулся.

Крутой парень, который покалечил мне руку, не шелохнулся и не сказал ни слова. Но я знал, что он дышит. Чувствовал по запаху.

– Тебе что, по руке попали, дешевка?

– Споткнулся на лестнице.

Небрежно, почти не глядя, он хлестнул меня по лицу дулом пистолета.

– Ты со мной не шути, дешевка. Кончились твои шуточки. Тебе говорили по-хорошему. Если уж я лично приезжаю в гости и велю отвалить – надо слушаться. А не отвалишь, так свалишься и больше не встанешь.

Я чувствовал, как по щеке стекает струйка крови. Чувствовал щемящую боль от удара по скуле. Боль расползалась и охватила всю голову. Удар был не серьезный, но предмет, которым били – серьезный. Говорить я еще мог, и никто не стал затыкать мне рот.

– Чего ж ты сам переутомляешься, Менди? Я думал, у тебя на это есть холуи, вроде тех, что отлупили Большого Вилли Магоуна.

– Это личное участие, – мягко произнес он, – потому что тебе по личным причинам ведено не соваться. С Магоуном другое дело – чистый бизнес. Вздумал мне на голову сесть – когда я покупал ему шмотки, и машины, и в сейф кое-что подкинул, и за дом выплатил. Они там, в «борьбе с пороком», все одинаковые.

Я даже учебу его парнишки оплачивал. Благодарить должен был, гад. А он что сделал? Вперся в мой личный кабинет и дал мне по морде при прислуге.

– Это как же объяснить? – спросил я, смутно надеясь направить его злобу по другому адресу.

– Да так и объяснить, что одна крашеная шлюшка сказала, что у нас игральные кости фальшивые. А вроде была из его ночных бабочек. Я ее выставил из клуба и пускать не велел.

– Тогда понятно, – заметил я. – Магоуну пора бы знать, что профессиональные игроки никогда не жулят. Им это не надо. Но я-то что тебе сделал?

Он снова, с задумчивым видом, ударил меня.

– Ты мне репутацию испортил. В моем бизнесе приказы два раза не повторяют. Никому. Парню велели – он идет и делает. А не делает – значит, у тебя нет над ним власти. А власти нет – вылетаешь из бизнеса.

– Сдается мне, что не только в этом дело, – сказал я. – Прости, я платок достану.

Револьвер был наведен на меня, пока я вынимал платок и стирал с лица кровь.

– Ищейка поганая, – медленно сказал Менендес, – думает, что может из Менди Менендеса мартышку сделать. Что на посмешище меня выставит. Меня, Менендеса. Тебе бы надо нож сунуть, дешевка. Настрогать из тебя сырого мяса, помельче.

– Леннокс был твой приятель, – сказал я, следя за его глазами. – Он умер.

Его зарыли, как собаку, закидали грязью и даже дощечки с именем не поставили. А я немножко помог доказать его невиновность. И от этого ты репутацию теряешь? Он твою жизнь спас, а свою загубил. А тебе хоть бы хны.

Тебе бы только большую шишку разыгрывать. На всех тебе наплевать с высокой горы, кроме себя самого. Какая ты шишка? Только горло дерешь.

Лицо у него застыло, он замахнулся, чтобы стукнуть меня в третий раз, когда я сделал полшага вперед и лягнул его в пах.

Я не думал, не соображал, не рассчитывал свои шансы, не знал, есть ли они у меня вообще. Просто не мог больше терпеть трепотню, и больно было, и обливался кровью, и, может быть, к тому времени слегка очумел от ударов.

Он сложился пополам, заглатывая воздух, и револьвер выпал у него из руки. Он стал лихорадочно шарить по полу, издавая горловые сдавленные звуки.

Я заехал коленом ему в лицо. Он взвыл.

Человек в кресле засмеялся. От изумления я чуть не свалился. Потом он поднялся, и револьвер у него в руке поднялся вместе с ним.

– Не убивай его, – сказал он мягко. – Он нам нужен, как живая приманка.

Затем в темной передней что-то шевельнулось, и в дверях появился Олз, бесстрастный, непроницаемый, абсолютно спокойный. Он взглянул на Менендеса.

