Страница 4 из 5
- Но эти глупости остались в прошлом, и теперь критиковать легко. Нам стало многое известно, пришло иное понимание еще недавно канонических событий, отношение к истории переменилось - стало более реалистичным, взвешенным, если угодно. Или же, как говорят, всё возвращается на круги своя?
Похоже на то. В России в последнее время отношение к истории опять переменилось, вновь возник крен в сторону какого-то невнятного, но весьма тревожного ура-патриотизма, когда реальные факты, реальные документы игнорируются, а им в противовес выдвигаются мифы, научно мало обоснованные, зато «полезные» и «правильные» с идеологических позиций.
- Так ведь то в России...
Мне кажется, у нас, в Беларуси, ситуация еще хуже. Если мы возводим свою историю к Великому княжеству Литовскому и видим в ней некую непрерывность, тогда, по логике вещей, на свете не должно быть ни «беларусов», ни «Беларуси» - в истории нашей земли они никогда реально не существовали, их придумали российские чиновники сразу после окончательного раздела Речи Посполитой в конце XVIII века. Литвины были, безусловно, и язык у них был литвинский, а не «беларуский» (кстати, этот давний литвинский язык, стыдливо именуемый нынешними горе-теоретиками «старобеларуским», еще Франциск Скорина называл просто русским - видимо, не предполагал, что со временем его «позаимствует» Московия). Но если мы хотим быть «беларусами», тогда и свою историю должны начинать в лучшем случае с конца XIX века, а еще справедливее - с 1918 года, когда большевизированная Россия предложила нам войти в ее состав на правах некой формально союзной республики. Разумеется, никакой государственности и независимости мы не обрели, зато получили название. Вот уж повод ликовать!
Между прочим, страна, в составе которой - и территориально, и политически - мы пробыли столько лет, сама никакого названия не имела, о чем как-то не задумываются, однако это факт. Франция, Италия, Португалия, Польша, Англия, даже Соединенные Штаты Америки - вполне реальные, за века сложившиеся наименования стран, имеющие исторический смысл. А Союз Советских Социалистических Республик - это, спрашивается, что? С таким же успехом можно было бы сказать: «Набор Больших Консервных Банок», или «Сложная Система Гидравлических Насосов», или как-нибудь еще. То есть в название страны заложены определенные, сугубо функциональные признаки, но отнюдь не сложившиеся исторические традиции. Прошлое напрочь отметено. И настоящее в таком названии безлико, его как бы нет. А будущее . Где оно и каково оно? Ну, каково - известно, это коммунизм. Вот в такой стране без имени и жили поколения людей, гордились ею, радовались, что аналогов ей в мире больше нет. Существовали, будто марсиане, ненароком залетевшие на чуждую планету, каковую в перспективе хорошо бы целиком подладить под себя. Точнее - под идею, для реализации которой ничего не жаль: ни недр, ни ландшафта, ни народа.
Вот и Беларусь жила - пусть и в чужой стране, да хоть с названием. Зато теперь. А ничего теперь. Реальной истории (с таким-то, «чиновно-придуманным» названием) - нет. Герба и флага - тоже нет. Вернее, они есть, но из некой прежней жизни. Та «Большая Страна Без Имени», в 50-е годы XX века подарившая нам и флаг, и герб, давно развалилась, и теперь наши государственные символы ровным счетом ничего не значат - ни в геральдическом смысле, ни в историческом. Живем в каком-то эфемерном, виртуальном государстве . Чем гордиться? Похожая история и с гимном: музыка старая, советская, вот только примитивный (если не сказать - местами попросту дурного вкуса) текст сочинили заново. Можно ли представить, чтобы английский гимн начинался словами: «Мы, англичане, умные люди»? Или итальянский: «Мы, итальянцы, шустрые люди»? Нет, конечно. Цивилизованные люди не акцентируют внимание на тех качествах, которые публично не обнаружили у них окружающие, это неприлично. Впрочем, если над тобой тяготеет комплекс неполноценности. А он тяготеет! Два века в качестве территориального придатка сначала России, а потом СССР сделали свое дело. Так ведь надо избавляться от этого чувства! Нет, даже не пытаемся, скорее наоборот. Мазохизм какой-то!
И никто ни о чем подобном в нашей литературе не напишет. Ну, бытописатели особо думать не приучены, а вот реалисты, в принципе, могли бы. Только вот беда: не видно реалистов в нашей нынешней литературе. Тех, кто был способен, до войны еще под корень извели. Пришедших им на смену частью запугали, частью оболванили, заставив быть соцреалистами, а тут уж не до критики, не до анализа происходящего, тут надобно жить прошлым (ведь подлинное настоящее, как полагали, да и полагают идеологи, большому осмыслению не подлежит, оно есть данность безусловная, прекрасная и неподвижная в своей красе!) и беспрестанно воспевать его завоевания, его свершения, ведущие прямой дорогой в завтра, то есть в никуда. И кто тогда в сухом остатке наблюдается? Фантаст! Ему, как говорят, и карты в руки.
- И все-таки значение роли фантаста в современной литературе кажется сильно преувеличенным...
Почему же? Автор, сочиняющий на текущие темы, по сути, намертво в них впаян, не он формирует свой литературный материал, а именно то, о чем и как он пишет, диктует ему соответствующие «правила игры». На поверку же выходит грустная картина: наши сочинители работают так, будто нарочито, если вспомнить Мандельштама, декларируют читателям: «Мы живем, под собою не чуя страны». Землю они, безусловно, чуют, но страну, где живут, - нет. Нынешнюю страну, вошедшую в XXI век. Земля мало подвержена изменениям, это в значительной мере косная субстанция. И здесь под «землей» я имею в виду комплекс архаичных традиций, представлений, взаимоотношений, присущих какой-то определенной территории. Вот за пределы такой «территории» наши литераторы и не могут выйти. Да, вероятно, не слишком- то и хотят. Потому что тут - всё устоялось, всё понятно. Можно до бесконечности с горечью писать, как плохо жилось людям сто лет назад (хотя, полагаю, сейчас ничуть не лучше - просто антураж несколько переменился), можно перебирать одни и те же мелкие бытовые неурядицы (а они, конечно, никуда не делись), наивно полагая, что со временем либо само уладится, либо придет некий пекущийся о людях начальник (барин, управляющий, партийный работник, теперешний местный чиновник - нужное подставить) и мудро эту мелкую проблемку разрешит. Но в том- то и беда, что все проблемы носят частный характер, они не выводятся на уровень серьезного, большого осмысления, не выходят за пределы освоенной «территории», за ту грань, когда бытописатель должен стать на голову выше самого себя. Поощряемый сверху «лакировочно-успокаивающий» способ сочинения благополучно восходит еще к пресловутому соцреализму: правдоподобная картинка непременно наличествует, какие-то якобы острые вопросы обозначены, но всё в итоге разрешается отменным образом (ну, пусть не разрешается, однако же намек на это есть всегда, поскольку отдельные недостатки не должны умалять истинного величия всей нашей жизни). Впрочем, сейчас с «величием» изрядные проблемы, вал чернухи (как реакция на прежние восторги) буквально захлестнул бытописательскую прозу, тем не менее сущность ее осталась прежней: показывать всё «как есть», не утруждая себя осмыслением происходящего. Так называемая правда-матка превыше всего. Во многом это - следствие той рабскости духа, которая усиленно насаждалась советской идеологией да ещё и воспевалась соцреализмом. Теперь это скромно называют «оболваниванием масс». Иными словами, наша бытописательская литература так и осталась в рамках прежнего соцреализма, что означает, к великому сожалению, неизбежный отрыв от современной мировой литературы, да и от культуры вообще, ибо варение в собственном соку, какими бы пафосными словами оно ни прикрывалось, никогда не было продуктивным. Между прочим, униженность духа, именно его рабскость в изображении действительности были всегда особой отличительной чертой «правдо- писцев», что не удивительно, благо основным их принципом был показ униженных, сирых и оскорбленных, но именно показ - и не более того. И вот такую разновидность прозы еще в советские времена провозгласили «Большой», настоящей литературой. Оно и понятно: копошение в навозных кучах без осмысления того, откуда они вдруг взялись и что собой на самом деле представляют, было очень выгодно и удобно для власть предержащих. Соответственно все прочее, выходившее за рамки примитивного описания частностей жизни, вызывало резонные подозрения: а ну как эти самые «неправильные» сочинения не только бросят тень на существующую власть, но, упаси бог, вообще поставят ее под сомнение.