Тот стоял на коленях, уткнувшись головой в пол.

– Слабак, – произнес Олз. – Раскис, как каша.

– Он не слабак, – сказал я. – Ему больно. С каждым может случиться. Разве Большой Вилли Магоун слабак?

Олз посмотрел на меня. Другой человек тоже. Крутой мексиканец у двери не издал ни звука.

– Да бросьте вы эту проклятую сигарету, – накинулся я на Олза. – Или закурите, или выплюньте. Тошнит на вас смотреть. И вообще от вас тошнит. От всей полиции.

Он вроде удивился. Потом ухмыльнулся.

– Проводим операцию, малыш, – весело объявил он. – Плохо тебе? Нехороший дяденька побил по личику? Так тебе и надо, это тебе на пользу.

Он посмотрел вниз, на Менди. Менди поджал под себя колени. Он словно выкарабкивался из колодца, по несколько дюймов за раз, хрипло хватал воздух.

– Какой он разговорчивый, – заметил Олз. – когда нет рядом трех адвокатишек, которые учат, как надо придерживать язык.

Он рывком поднял Менендеса на ноги. Из носа у Менди шла кровь. Он выудил из белого смокинга платок и прижал к лицу. Не произнес ни слова.

– Попался, голубчик. Перехитрили тебя, – заботливо сообщил ему Олз. – Я из-за Магоуна слез не проливал. Так ему и надо. Но он полицейский, а мразь вроде тебя не смеет трогать полицию – никогда, во веки веков.

Менендес опустил платок и взглянул на Олза. Потом на меня. Потом на человека в кресле. Медленно повернулся и взглянул на свирепого мексиканца у двери. Все они смотрели на него. На лицах у них ничего не было написано.

Потом откуда-то вынырнул нож, и Менди бросился на Олза. Олз шагнул в сторону, взял его одной рукой за горло и легко, почти равнодушно выбил у него нож. Расставив ноги, Олз напружинил спину, слегка присел и оторвал Менендеса от пола, держа за шею. Сделал несколько шагов и прижал его к спине. Потом опустил, но руки от горла не отнял.

– Только пальцем тронь – убью, – сказал Олз. – Одним пальцем. – И опустил руки.

Менди презрительно улыбнулся, посмотрел на свой платок и сложил его так, чтобы не было видно крови. Снова прижал его к носу. Взглянул на пол, на револьвер, которым меня бил. Человек в кресле небрежно сообщил:

– Не заряжен, даже если дотянешься.

– Ловушка, обман, – сказал Менди Олзу. – Я тебя понял.

– Ты заказал трех бандитов, – объяснил Олз. – А получил трех помощников шерифа из Невады. Кое-кому в Вегасе не нравится, что ты забываешь перед ним отчитываться. Он хочет с тобой поболтать. Хочешь – отправляйся с этими людьми, а то поехали со мной в участок, там тебя подвесят к двери, в наручниках. Есть у меня пара ребятишек, которые непрочь тебя рассмотреть поближе.

– Боже, помоги Неваде, – тихо промолвил Менди, снова оглянувшись на свирепого мексиканца у двери. Затем быстро перекрестился и вышел из дома.

Мексиканец пошел за ним. Второй, подсушенный тип из пустынного климата, подобрал с пола револьвер и нож и тоже ушел, прикрыв дверь. Олз ждал, не двигаясь. Послышалось хлопанье дверцы, потом звук машины, отъезжавшей в ночь.

– Вы уверены, что эти рожи – помощники шерифа? – спросил я у Олза.

Он обернулся, словно изумившись, что я еще здесь.

– У них же звездочки, – коротко бросил он.

– Славно сработано, Берни. Отлично. Думаешь, его довезут до Вегаса живым, бессердечный ты сукин сын?

Я вошел в ванную, пустил холодную воду и прижал мокрое полотенце к пульсирующей щеке. Взглянул на себя в зеркало. Щеку раздуло, она посинела, и на ней была рваная рана от сильного удара стволом о кость. Под левым глазом тоже был синяк. О красоте на несколько дней придется позабыть.